Новые арабские ночи - Роберт Стивенсон

Первым ответом диктатора был самый невозможный взрыв ругательств.

— Сын и отец? — крикнул он. — Отец и сын? Это мы-то с вами? Что за нелепая история? Как вы попали ко мне в сад? Что вам здесь нужно? И кто вы такой?

Удивленный и сконфуженный, Фрэнсис поднялся на ноги и молча стоял перед ним.

У мистера Ванделера явилась догадка. Он громко расхохотался,

— Ах, я понял! — воскликнул он. — Это Скримджиэр. Очень хорошо, мистер Скримджиэр. Я сейчас вам скажу несколько теплых слов. Вы проникли в мое частное жилище не то силой, не то обманом, но во всяком случае без моего разрешения, и для своих излияний выбрали чрезвычайно неудобный момент, когда за моим столом сделалось дурно гостю. Вовсе вы мне не сын. Вы незаконный сын моего брата от одной рыбачки, если вы желаете знать. До вас мне никакого нет дела. Я к вам отношусь с полным равнодушием, которое близко граничит с отвращением, а теперь вы и поведением своим доказали, что оно вполне соответствует вашей внешности. Советую вам подумать обо всем этом на досуге, а теперь позвольте вас попросить — избавить нас от вашего присутствия. Если бы я не был так занят, — прибавил он с ужасным ругательством, — я бы вам задал перед вашим уходом хорошую трепку.

Фрэнсис слушал все это, испытывая глубокое унижение. Если бы было можно, он бы убежал, но ему никак нельзя было самому выбраться из дома, в который он так неблагоразумно забрался. Ему оставалось только глупейшим образом стоять на месте.

Молчание прервала мисс Ванделер.

— Отец, вы раздражены, оттого так и говорите, — сказала она. — Мистер Скримджиэр мог ошибиться, но намерения у него добрые и честные.

— Благодарю вас за ваши слова, — возразил диктатор. — Вы ими кстати напомнили мне о моих собственных взглядах на честность и порядочность мистера Скримджиэра. Мой брат, — продолжал он, обращаясь к молодому человеку, — был настолько глуп, что подарил вам ежегодную ренту. Еще того глупее его затея — устроить брак между вами и моей дочерью. Вы показываете ей себя целых два вечера подряд, с радостью могу сообщить, что моя дочь относится к этому проекту с полным отвращением. Позвольте мне прибавить, кроме того, что я имею большое влияние на своего брата, и не я буду, если на этой же неделе не уговорю его отнять у вас ренту, которую он вам подарил, и посадить вас опять в банк за вашу конторку.

Тон старика и его голос были еще оскорбительнее самих слов. Фрэнсис почувствовал себя жестоко, невыносимо оскорбленным и обесчещенным, у него закружилась голова, он закрыл себе лицо обеими руками и выпустил из груди тяжкий, мучительный вздох. Тут опять за него заступилась мисс Ванделер.

— Мистер Скримджиэр, — сказала она ясно и отчетливо, — вы не должны смущаться от грубых слов моего отца. Никакого отвращения я к вам не чувствую. Наоборот, я даже просила доставить мне случай познакомиться с вами поближе. Уверяю вас, то, что случилось в нынешний вечер, внушает мне к вам только сочувствие и уважение.

В это время мистер Ролльс конвульсивно пошевелил рукой, и Фрэнсис убедился, что викария только опоили наркотическим снадобьем, от которого он начинает приходить в себя. Мистер Ванделер наклонился над ним и с минуту рассматривал его лицо.

— Ну, вот что! — воскликнул он, приподнимая его голову. — Пора кончать эту музыку. А так как вам очень нравится поведение этого незаконнорожденного, мисс Ванделер, то потрудитесь взять свечку и выпроводить его отсюда.

Молодая девушка сейчас же послушалась.

— Благодарю вас, — сказал Фрэнсис, когда они вдвоем вышли в сад. — Благодарю вас от всей души. Это был самый тяжелый вечер в моей жизни, но, благодаря вам, я сохраню о нем приятное воспоминание.

— Я сказала, что чувствовала, — отвечала она, — и что считала справедливым по отношению к вам. Мне было чересчур тяжело видеть, что к вам так нехорошо отнеслись.

Они дошли до ворот. Мисс Ванделер поставила свечку на землю, а сама принялась отодвигать запоры.

— Еще одно слово, — сказал Фрэнсис, — скажите мне в последний раз, увидимся ли мы когда-нибудь, или никогда больше не увидимся?

— Увы! — сказала она в ответ. — Вы ведь слышали, что говорит отец. Могу ли я не слушаться?

— Скажите мне по крайней мере, что вы сами с этим не согласны, что вы не прочь были бы увидеться со мной опять.

— Отец сказал неправду, — отвечала она, — я считаю вас хорошим, честным человеком.

— Так дайте мне что-нибудь на память, — сказал он.

Она с минуту молчала, положив руку на ключ, который уже вложила в замок. Все засовы были отодвинуты, оставалось только повернуть ключ в замке.

— Если я это сделаю, — сказала она, — обещаете ли вы мне исполнить в точности все, что я вам скажу?

— Как вы можете спрашивать? — отвечал Фрэнсис. — Да я по одному вашему слову сделаю с радостью все, что угодно.

Она повернула ключ и отворила дверь.

— Так и быть, — сказала она. — Вы сами не знаете, чего просите, но так уж и быть. Что бы вы ни услыхали, — продолжала она, — что бы такое ни произошло, не возвращайтесь ни в коем случае в этот дом. Насколько хватит у вас сил, поспешите возвратиться в освещенные и населенные кварталы города. Но и там будьте осторожны. Вы подвергаетесь большой опасности, хотя и не знаете этого. Обещайте мне также, что вы не взглянете на то, что я вам отдам сейчас, до тех пор, пока вы не дойдете до совершенно безопасного места.

— Обещаю, — сказал Фрэнсис.

Она вложила в руку молодого человека что-то обернутое в носовой платок, потом с силой, которую в ней трудно было предположить, вытолкнула его из ворот на улицу.

— Бегите! — крикнула она ему.

Он услыхал за собой стук закрывшихся ворот и задвигаемых засовов.

— Я обещал, надо исполнить! — сказал он.

И он побежал со всех ног по переулку, который вел на улицу Равиньян.

Он отошел не более полусотни шагов от дома с зелеными ставнями, как среди ночной тишины раздался адски ужасный крик. Он невольно остановился. Другой прохожий последовал его примеру. Из окон соседних домов стала выглядывать публика. Пожар наделал бы, кажется, не больше переполоха в этом пустынном квартале. А между тем кричал как будто один человек. Но он ревел в злобе и бешенстве, точно львица, у которой украли детенышей, и Фрэнсис с изумлением и тревогой услыхал свое имя, выкрикиваемое среди английской брани, разносившейся по воздуху.

Первым его движением было вернуться к дому, но вслед затем он вспомнил наставление мисс Ванделер и побежал еще быстрее. Вдруг мимо него, словно ядро, выпущенное из пушки, пронесся без шляпы, с распущенными седыми волосами, крича во все горло, сам диктатор и помчался дальше по улице.