Прикосновение невинных - Майкл Доббс

— Полагаю, что да. Она… в прошлом была полезной. Но в последнее время она болеет.

— Полетт сказала, что потребуются деньги, но у меня их много. Возможно, для меня это единственный шанс стать матерью, мистер Фолд. Вы не можете отказать мне. Я готова на все.

Он взглянул на озеро, на падающие струи большого декоративного фонтана, как будто искал там вдохновения, просчитывал возможности.

— Я должен кое-что объяснить вам, миссис Фрэнклин. Я совершенно согласен с вами в оценке сующих нос не в свое дело доброхотов. Очень часто эти люди не могут сделать правильных выводов, потому что не обладают воображением. На свете так много людей, жаждущих усыновить ребенка, и еще больше несчастных детей, однако властям не под силу соединить их. Бюрократы всегда боятся совершить ошибку. Поэтому ничего не делают. В результате бездетные пары страдают, а дети голодают и подвергаются жестокому обращению.

Воробей уселся на их столик, чтобы поклевать крошек, но, ничего не найдя, улетел, собираясь вмешаться в драку двух уток.

— Знаете, в Румынии, после того как оттуда вышвырнули коммунистов, обнаружили десятки тысяч детей в государственных детских домах, где было ничуть не лучше, чем в концлагерях, — продолжал Фолд, поджав тонкие губы, в тоне его слышалось негодование. — Вы должны помнить те телевизионные кадры, они повлияли на сознание мировой общественности. Но не на власти. Тысячи пар отправились в Румынию, чтобы усыновить несчастных детей, но среди них оказались люди, создавшие всем проблемы. Этим людям, возможно, вообще не следовало думать об усыновлении. Несколько паршивых овец в стаде. Они подняли волну, вопя о том, что якобы детей продают без всякого контроля. Телевидение способно не только пробуждать добрые чувства, но и искажать факты.

Уж кто-кто, а Иза это хорошо знала.

— И что же произошло? — продолжал Фолд. — Власти приостановили процесс усыновления. На многие месяцы. Но… не румынские власти, а британские. Они так испугались критики, что решили создать громоздкий аппарат управления процессом усыновления.

— А что происходило с детьми?

— Они умирали, миссис Фрэнклин. Тысячами. Не могли дождаться, пока будут созданы правила и регулирующие предписания. Их принесли в жертву, чтобы спасти репутацию нескольких трусливых бюрократов. — Фолд покачал головой, как будто не мог поверить в собственные слова. –

Мне это кажется весьма необычным способом защиты интересов детей.

— Но вы можете помочь мне, мистер Фолд?

— У меня есть связи с благотворительной организацией, занимающейся усыновлением. Я твердо верю в законы, миссис Фрэнклин, но я также считаю, что главное — дети. Именно их интересы нужно принимать во внимание, а не интересы лишенных воображения трусливых чиновников. Именно поэтому агентство, которым я руковожу, соблюдая законы, гораздо более гибко трактует подзаконные акты, заботясь в первую очередь о детях. Дети нуждаются в преданных родителях, надеюсь, вы сумеете проявить преданность.

Изидора поощрила его улыбкой, глядя, как он протирает очки рукавом тренировочного костюма.

— Все это недешево стоит: масса накладных расходов, которые мы вынуждены оплачивать, чтобы обеспечить безопасность и надежность. На каждого родителя, которому мы можем отдать ребенка, приходится дюжина других, понапрасну ввергающих нашу организацию в расход.

— Сколько?

— Белый ребенок идет по высшему разряду, миссис Фрэнклин.

— Сколько?

— Двадцать пять тысяч фунтов. — Фолд постарался произнести это твердо и значительно. — Это не окончательная цена, как вы понимаете, а лишь взнос… в пользу детей.

«Он мастер своего дела», — подумала Иза. Даже если бы она записала их разговор на магнитофон, в нем не к чему было бы придраться. В самом деле, если все записать, Фолд будет выглядеть почти героем.

— Однако могу сказать, что ваш случай — исключительно трудный. Я спрашиваю себя, какова будет реакция общественности, если станет известно, что я помог вам усыновить одного из моих детей. Дело очень деликатное, миссис Фрэнклин, вы, надеюсь, понимаете…

— О да! С деньгами не будет никаких проблем.

Фолд надел очки, еще раз внимательно посмотрел на Изу, оценивая ее и принимая решение. Не отказал он себе и в удовольствии мазнуть взглядом по груди молодой женщины.

— Впрочем, дело не только в деньгах. Я должен быть уверен, что вы ответственно отнесетесь и к моей работе. Никаких сомнений, никаких колебаний.

— Я сделаю все, мистер Фолд.

— Это только слова…

— Как я могу доказать вам? Скажите сами.

Фолд опять улыбнулся, и глаза его блеснули. Он подумал, что, возможно, нашел то, что искал.

— Послушайте, нам предстоит долгий путь, прежде чем я смогу быть уверен, что вам стоит помогать. Мы должны получше узнать друг друга. Поближе. В неформальной обстановке. Только вы и я. Я хочу встретиться с вами в другом, более подходящем месте. Может быть, пообедаем? Мне необходимо все знать о вас. Вы понимаете, не так ли?

Она его прекрасно поняла.

— Я свободен завтра вечером. Не будем откладывать, ладно? Где вы остановились?

Миссис Фрэнклин назвала отель.

— Тогда, скажем, в восемь часов. В «Уилтон Тауэрс»? Я встречу вас в вестибюле.

Она кинула приманку, и он ее заглотнул. Пора было нанести удар.

— Для меня ребенок важнее всего на свете. Не могу передать, как я вам благодарна.

— Уверен, вы найдете способ показать это.

Во рту у Изы пересохло, горло обожгла желчь.

— Мне бы хотелось найти способ отблагодарить и Полетт. Она указала мне путь к вам, и мне хотелось бы показать, что я ценю ее услугу. Где я могу ее найти?

Иза старалась, чтобы вопрос прозвучал как можно небрежнее, но горечь во рту сделала ее голос хриплым.

— Я уверен, в этом нет необходимости, — медленно ответил Фолд.

— О, но я… Мне бы хотелось помочь ей, показать, что я ценю ее помощь. Может быть, я могла бы помочь ей деньгами. Мне показалось, что она в этом нуждается.

— Это невероятно мило, Фиона — я могу называть вас по имени? — но… в действительности с ней все в порядке. Сейчас она куда-то переезжает. Сказать по правде, я даже не уверен, что знаю, где ее найти.

«Не настаивай, — приказывала она себе. — Не выдай себя излишним любопытством».

Изидора дрожала, понимая, что подошла очень близко к Полетт, и знала, что даром ей эту информацию не получить. Надо повременить, не спешить, не спугнуть, заплатить любую цену, чего бы он ни потребовал.

— Понимаю. Я думала, она работает на вас.

— Вы правы. Просто сейчас у нее небольшой отпуск. Вот что я вам скажу: оставьте записку. Она обязательно ее получит.

Значит, он знает, где Полетт! Фолд уже поглядывал на часы, собираясь вернуться в контору. Бросив последний взгляд на грудь Изы, он сказал:

— Я буду с нетерпением ждать завтрашнего вечера, Фиона.

Глаза открылись с трудом. Свет слепил, сбивал ее с толку, прошло несколько минут, прежде чем стало просыпаться сознание. Солнце яростно светило с небес, обрушиваясь на нее, прогоняя сны, пока она не проснулась окончательно и не поняла, что это всего лишь уличный фонарь, что идет унылый зимний дождик, а она лежит на земле, в вонючем дворе. Уборщики прошлись по Портобелло-роуд уже несколько часов назад, убрав весь рыночный мусор, кроме нее. Они перешли на другую сторону улицы, оставив ее лежать на ковре из капустных листьев и гнилых помидоров.

Она пыталась добраться до дому, но не смогла. Это сильнее нее, боль возвращалась, выкручивая суставы, ее как будто резали на кусочки тупым ножом, но дело не в физической боли, иначе она давно выжгла бы ее из себя раскаленным железом.

Она опустила голову, пытаясь уклониться от света, прожигающего мозг, и ветерка, холодившего щеки, но слишком плохо соображала, чтобы просто отодвинуться от фонаря. Она попыталась уйти в себя, спрятаться от ужаса окружающего ее мира, понимая, что собственный страх скоро опять набросится на нее.

Истощенные пальцы прикрыли лицо. На этот раз она похудела гораздо сильнее, чем в предыдущие разы. У нее прекратились месячные, хоть за это спасибо. Ей все чаще приходилось вести себя, как шлюхе, она вынуждена была спать со все большим количеством мужиков — ради денег, а уж беременность никак не входила в ее планы.

Ей становилось все хуже. Злой декабрьский дождь обрушился на нее, и она задрожала, зная, что новой битвы ей не выиграть. Ее разрывали чувство вины и боль, она не знала, что было страшнее, но, если чувство вины унять нельзя, физическую боль легко успокоить. Так что вина подождет. До завтра. Еще один раз, всего один.

Она с трудом сглотнула. Придется быстро найти мужчину, возможно, даже нескольких. Нет смысла снова пытаться что-нибудь украсть, в любом магазине ее замечали сразу же, как только она туда входила. Возможно, придется попытаться вернуться к отцу, но она уже обращалась к нему за помощью, а он даже не захотел дать ей денег, когда все узнал. Придется искать мужчину, но это совсем не просто теперь, когда от нее так ужасно пахнет, ее просто используют, оскорбят, изобьют и бросят в подворотне, не заплатив. Как сейчас.