Потсдамская конференция. Как решалась послевоенная судьба Германии и других стран Европы - Герберт Фейс

охарактеризовал ее в сообщении Черчиллю от 7 июля: «Я убежден, что Трумэн искренне желает сотрудничать с нами, как в долгосрочном плане, так и при решении ближайших задач. Я думаю, что тактика американцев в отношениях с русскими заключается в том, чтобы выказать полное понимание намерению русских с ними сотрудничать. Я также ожидаю, что американцы, сотрудничая с нами, будут более ответственно относиться к аргументам, указывающим на опасность экономического хаоса в европейских странах, чем к заявлениям об угрозах со стороны ультралевых правительств или к распространению идеологии коммунизма. Они проявляют некоторую нервозность в отношении моей картины Европы (несмотря на факты). Для них она место столкновения идей, в которой советское и западное влияние враждебны и конфликтуют друг с другом. В глубине души у них все еще теплится подозрение, что мы хотим поддерживать правые правительства и монархии ради их блага. Это вовсе не означает, что они не будут готовы встать в один ряд с нами в борьбе против русских, когда в этом появится необходимость. Но они проявляют особую осторожность и исполняют, или желают показать, что исполняют, посредническую роль между нами и русскими».

Этим своим размышлениям Галифакс, безусловно, нашел бы подтверждение, если бы ознакомился с рекомендациями информационного бюллетеня Госдепа за июль, в котором содержался анализ политики Великобритании. Он начинался отрывком из письма Объединенного комитета начальников штабов от 16 мая 1944 г., адресованного госсекретарю: «Наибольшая вероятность возможного конфликта между Британией и Россией может возникнуть в результате попыток той или иной стороны усилиться за счет территориальных приобретений в Европе в ущерб потенциальному сопернику. Принимая во внимание врожденную подозрительность русских, представить им для ознакомления договор между Британией и нами еще до проведения консультаций с русскими означало бы вызвать целую цепь событий, которые привели бы к ситуации, избежать которой нам было просто необходимо».

Далее в информационном бюллетене говорилось: «Однако следует признать, что русские зашли уже слишком далеко и создали эффективную сферу влияния в Восточной Европе. Наша позиция относительно британской сферы влияния в Западной Европе должна зависеть от того, насколько нам станут ясны дальнейшие намерения Советского Союза. Тем временем задачей нашей политики должно было стать противодействие дальнейшему распространению сфер влияния наших соперников, как русских, так и британцев… Мы должны сосредоточить наши усилия на сглаживании острых углов в отношениях с Великобританией и Россией и способствовать развитию трехстороннего сотрудничества, от которого зависит прочный мир».

Не то чтобы американские чиновники не знали о советских попытках расширить сферу своего контроля и влияния или были равнодушны к ним. Как было сказано в другом месте этого же информационного бюллетеня: «Русские предприняли шаги к усилению своего контроля над Восточной Европой. Они заключили двусторонние договоры о сотрудничестве с поляками в Люблине (несмотря на наши возражения), с правительствами Югославии и Чехословакии. Они предприняли односторонние действия по формированию правительства Австрии, действовали независимо в Румынии, Болгарии и Венгрии, не проводя консультаций с американскими и британскими представителями в этих странах. Отдельное экономическое соглашение было заключено с Румынией, которое сделало возможным осуществление советского контроля над румынской промышленностью и которое прервало торговые связи Румынии с остальным миром. Русские отказались от американо-британских предложений о проведении открытого обсуждения политической ситуации в Румынии и выборов в Болгарии. Эти действия противоречат Крымской декларации о свободной Европе, причем Большая Тройка согласилась объединить свои усилия и помочь освобожденным народам решить их насущные политические и экономические проблемы при помощи демократических методов. Восточная Европа в действительности представляет собой советскую сферу влияния».

Другие материалы информационного бюллетеня отражали мнение, что роспуск Коммунистического интернационала (Коминтерна) не имел никаких последствий; фактически ни одна из его бывших секций не перестала существовать, но продолжала активно действовать. Иностранные члены коммунистических партий, связанные с Коминтерном, появились в роли ведущих политических деятелей в своих собственных странах; все они были послушны и лояльны советскому правительству. Все они вошли в единый Народный фронт и делали все возможное, чтобы воспользоваться существовавшим положением Европы после окончания разрушительной войны, используя все ее беды в собственных целях. Однако желание договориться все же присутствовало.

Британские официальные лица сожалели об отказе американцев принять участие в выработке общей политической линии. Большинство из них разделяли мнение Черчилля, что намерения Советов имели угрожающий характер и что любые шаги примирения со стороны Кремля были обычным притворством. Советские правители были убеждены, что основная цель британского правительства — окружить Советский Союз кольцом враждебных государств и самим воспользоваться плодами победы. Хотя русские не приписывали ту же цель американскому правительству, они считали, что американцы вряд ли в том или ином спорном вопросе выступят против Британии. Русские рассчитывали на возможность захвата и удержания наиболее желаемых территорий, а не на договоренности.

Президент Трумэн, отправляясь в Потсдам, был настроен на обычную будничную работу, в отличие от Рузвельта, который перед встречей в Тегеране и Ялте осознавал все величие исторического события. Внутреннее состояние Трумэна нашло отражение в двух письмах, отправленных им матери. 3 июля он писал: «Я еду, чтобы встретиться с Черчиллем и Сталиным, и мне предстоит тяжелая работа. Я должен взять с собой смокинг, фрак, пальто проповедника, цилиндр, котелок, каску да и другие различные вещи… Не хотел бы я никуда ехать, но это необходимо, и уже невозможно это остановить». А 12 июля, находясь на борту крейсера, на пути в Потсдам, он заметил: «Хотел бы я, чтобы эта поездка уже завершилась. Терпеть ее не могу. Но она необходима».

Черчилль был мрачен, когда покидал Даунинг-стрит, размышляя о предстоящих разочарованиях и отказах и будучи не уверенным в итоге выборов. Испытывая глубокий пессимизм, он предрекал, что Сталин «сделает несколько важных предложений… на конференции, и не следует исключать, что по крайней мере два из них будут представлены как fait accompli[1]». Но эти далеко не радужные перспективы не могли помешать ему в принятии великих решений.

Сталин, хотя и испытывал недомогание, ожидал начала конференции с чувством спокойной уверенности. Война в Европе выиграна, приобретения, к которым он стремился, уже почти в его руках; и он был абсолютно уверен, что обретет все, что хотел, и на Дальнем Востоке.

Черчилль и Сталин были хорошо осведомлены о сложившемся положении дел, которое предстояло обсудить на конференции. Однако Трумэну еще только предстояло ознакомиться со всеми накопившимися проблемами. Все дела были распределены по тематике и помещены в отдельные папки для удобства ознакомления с ними. Была представлена история каждого вопроса и официальная точка зрения США на него, а также были приложены рекомендации. Все то время,