Дело Габриэля Тироша - Ицхак Шалев

2

Первым вспомнил Дан:

«Ребята, ведь завтра день рождения Айи».

Я увидел, как зажглись глаза Аарона.

«Вот, мы и сделаем ей день рождения! – воскликнул он с воодушевлением, явно для него не обычным. – День рождения, как положено».

«Но только, чтобы это было нечто необычное, а не всякие там поздравления и конфеты, как в детском саду», – заявил Яир, и принялся тут же сочинять план.

Айя в это время не была с нами, и можно было открыто обсуждать варианты.

Габриэль предложил:

«Празднование выносим из квартиры, от стола и стульев, в поле. Делаем это ночью. Чтобы не умереть от голода, берем с собой еду, кофеварку, сахар и кофе, едим и пьем вокруг костра. До этого мы усадим Айю на те две немецкие винтовки, взятые нами в качестве трофея, и приподымаем ее по числу ее лет. В завершение мы читаем стихотворение, которое ей посвятит один из вас».

«Стихотворение», – воскликнул я в страхе, и все остальные посмотрели на меня.

«Придется тебе написать в честь такого события!»

Мы радовались плану всем сердцем и улыбались обычно повторяемой команде Габриэля: «Инструмент – как обычно». Имелось в виду, что нам следует иметь при себе оружие и боеприпасы. Это нам Габриэль напоминал каждый раз заново. По сути, каждый раз, выходя из дому, мы имели оружие при себе, и дырки в карманах удивляли матерей.

«Как можно так портить одежду? Как будто ее резали ножом или каким-то другим железным предметом».

Было ясно, что праздник этот следует держать в секрете от Айи. Ей просто сообщили об очередном ночном походе, который был для нее привычен. Она не предчувствовала ничего особенного, когда вместе с нами шагала по одному из хребтов, между Бейт Акерем и Крестовой долиной, и остановилась по команде Габриэля. Мы положили ружья, извлеченные из пещеры, и расселись на плоских скалах.

«Нет! – сказал Габриэль, когда она села на скалу около меня. – Садись здесь».

«Где?»

«Здесь. Садись на ружья», – сказал он, и не было никакого смеха в его голосе. Она приняла его приказ с полной серьезностью, и уселась на ружья. Какое-то сомнение таилось в уголках ее глаз, но она даже на йоту не подозревала, что должно произойти.

А теперь, – приказал Габриэль Дану и Аарону, – за дело!»

Дан обхватил пальцами два приклада старых, но достаточно крепких чтобы выдержать тяжесть, немецких ружей. Аарон взялся за оба ствола. И тут начали ее поднимать и опускать под наши громкие голоса:

«Раз!»

«Два-а!»

«Три-и-и!»

Айя была изумлена. Вначале пыталась соскочить с места. Но веселые лица вокруг успокоили ее. Взгляд ее обратился ко мне.

«Что это все означает?» – крикнула она мне.

«Сейчас увидишь!»

Когда число дошло до семнадцати и завершилось торжественным кличем, она поняла, о чем речь. Бросилась на Дана и Аарона со слезами на глазах.

«Это вы открыли всем секрет! – обняла она их за плечи. – Это вы! Вы!»

Затем – Габриэлю:

«Я так испугалась! Думала, что вы сошли с ума!»

В эти мгновения мы все были в нее влюблены. Серьезность и напряжение повседневности, мешали нам видеть Айю настоящей. Но теперь, когда мы не сидели в засаде, вглядываясь в ночь, готовые к нападению и обороне, мы по-мужски оценивали ее красоту и радовались тому, что удостоились спутницы иной породы, более тонкой, чем та, из которой были созданы мы. Мы любовались мягкостью и чистотой, которые она излучала на всех в этом море колючек, нежностью, облагораживающей наши души среди нагромождения скал. В эти минуты она не казалась нам одной из нас, в одежде цвета хаки, вооруженной пистолетом, идущей с нами в шеренге и мгновенно пригибающейся по знаку идущего впереди. Перед нами была красивая и любимая девушка. Обычно мы делили с ней все трудности и опасности в равной степени, но теперь ее смущение и некоторая беспомощность пробудили в нас рыцарство.

Нам было особенно приятно, что между нами находится это чудное существо, витающее перед нами между скал намеком на мир прелести и милосердия, который испарился из наших сердец, занятых тяжкой наукой убивать. Мы позволяли себе баловать ее в эти минуты, освободившись на какое-то время от напряжения и аскетизма остальных дней, мы выражали ей в горячих словах ту радость юности, которой нет ни границ, ни причин.

Дан и Аарон быстро собрали сухие колючки и хворост, чтобы зажечь костер и сварить кофе. Габриэль, который принес большую пачку миндаля, начал поджаривать его на железной сетке на малом огне. Мы с Яиром стояли на страже, наблюдая за окрестностями. Айя почти летала от одного к другому, как птица, впитывая в себя ту малость, которую можно было впитать от жизни. Мы наговорили ей много слов любви, как будто хотели обеспечить ее защитой на весь дальнейший путь, где она не услышит ни от кого доброго слова.

Я следил за хлопотами Габриэля у огня.

«Вы были когда-то скаутом?» – спросил я его.

«Чем-то наподобие этого. Мы совершали походы в летних лагерях».

«Странно представить, что были скауты и в Германии», – сказала Айя, – я всегда представляла себе немцев учеными или солдатами».

«Так оно и есть. Они одновременно и ученые, и солдаты, и это сочетание делает их особенно опасными».

«Вы действительно полагаете, что они хотят уничтожить весь еврейский народ, даже за пределами Германии?» «Да!»

«И они в силах это сделать?» – спросил я.

«Нет такой силы в мире, которая сможет это сделать!» – ответил Габриэль и сбросил с сетки несколько подгоревших миндалин. – Еврейское серое вещество защищено от огня».

«Серое вещество?»

«Я имею в виду мозг. Он, как вам известно, создан из серого вещества».

И тотчас, после этого:

«Вы просто еще не знаете силу еврейского серого вещества! Полистайте истории больших народов, и вы везде найдете следы этого вещества. Я верю, что, в конце концов, еврейское серое вещество победит и в этой войне за эту землю у Средиземного моря!»

Огонь отбрасывал на его лицо свет и тени так, что оно то выступало из мглы, то исчезало в нем. Он снял последние миндалины с огня и продолжил:

«Вы слышали миф о «Сионских мудрецах», который сочинила антисемитская Европа о евреях? – Так вот, следует осуществить этот миф! Надо дать достаточную причину для страха всем антисемитам в мире! «Сионские мудрецы», это, по сути, иное название еврейского серого вещества, понимания и лукавства великого еврейского мышления. Оно обладает несомненной силой, если направить его на цель, – уничтожить всех тиранов еврейского народа! Если только объединятся все великие еврейские мозги, все гении науки, практики, финансов, все ведущие огонь из засады, все подкапывающиеся под черные силы, терзающие эту землю, под все окружающие нас тоталитарные режимы – представьте себе, чего это сила может достичь!»

Тут он словно бы очнулся от патетики и посмотрел на нас, как бы извиняясь:

«Ах, совсем забыл. Сегодня же у нас день рождения!»

«Пожалуйста, – сказала Айя, – продолжайте».

«Нет! – возразил он решительно. – Не в этот вечер. Слово предоставляется миндалю и кофе».

Сегодня, когда я прохожу около университетского поселка, и убираю в своем воображении новые здания, я нахожу под бетоном и мрамором, под садами и клумбами первозданные скалы, на которых мы и праздновали в ту ночь. Айя была счастлива в компании мужчин. Я прочел сочиненное в ее честь стихотворение и снискал бурные аплодисменты. И это был единственный шум в этой необычно тихой ночи, без единого выстрела или взрыва, ясной и светлой. И только легкие облака плыли над нашими головами, исчезая так же, как и возникли. Не было ни малейшего намека на тяжкую мглу, которая падет на наши головы спустя лишь одну ночь.

3

Со времени окончания гимназии рука моя не прикасалась к ТАНАХу, за исключением случаев, когда надо было помочь моим сыновьям с уроками. Моя канцелярская работа не требовала заглядывать в священный текст, и даже заучиваемые нами в гимназии фрагменты, которые мне так нравились, с годами выветрились из памяти. Остались лишь несколько стихов из Книги Иова. Весь ужас, что встает передо мной, весь кошмар той ночи, когда Айя была ранена, в словах Иова, проклинающего ночь, в которой был зачат:

Ночь та, – да обладает ею мрак,Да не сочтется она в днях года,Да не войдет в число месяцев!

О! Ночь та – да будет она безлюдна;Да не войдет в нее веселие!

Мгновенно встает в памяти та ночь в селе Шуафат, и древние слова восходят прямо из сердца, как будто все это случилось вчера.

Уже вечером, когда мы сосредоточились вблизи предместья Санхедрия, я предчувствовал приближение беды.

Тень этой беды я видел на лице Габриэля, которое беспокоило меня. Он не скрывал от нас, что предстоящая нам акция сложна и опасна намного больше, чем прежние, из-за длительности приближения к цели и трудности отступления от нее, и из-за близости к шоссе Иерусалим-Рамалла, на котором всегда усилено присутствие войск и полиции. Потому он решил атаковать с западной стороны села, наиболее отдаленной от шоссе и близкой к Санхедрии. Мы должны были добраться до оливковой рощи и атаковать два дома, намеченные прежде Даном и Яиром, затем скрыться в роще и уйти с южного ее края к ручью, ведущему в Санхедрию.