Египетские сны - Вячеслав Морочко

Потолок напоминал перевернутый овальный бассейн. Там, подсвеченные изнутри витражи всех оттенков синего цвета (от светло голубого, по краю, до темно синего у самого «дна»), создавали эффект глубины. «Дно» пронизывалось золотыми прожилками, осенявшими торговый «Содом».

Окружающая изысканность для своего выражения требовала изысканных слов. «Офигенно!» – произнесли мы в один голос и расхохотались. Смеяться вслух – привилегия узкой компании. До этого в лондонских дебрях и снах я не мог позволить себе такой роскоши.

Когда легко дышится, когда забыты усталость и боль, люди – так мудры и спокойны, так ироничны, так хорошо понимают друг друга, что им начинают завидовать.

Вот и сейчас отыскался завистник. Оказывается, он давно шел за нами – упитанный дядька лет так за пятьдесят.

Здравствуйте! Я из Балтийска, – признался он, – Я здесь – за товаром. Английский знаю постольку поскольку… А обходиться долго без русского – темечко ноет. Вот – пёрся за вами и слушал… Город, вроде, большой, а словом перекинуться не с кем.

Здравствуйте, – поздоровался я. – Ну что с вами делать? Перекиньтесь. Только учтите, у нас мало времени. А на счет темечка, – говорят, хорошо почитать вслух стихи.

Думаете, помогает?

Проверено. Я видел тут книжную лавку. Есть – и на русском… Советую, купить. Простите, уж, коль задержал. Всего доброго!

Я свернул разговор, заметив масляный взгляд толстяка на моих «подопечных». Кроме того, от него невозможно разило то ли пивом с «таранькой», то ли грязной одеждой, то ли одновременно тем и другим.

Тут закартавил, как попугай, и захлопал в ладоши хухр: «Б’аво! Б’аво! Б’аво!»

А ты что здесь делаешь?! – возмутился я. – Марш на улицу! Здесь для тебя мало воздуха!

Хухр испарился. Услышав решительный тон, толстяк поспешил удалиться, но у порога остановился. В глазах был вопрос: «Интересно, что этот старый козел будет делать с двумя!?» Я выпятил грудь, дескать, не твоего ума дело, приятель, вали, пока цел!

А вы сами уверены, что стихи помогают? – поинтересоваась «темненькая».

По крайней мере, хуже не будет.

Занимаясь покупками, вглядываясь в калейдоскоп женских лиц и сравнивая их с лицами своих спутниц, я сделал решительный вывод, что последние просто обречены быть самыми лучшими. У них нет выбора. Этим даже нельзя гордиться – всего лишь диктат обстоятельств.

У нас на женщин возложена чудовищная ответственность.

Лишенный перспективы мужик не живет, а выпендривается. Не его вина, что «российская катастрофа» в основном, поразила мужское начало, так что остается лишь хорохориться и куролесить. Поэтому в каждой даме сидит прокурор.

А в джентльмене, даже если он сделал карьеру, достиг приличного положения и является образцом семьянина, – ощущение поднадзорности.

И красота предназначена не для конкурсов, – это средство спасения нации там, где мужские возможности снедают спесь и упадок. Должно быть, именно это имеют в виду, когда говорят, «красота спасет мир». Не мир, разумеется, а какой-нибудь дошедший до края, ослепший от зависти Богом забытый народец.

Мы покинули универмаг, выполнив свои планы и, оформив бумаги для возврата налогов при выезде. Такой внимательный персонал мог только присниться.

Оставалось доделать самую малость – то, что за нас никто уже сделать не может, – «обмыть» покупки.

Нагруженные пакетами, мы прошлепали назад к Оксфорд Серкэс и, замедлив шаги, погрузились во «Чрево Лондона» – в Сохо.

Каблучки моих спутниц, как ксилофонные палочки выстукивали что-то, подобное польке Штрауса.

Я шел посредине. У меня была партия «музыкальной метелочки». А что мне еще оставалось? Только шаркать подошвами.

Когда-то Сохо имело сомнительную репутацию. Нынче «сомнительность» сгладилась: хоть по-прежнему есть тут секс-шоу, магазины с интимным товаром и прочее, но не более, чем в соседних районах или, допустим, в Москвы.

С двенадцатого столетия, когда в Лондон стали прибывать иммигранты: греки, французские гугеноты и прочие, – в Сохо появились иноплеменные ресторанчики и магазины. С течением времени район превратился в приют для выходцев из континентальной Европы, Африки, Азии. Во всяком случае, Британское содружество наций было представлено в полном составе.

Между итальянскими лавочками деликатесов и французским бистро разносился аромат алжирских кофеин. В «Китайском городе» (China Town) вывески были снабжены китайскими, арабскими, индийскими переводами, а телефонные будочки напоминали маленькие пагоды.

В восточной части Сохо располагались книжные и антикварные лавки. На вывесках и стенах домов было много красного цвета разных оттенков (от малинового до вишневого).

На улицах прямо с лотков торговали зеленью, фруктами, рыбой и прочим товаром – подобие наших «воскресных базарчиков». Для Лондона – это экзотика.

Отчасти, все Сохо – экзотика.

Тут держатся менее чопорно, разговаривают чуточку громче, одеваются проще, чем в Сити. Здесь можно свободно жестикулировать, разрешается задевать локтями прохожих, идти по проезжей части.

И все же на улицах – чисто. Говорят, в Сохо есть своя мафия, своя борьба кланов, но – на неком «кукольном» уровне: только чтобы приманивать остротой ощущений, но не отпугивать.

Мы искали местечка покушать, для чего существует здесь тьма ресторанов и ресторанчиков.

Если в ресторане изысканно все: интерьер, мебель, обслуживание, сама пища, то в ресторанчике изысканным может быть только последнее. Остальное – добротное, чистое, вежливое, но скромное, по нашим меркам, не бедное, но без особых претензий.

Ресторанчики демократичнее и рассчитаны на гурманов не средних, скорее скромных достатков. Их могут посещать и бомжи, которых в Лондоне тоже тьма тьмущая. Но здесь у них (бомжей) иной статус. В Лондоне – это бездомные люди (чаще всего атиноамериканского происхождения) переживающие временные трудности. Тогда, как у нас – это, главным образом, уже не молодые конченые люди. Впрочем, тут и там случается всякое.

Сохо славится разноплеменными заведениями. Сначала мы побывали – в индийском (нас очень просили зайти). Но дамам не понравился запах приправ. «Пахнет нечистым.» – сказали они. В другом заведении под вывеской с арабской вязью сидели только усатые мужики, с липкими взглядами – здесь мы тоже не задержались.

Судьбе было угодно, чтобы я вновь и вновь «возвращался в Китай».

Ресторанчик, с виду, был никакой: просто – зал метров пятнадцать на двадцать с безнадзорной вешалкой вдоль стены: никакого швейцара. Чистые деревянные столики. Посетители – в основном, европейцы.

Мы сели, и как будто по волшебству, на стол легла белоснежная скатерть.

Словно из воздуха возникла миловидная кунянь. Она не вела дискуссии с посетителями, ибо лучше их знала, что они хотят, понимая все с полуслова. В подобных «харчевнях» – главное «оборот» посетителей.

Никого, разумеется, не выгоняли, но и никто не засиживался: стремительные движения кунянь, ее четкая скороговорка, легкое выражение досады при малейшей задержке – все намекало: «Поел, – уходи».

Мы заказали рыбное блюдо, бутылочку вина на троих и каждому – пива. Хотелось насладиться в компании знаменитым английским пивом и приличным (по мнению кунянь) вином.

Я не большой знаток сухих вин. Но спутницы были в восторге.

Что касается пива, то, по сравнению с «нашим», всякая марка здесь – лучшая. Пиво – символ несуетного застолья.

Как только мы заикнулись о рыбе, – появилась целая книга блюд. Я спросил: «Что вы можете нам посоветовать вкусного?»

Пронизав меня взглядом и оценив всю мою подноготную, кунянь обвела пальчиком три абзаца, в каждом – несколько столбиков иероглифов и длинный (мелкого шрифта) английский «подстрочник».

Даже в очках я не мог ничего разобрать. Сначала, предположив, что это не просто меню, а изложение технологии приготовления, я какое-то время беспомощно пялился в книгу.

И вдруг меня осенило: шедевры кулинарии в Китае приравниваются к шедеврам поэзии. Этот текст вполне мог быть чем-то вроде известного гурманам эпиграфа. Вообразите деликатес из морепродуктов, вкус которого передается словами тургеневского стихотворения в прозе: «Как хороши, как свежи были розы!» Вместо «роз» читай: раки, мангусты, осьминоги и прочие твари.

Я покрутил пальцем и ткнул в первый из обведенных абзацев. Фея захлопнула книгу и унеслась.

Потом была пауза. И мы поочередно спускались мыть руки.

Мнемосимволы на туалетных кабинках привили нас в восторг. Линия (тело), кружок (голова) – вот и все.

На женской кабинке линия, трогательно изогнувшись восседала на чем-то невидимом.

На мужской – она старалась держаться прямо, но при этом не менее трогательно выпячивала вперед среднюю часть.

Когда мы вернулись, наш столик сервировали. Принесли «куайдзе» – деревянные палочки для еды.

Применение их вытекало из китайской традиции – не садиться за стол с ножами. Все операции, требующие применения этого инструмента, заранее выполняются поваром. Глядя на палочки, я хотел было что-то сказать… Не успел: на столе появились ножи, вилки с ложками, хотя все вокруг, в том числе европейцы, пользовались куайдзе.