Колокол Люцифера - Николай Алексеевич Сергеев

Только представьте себе состояние немецкого обывателя, читающего про такие зверства!

Как после такой чудовищной нацистской пропагандистской лжи немец должен был относиться к русским, что он мог ждать весной 1945 года от прихода Красной Армии?

Неудивительно, что перед приходом советских войск немцы массово лишали себя жизни. В апреле — мае 1945 года восточные земли Третьего Рейха накрыла волна массовых самоубийств среди военных и гражданского населения.

Военнослужащие стреляли в голову своим сослуживцам из «сострадания», уступая психологическому давлению своих жертв, умолявших избавить их от ужаса советского плена. Офицеры вермахта и SS массово убивали себя из табельного оружия. Гражданские вешались в своих домах и топились в реках, глотали цианистый калий, перерезали вены, стрелялись из охотничьих ружей. Порой родители на тот свет вместе с собой забирали и своих детей. Всех добровольно ушедших из жизни весной 1945 года объединяло чувство безысходности, внушённое гёббельсовской пропагандой.

Согласно вышедшего в 1946 году статистического справочника «Берлин в цифрах», только в столице Рейха добровольно расстались со своей жизнью более 7 тысяч человек. Специалисты утверждают, что эта цифра занижена не менее чем в пять раз.

Самоубийства распространялись как эпидемия. Сработал психологический эффект толпы. Когда окружающие вдруг начинают убивать себя, то собственная решимость свести счёты со своей жизнью у наблюдателя массового суицида усиливается многократно.

В крохотном городке Деммин в Восточной Померании, в котором проживало не более 15 тысяч человек, в период с 30 апреля по 4 мая 1945 года по приблизительным подсчётам свело счёты с жизнью более 3 тысяч горожан, т. е. больше 20 процентов населения города. Запись случаев суицида в Деммине, которую вела дочь кладбищенского садовника, сегодня хранится в городском музее. Жители города использовали бритвы, огнестрельное оружие и верёвку.

Деммин располагался между реками Пене и Толлензе, и после того как отступающие части вермахта взорвали мосты, он превратился в западню. Горожане, почти без исключения, были уверены в том, что после прихода в город Красной Армии их ждёт настоящий ужас. Кто-то прятался и ждал страшной смерти, а кто-то, не дожидаясь мучителей, без долгих раздумий решался на крайние меры, чтобы избавить себя от страшного мучительного конца своей жизни. Жительница города Барбель Шрайнер вспоминала после войны: «Я всё ещё помню реки, красные от крови. Если бы мой брат не остановил маму, она бы утопила нас обоих».

Начитавшись ужасов нацистской пропаганды немецкие солдаты сражались до последнего патрона, а последний патрон оставляли для себя. Нисколько не сомневаясь в правдивости Гёббельса и правоте Гитлера, на смерть шли старики и подростки из фольксштурма.

В последние месяцы войны ежемесячно умирали более трёхсот тысяч немецĸих солдат. Но, в отличие от 1918 года, никакого массового дезертирства солдат с боевых позиций, неподчинения целых воинских подразделений на фронте и народных волнений в тылу не было.

Сопротивление армии до самого конца в совершенно безнадёжной ситуации редко встречается в новейшей истории. Обычно войны закономерно заканчиваются временным перемирием и переговорами, с последующим заключением мирного договора.

Чаще всего, либо политическая элита совершает переворот, свергает правителя или правящую группировку, после чего заключает соглашение с противником, либо власть полностью меняется по причине народного бунта, переросшего в революцию. Так было в России в 1917 году и в Германии в 1918 году.

Население Германии в 1945 году желало окончания войны, но не хотело оккупации страны, в особенности советскими войсками. Борясь из последних сил против врага, даже те немцы, которые испытывали сильнейшую ненависть ĸ нацистскому режиму, в действительности поддерживали его существование до самого конца. Иного выхода они просто не видели.

Солдаты умирали уже не за фюрера и нацистские идеи, а защищая свои семьи, друзей и ради собственного спасения.

В немецкой прессе, по радио и в киножурналах в последние месяцы и недели войны немцам ежедневно рассказывали о массовых преступлениях советских солдат на территории Германии, о многочисленных жертвах среди мирного немецкого населения.

После того как 30 января 1945 года в Балтийском море советской подлодкой под командованием Александра Маринеско был потоплен немецкий круизный лайнер «Вильгельм Густлофф», являвшийся гордостью Третьего рейха, нацистская пропаганда раструбила об этом на весь мир. Из почти 11 тысяч находившихся на борту «Густлоффа» пассажиров по разным оценкам погибли от 7 до 9 тысяч человек, в основном это были раненые и беженцы, среди них около 3 тысяч детей. Эту трагедию весь мир признал военным преступлением, а советское правительство — трагической ошибкой.

Подручные Гёббельса в качестве доказательной базы будущего геноцида немецкого народа приводили цитаты из советских газет, неоднократно публиковали слова журналиста Ильи Эренбурга: «Мы поняли: немцы не люди… Отныне слово „немец“ разряжает ружьё… Если ты не убил за день хотя бы одного немца, твой день пропал».

Помощник Гёббельса Вернер Науман, ставший после войны самым известным в ФРГ неонацистом, руководителем организации «Дюссельдорфский кружок», состоявшей из бывших высокопоставленных нацистов, признавался американскому изданию, что их пропаганда была столь успешна, что они «… довели немцев до состояния крайнего ужаса».

В смерти миллионов людей виновны не только нацистское руководство, рядовые члены партии и SS. В не меньшей степени в трагедии миллионов людей виновны пропагандисты.

Современные люди сильно недооценивают мощную силу тотальной пропаганды. Даже сейчас, в конце XX века, через пятьдесят с лишним лет после окончания Второй мировой войны, мир не осознал в полной мере, какое это страшное оружие. По моему мнению, оно значительно страшнее термоядерных бомб.

После бомб, если человечество останется на планете как биологический вид, будут сильные разрушения. Но города и заводы можно отстроить заново, жилища, школы и больницы можно восстановить, а яд человеконенавистнической пропаганды будет отравлять сознание миллионов людей ещё долгие десятилетия.

Даже после термоядерной войны, этот яд ненависти будет сохраняться и передаваться из поколения в поколение, может даже сотню лет, в течение которой представители каждой враждующей стороны будут продолжать считать себя правыми, невинными жертвами чьей-то злой воли.

Ненависть останется даже в радиоактивной пустыне. Она никуда не денется и снова даст всходы вражды, войны и массовых убийств.

Когда наказание за пропаганду ненависти, насилия и войны станут привлекать как за массовое убийство, только тогда человечество получит свой шанс на выживание.

Слово может убить и реально убивает. Оно может убить через пять, десять, сто лет, а до этого будет будоражить незрелые умы и возбуждать в людях сначала тихую ненависть, а потом, когда придет время, воспламенит неистовую ярость. И военный корреспондент снова напишет в боевом листке — «Убей его…»

ЭФФЕКТИВНОСТЬ НАЦИСТСКОЙ ПРОПАГАНДЫ

Помощник министра пропаганды Вильфрид фон Овен, составил из высказываний своего шефа, программных документов и внутренних инструкций министерства, из часто цитируемых Гёббельсом отрывков книги Адольфа Гитлера «Моя борьба», «десять заповедей» эффективной пропаганды :

— Пропаганда всегда является лишь средством, а не целью.

— Пропаганда может и должна, особенно во время войны, отказаться от гуманизма и эстетики, как бы высоко мы их не ценили, так как в борьбе народа речь идёт ни о чём другом, как о его бытии.

— Пропаганда является «воистину грозным» оружием в руках знатока.

— Пропаганда должна вестись как можно более метко и тем самым успешно, так как — по Мольтке — в войну самым гуманным методом является тот, который быстрее всего достигает своей цели.

— Пропаганда всегда обращена только к необразованным массам, а не к интеллигенции, поэтому её уровень должен ориентироваться на способности восприятия самых ограниченных среди тех, на кого она должна повлиять.

— Пропаганда должна воздействовать больше на чувство, чем на разум, так как масса в сущности имеет женский характер, поэтому чувства доходчивей размышлений.

— Пропаганда должна не развлекать, а быть средством достижения политической цели. Развлечение является смертельным врагом её успеха.