Королева Марго - Александр Дюма

— И чтобы ничего больше не слышать, вы хотите уйти сегодня вечером или сегодня ночью?

— Сию же секунду, если вы, ваше величество, милостиво дозволите мне уйти.

— Бедный ребенок! — сказала Маргарита с нежностью и жалостью в голосе.

Удивленный таким ласковым ответом вместо ожидаемой суровой отповеди, Ла Моль робко поднял голову; глаза его встретились с глазами Маргариты, и, словно притягиваемый некоей магической силой, он был уже не в состоянии оторваться от ясных, проницательных глаз королевы.

— Значит, вы считаете, что неспособны сохранить тайну? — мягко спросила Маргарита, откинувшись на спинку кресла и наслаждаясь тем, что, сидя в полумраке за спущенной ковровой занавеской, может, не выдавая себя, свободно читать в душе Ла Моля.

— Я человек жалкий, — ответил Ла Моль, — я не уверен в себе самом и не выношу чужого счастья.

— Но чьего же счастья? — с улыбкой спросила Маргарита. — Ах да! Счастья короля Наваррского! Бедный Генрих!

— Вот видите, он счастлив! — воскликнул Ла Моль.

— Счастлив?..

— Да, потому что вы, ваше величество, жалеете его. Маргарита теребила в руках шелковый кошелек и выдергивала из него золотые нити шнурка.

— Итак, вы твердо решили не встречаться с королем Наваррским? — спросила она.

— Боюсь, что теперь я буду в тягость его величеству…

— Ас моим братом, герцогом Алансонским?

— С герцогом Алансонским?! — воскликнул Ла Моль. — О нет! Нет, сударыня! С ним еще меньше, чем с королем Наваррским!

— Но почему же? — дрожа от волнения, спросила Маргарита.

— Потому, что я стал слишком плохим гугенотом, чтобы преданно служить его величеству королю Наваррскому, и еще недостаточно хорошим католиком, чтобы войти в число друзей герцога Алансонского и герцога де Гиза.

На этот раз потупила глаза Маргарита, чувствуя, что удар попал ей прямо в сердце; она сама не могла понять, радость или боль причинили ей слова Ла Моля.

В эту минуту вошла Жийона. Маргарита бросила на нее вопросительный взгляд. Жийона ответила утвердительным взглядом, давая понять, что ей удалось передать ключ королю Наваррскому.

Маргарита перевела взгляд на Ла Моля, пребывавшего в нерешительности; он опустил голову на грудь и побледнел, страдая от ран телесных и душевных.

— Господин де Ла Моль горд, — сказала Маргарита, — и я не решаюсь сделать ему одно предложение, которое он, без сомнения, отвергнет.

Ла Моль встал, сделал шаг к Маргарите и хотел склониться перед вей в знак готовности повиноваться, но от сильной, острой, жгучей боли у него выступили слезы, и, чувствуя, что вот-вот упадет, он ухватился за стенной ковер, чтобы удержаться на ногах.

— Вот видите, — воскликнула Маргарита, подбегая к нему и поддерживая его, — вот видите, я еще нужна вам!

— О да! Как воздух, которым я дышу, как свет, который вижу! — едва заметно шевеля губами, прошептал Ла Моль.

В это мгновение послышались три удара в дверь.

— Вы слышите? — испуганно спросила Жийона.

— Уже! — прошептала Маргарита.

— Отпереть?

— Подожди. Это может быть король Наваррский.

— Ваше величество! — воскликнул Ла Моль, которому эти слова придали силы, хотя королева произнесла их шепотом, в полной уверенности, что ее услышит одна Жийона:

— Молю вас на коленях: удалите меня из Лувра, живого или мертвого! Сжальтесь надо мной! Ах, вы не хотите отвечать! Хорошо! Тогда говорить буду я! А когда я заговорю, то, надеюсь, вы сами меня выгоните.

— Замолчите, несчастный! — сказала Маргарита, ощущавшая неизъяснимое очарование в этих упреках молодого человека. — Замолчите сейчас же!

— Ваше величество, повторяю: из этого кабинета слышно все, — продолжал Ла Моль, не услыхав в тоне королевы той строгости, какой он ожидал. — Не дайте мне умереть такой смертью, какой не выдумать самым жестоким палачам!

— Молчите! Молчите! — приказала Маргарита.

— О, вы безжалостны! Вы ничего не хотите слушать, ничего не хотите понять! Поймите, что я люблю вас!..

— Да замолчите же, говорят вам! — перебила Маргарита и зажала ему рот своей теплой душистой ладонью.

Молодой человек взял ее в руки и прижался к ней губами.

— Все-таки… — прошептал он.

— Все-таки замолчите, ребенок! Что это за бунтовщик, который не повинуется своей королеве?

Маргарита выбежала из кабинета, заперла дверь и прислонилась к стене, стараясь трепетной рукою унять сердцебиение.

— Жийона, отвори! — приказала она.

Жийона вышла, и мгновение спустя из-за портьеры показалось лукавое, умное и немного встревоженное лицо короля Наваррского.

— Вы звали меня, ваше величество? — спросил король Наваррский Маргариту.

— Да, ваше величество. Вы получили мое письмо?

— Получил, и, должен признаться, не без удивления, — ответил Генрих, оглядываясь с некоторым недоверием, рассеявшимся, впрочем, очень быстро.

— И не без тревоги, не правда ли? — прибавила Маргарита.

— Не отрицаю. Однако, несмотря на то, что я окружен беспощадными врагами и еще более опасными друзьями, я вспомнил, как однажды в ваших глазах светилось великодушие — это было в вечер нашей свадьбы — и как в другой раз в них засияла звезда мужества: это было вчера, в день, предназначенный для моей смерти.

— Итак? — с улыбкой спросила Маргарита мужа, видимо старавшегося проникнуть к ней в душу — Итак, я вспомнил это и, прочитав вашу записку с предложением явиться к вам, тотчас сказал себе: у короля Наваррского, безоружного узника, оставшегося без друзей, есть только одна возможность погибнуть с блеском, смертью, которую занесут на скрижали истории, — это смерть от предательства жены, и вот я пришел.

— Государь, — ответила Маргарита, — вы заговорите по-иному, когда узнаете, что все происходящее в данную минуту — дело рук женщины, которая вас любит и… которую любите вы.

Услышав это, Генрих чуть не попятился, и его проницательные серые глаза глянули на Маргариту из-под черных бровей вопросительно и с любопытством.

— Успокойтесь, государь! — с улыбкой сказала королева. — Я вовсе не собираюсь утверждать, что эта женщина — я.

— Однако ведь это вы велели передать мне ключ? Ведь это же ваш почерк?

— Да, я признаю, что это почерк мой, не отрицаю и того, что записка от меня. А ключ — это уже другие дело. Достаточно вам знать, что, прежде чем вы его получили, он побывал в руках четырех женщин.

— Четырех?! — с изумлением воскликнул Генрих.

— Да, четырех, — подтвердила Маргарита. — В руках королевы-матери, госпожи де Сов, Жийоны и моих. Генрих Наваррский задумался над этой загадкой.