Завсегдатай - Тимур Исхакович Пулатов

— Знаете, — продолжал Маруф начатый разговор, — вначале я настороженно отнесся к вам. Мне не нравилось, что отец делает из вас бога… Вы такой же, как все. И можете страдать. И никакой вы не бог И я завидую вам.

— Завидуешь? — насторожился Беков.

— Я не знаю, что у меня впереди А вы, дядя Исхак уже прошли, и прошли хорошо. Вы врагов уничтожали. И такой колхоз организовали вместе с Hypoвым — не шутка!.. Я много думал о вас, дядя Исхак, о вашей жизни. Многое мне непонятно Но одно я понял: что все очень сложно на свете…

— Верно, — согласился Беков Его подкупала искренность молодого человека. — Чем больше я жил тем больше убеждался в этом.

— Я вам говорил насчет брата. Я считаю, что он струсил, убежав отсюда. А я, я хочу остаться и помочь Гаждивану. Ведь здесь все изменится, я уверен Я верю председателю Нурову… И еще, — продолжал Маруф, — я уважаю вас за то, что вы не боитесь говорить прямо Очень нужно, чтобы такие люди, как вы, дядя Исхак, говорили с нами прямо. Ведь мы ваши дети, нам жить в Гаждиване. Отец этого, к сожалению, не понимает

С волнением слушал Эгамов их разговор. Многого не понял. Но то, что сказал Маруф о боге, обозлило бывшего адъютанта.

«Может, мальчишка, которому я дал жизнь, знает больше меня о боге, — рассуждал Эгамов, — но я, отец его, думаю иначе. Человеку очень нужен бог, добрый, мужественный бог, бог — командир и отец Если его нет, человек остается один в растерянности»

Давно, когда Эгамов пришел в отряд, он прогнал из души ложь того бога, о котором говорила ему религия. И принял любовь к командиру, считая, что только будучи таким, можно сотворить добро.

Разговаривая, Маруф с Вековым шли по улице

Стемнело. И чтобы разглядеть их, Нурову и Турсунову, сидящим возле эгамовских ворот пришлось зажечь фары машины.

— Исхак, — тихо позвал Бекова Турсунов

Нуров остался сидеть в машине, не желая мешать их разговору

Беков смотрел на Турсунова, в первые секунды не узнавая, кто перед ним.

— Пришел попрощаться, — сказал Турсунов

— Уезжаешь? — дрогнул голос Бекова.

— Да. Счетоводом к Нурову, — Турсунов заговорил торопливо, злясь. — Нужно же мне где-то отработать год до пенсии У меня сын растет

Турсунов наклонился к Бекову и доверительно словно ища у него поддержки, объяснил

— Когда Гаждиван соединят с колхозом, хочет Нуров здесь консервы производить. Я просил, умолял, чтобы он оставил меня директором, но разве этот изверг поймет душу товарища? Нуров сказал: мне нужен деловой человек, и плевал я на твои былые заслуги! Так и сказал! Выходит, мы уже ни на что не способны… — И уже другим тоном, громко, чтобы слышал Нуров: — А что, если и ты, Исхак, переедешь к Нурову? Нам будет спокойнее у него.

— Прощай! — Беков поспешно протянул руку.

Турсунов двумя руками сжал ее и хотел было еще обнять друга, но Беков открыл ворота и ушел, оставив его растерянным…

5

Долго он лежал на кровати, пока не услышал гул толпы. Беков приподнялся: где-то рядом шумели и кричали люди. Гул сразу прекратился, когда Беков вышел на улицу.

Первую минуту он ничего не понимал, остановился и смотрел на огромного размера буквы вдоль длинной стены. Под стеной сидели люди.

С большим трудом удалось разобрать, что буквы эти написаны на жестяных и картонных вывесках: «Парикмахерская», «Ремонт керогазов», «Цех вулканизации», «Чайхана»…

Люди молча держали перед собой эти вывески, и, как только командир перешел дорогу и приблизился к ним, появился человек с лошадью. Повернул лошадь так, чтобы Бекову было удобно сесть, а поводья передал Эгамову.

Беков стал взбираться на лошадь, оттолкнул Эга-мова, поспешившего на помощь.

Эгамов сразу подумал, что здесь что-то подстроено. Старики были злы на Бекова и теперь хотели посмеяться над ним.

Беков наконец очутился в седле, но лошадь опустила морду, не желая двигаться.

Эгамов побежал вперед, дернув за поводья, и в отчаянии замахал руками, торопя лошадь за собой, ибо ему было неловко перед стариками за своего командира.

Люди встали и, держа перед собой вывески, как щиты, пошли за Вековым.

То, что предстало его взору, было до того непонятным..

На главной улице, там, где еще вчера люди были заняты делом: кузнецы надували мехи, парикмахеры стригли головы, в пекарнях готовили хлеб, в слесарных клепали примусы, — было тихо и мертвенно

Двери и окна мастерских по обе стороны глухо и навсегда заколочены, а на стенах написано зловещее объяснение всему: «Ликвидация».

Старики забегали, засуетились, толпами наваливаясь на всадника, словно всадник этот был послан ником высших сил, только что спустившимся с небес, чтобы помочь обиженным.

За эти дни произошло столько всякого…

— Командир, я ничего не понимаю. Объясните, ради бога!

Возле дверей дома, где случайно сохранилась вывеска «Моментальное фото» Беков остановил лошадь. Старики, обогнав его, стали толкать дверь, прыгать на подоконник. Несколько человек влезли внутрь через окно

Вытащили кусок фанеры с фотографиями, бросили к ногам остальных, тех, кто был снаружи, они начали срывать эти фотографии и, довольные, прятать за пояса халатов.

Возле дерева, недалеко, были сложены вывески, их не успели унести хозяева мастерских.

Человек официального вида с блокнотом и карандашом в руках считал их под фонарем.

Беков подъехал к нему, чуть приподнялся в седле, требуя разъяснений.

— Странные эти гаждиванцы, — стал говорить человек, не поднимая головы, а только глядя на тень лошади. — Носятся с вывесками в надежде, что кто-то отменит ликвидацию.

— А что происходит? — обозлился Эгамов оттого, что человек этот не обращает на Бекова должного внимания.

— Теперь уже никто не отменит нового решения комиссии. Гаждиван окончательно передан во власть Нурову… И знаете, мне уже новую должность подыскали в колхозе. Счетовода… А какой из меня счетовод, сами понимаете… Был и инспектором, и уполномоченным, и завутильбазой. Теперь, говорят, счетоводческое дело надо развивать…

Он нес какой-то бред, этот человек из поселкового Совета, и Эгамов сказал:

— Не обращайте на него внимания, командир Это мелкая сошка…

Лошадь Бекова заржала, поднялась на задние ноги и бросилась в переулок.

Эгамов бежал за Вековым, и это была такая радость — вновь видеть командира на лошади.

— Командир, — шептал Эгамов, — я хочу умереть с вами. Не оставляйте меня в одиночестве в Гаждиване, умоляю вас…

Рано утром командир направился к площади Обелиска, чтобы автобусом уехать в город. Не желая оставлять его одного, Эгамов украдкой пошел за Вековым и видел, как тот садится в автобус.