Темные замыслы - Филип Фармер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Знаки Моната и Фригейта весьма похожи, — отметил Бартон.
По его просьбе Казз нарисовал ему символы всех членов команды. Больше ни один не напоминал другой.
— А ты помнишь знак Льва Руаха?
Казз сделал рисунок и протянул его Бартону. Тот ощутил разочарование: символ Руаха отличался от знаков Моната и Фригейта. Ничто не подтверждало зародившихся в нем подозрений.
Шагая сейчас по палубе, Бартон размышлял, почему он надеялся, что эти знаки будут похожи. Что-то мелькало у него в подсознании, неясное и туманное; он никак не мог уловить смысла. Между этими тремя людьми существовала связь, пока недоступная его пониманию.
Ладно, хватит размышлять, пора действовать!
У порога каюты валялся белый ворох одежд. Бартон перешагнул через него, вошел и коснулся мускулистого плеча. Казз тотчас открыл глаза.
— Пора?
— Пора.
Казз вышел на палубу и помочился через борт. Бартон зажег фонарь. Они спустились по сходням на причал и пошли вдоль берега к стоявшей неподалеку пустой хижине. В темноте они пропустили ее, повернули обратно и сразу же наткнулись на стену. Перешагнув порог, Бартон прикрыл за собой дверь. Возле каменного очага лежали дрова и стружка, принесенные вчера Каззом. Через минуту запылал огонь. Казз уселся рядом на плетеный бамбуковый стул и закашлялся от дыма: тяга была слабой.
Погрузить Казза в гипнотический транс не составляло труда. Многие годы неандерталец служил Бартону одним из подопытных объектов, на котором временами он демонстрировал свои способности гипнотизера. При этом всегда присутствовали Монат и Фригейт. Интересно, нервничали ли они? Если да, то оба очень искусно скрывали свое волнение.
Бартон вернул Казза к тому моменту, когда за завтраком он объявил, что у Спрюса на лбу нет метки; затем воспоминания неандертальца были направлены на хижину Моната. Здесь Бартон наткнулся на первое сопротивление.
— Ты сейчас в хижине?
Казалось, Казз обратил свой взгляд в прошлое.
— Я — в дверях.
— Входи!
Могучее тело едва дрогнуло.
— Не могу, Бартон-нак!
— Почему же?
— Не знаю.
— Тебя что-то пугает в хижине?
— Не знаю.
— Тебя предупредили, что в хижине опасность?
— Нет.
— Тогда ничего не бойся. Ты же храбрый человек, Казз, верно?
— Ты меня хорошо знаешь, Бартон-нак…
— Тогда почему ты не входишь?
Казз дернул головой.
— Я не понимаю, но что-то…
— Что же?
— Что-то… что-то говорит мне… не могу вспомнить.
Бартон прикусил губу. Горящие дрова зашипели и затрещали.
— Кто с тобой говорит — Монат? Фригейт?
— Не знаю.
— Думай.
Лоб Казза взмок. Пот ручьями лил по его лицу. Вновь затрещали дрова. Бартон улыбнулся.
— Казз!
— Да?
— Казз, там в хижине Бест, она кричит. Слышишь?
Казз дернулся вперед, оглядываясь по сторонам, его глаза широко раскрылись, ноздри трепетали, губы дрожали.
— Я слышу ее! Что случилось?
— Казз, в хижине медведь, он сейчас нападет на Бест! Хватай копье! Убей его! Казз, спасай Бест!
Казз вскочил, его руки сжимали воображаемое копье, он прыгнул вперед. Бартон еле успел ускользнуть в сторону. Неандерталец споткнулся о стул и упал лицом вниз.
Бартон нахмурился, опасаясь, что от удара его подопечный может выйти из транса.
— Казз! Ты в хижине! Здесь медведь! Убей его! Убей, Казз!
Со страшным рычанием Казз схватил обеими руками копье-призрак и вонзил его во врага.
— Э-эй! Э-эй! — казавшийся бессвязным поток звуков рвался из его глотки, но Бартон уже давно знал этот язык — хриплую нечленораздельную речь, рожденную на заре времен.
— Я-Человек-Который-Убил-Длиннозубого! Умри-Спящий-Всю-Зиму! Умри, но запомни меня! Умри!
Бартон громко крикнул:
— Казз! Он убежал! Медведь убежал из хижины! Бест спасена!
Неандерталец остановился, сжимая свое копье. Он стоял прямо, оглядываясь по сторонам.
— Казз, прошло несколько минут. Бест уже ушла. Ты снова в хижине. Тебе нечего бояться. Ты вошел, и здесь нет ничего страшного. Кто тут с тобой?
Лицо неандертальца успокаивалось, свирепое выражение исчезло. Он тупо уставился на Бартона.
— Кто? Ну, конечно, — Монат и Пит.
— Очень хорошо. Кто с тобой заговорил первым?
— Монат.
— Повтори мне, что он сказал… что он говорит.
— Монат говорит: «Казз, забудь все, что было в этой хижине. Мы немного побеседуем, потом уйдем, и ты забудешь, что был здесь и о чем мы говорили. Если кто-нибудь тебя об этом спросит, ты ответишь, что не запомнил ничего. И ты не солжешь, потому что все, о чем мы сейчас говорим, уйдет из твоей памяти. Понял, Казз?»
Неандерталец кивнул.
— «Ты забудешь, Казз, еще об одном. О том дне, когда ты первый раз заметил, что у меня и Фригейта нет знаков. Ты еще помнишь это?»
Неандерталец покачал головой.
— «Нет, Монат».
Потом он облегченно вздохнул.
— Кто вздохнул? — спросил Бартон. — Ты?
— Фригейт.
Да, несомненно, это был вздох облегчения.
— Что еще говорит Монат?
— «Казз, ты помнишь, я велел передавать мне все, что рассказывает Бартон о встрече с таинственным человеком, этиком?»
— А-а-а! — протянул Бартон.
— «Ты помнишь об этом, Казз?»
— «Нет».
— «Правильно. Потом я велел тебе забыть об этом приказе. А сейчас вспомни! Ты помнишь, Казз?»
На несколько минут воцарилось молчание. Затем неандерталец вздохнул.
— «Да, сейчас помню».
— «А теперь скажи, Казз, говорил ли тебе Бартон об этом этике? Или о ком-нибудь еще — мужчине или женщине, кто утверждает, что он — один из вернувших нас к жизни?»
— «Нет, никогда Бартон-нак ни о чем подобном не говорил».
— «Если когда-нибудь он заговорит об этом, ты должен прийти ко мне и все рассказать. Ты понял меня?»
— «Да, Монат».
— «Если тебе не удастся увидеться со мной, если я вдруг умру или отправлюсь путешествовать, ты должен все рассказать Фригейту или Льву Руаху. Понял меня?»
— Руаху тоже! — еле выдохнул Бартон.
— «Да, понял. Вместо тебя передам Питеру Фригейту и Льву Руаху».
— «Рассказывать можно лишь тогда, когда никого нет рядом. Никто не должен подслушать. Понял?»
— «Да».
— «Прекрасно, Казз! Замечательно! Сейчас мы выйдем отсюда, и когда я дважды щелкну пальцами, ты забудешь об этом разговоре».
— «Я понял».
— «Казз, и еще ты… О-о! Нас кто-то зовет. Времени не осталось, пошли!»
Бартон прекрасно понял подоплеку оборванной фразы. Монат собирался внушить Каззу другую версию событий в хижине на случай расспросов. Но, к счастью для Бартона, его прервали — ведь если бы у Казза была правдоподобная история, то не возникло бы никаких подозрений.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});