Избранное - Александр Кушнер

Шли, стояли, сновали, сидели

Незнакомцы на разных ролях

Европейцев, приехавших к морю,

Кто с любовницей, кто без нее,

Кто с женой и детьми, кто в задоре

И расчете налечь на питье,

Бильярдисты, любители спорта,

Преферанса, что, впрочем, старо,

И прислуга, и разного сорта

Групповоды, агенты бюро,

Снимок смазан, зато моментален:

Немцы, шведы - особая стать,

И, конечно, наш брат россиянин,

Как его среди всех не узнать?

Неуверенность в каждом движенье,

Неулыбчивость, пасмурный вид,

Зависть, трусость, и хамство, и жженье

Настоящих и мнимых обид, -

Эй, не бойся, попавший впервые

В рассекреченный ихний эдем:

Кто дает, не скупясь, чаевые,

У того не бывает проблем!

Между тем в Вавилоне зеркальном

Я арабов еще не назвал

И в цивильном, и в национальном

Оформленье природных начал,

То есть царственной скуки и лени,

Общеюжной тоски вековой,

Лесбиянок: одна на колене

У присевшей на кресло другой,

А еще полицейских, швейцаров,

Молодых, в униформе, портье,

И кого-то в больших шароварах,

Ослепительных по красоте;

И когда у цветной оттоманки

Я увидел тебя - не узнал:

Никогда бы к такой англичанке

Подойти не рискнул, сплоховал,

А себя я и вовсе не сразу

Обнаружил - вот этот, увы,

Рядом с ней, мрачноватый, гримасу

Скорчив, ниже на полголовы.

                                   1999      

***

Посчастливилось плыть по Оке, Оке

На речном пароходе сквозь ночь, сквозь ночь,

И, представь себе, пели по всей реке

Соловьи, как в любимых стихах точь-в-точь.

Я не знал, что такое возможно, - мне

Представлялся фантазией до тех пор,

Поэтическим вымыслом, не вполне

Адекватным реальности, птичий хор.

До тех пор, но, наверное, с той поры,

Испытав потрясенье, поверил я,

Что иные, нездешние, есть миры,

Что иные, загробные, есть края.

И, сказать ли, еще из густых кустов

Ивняка, окаймлявших речной песок,

Долетали до слуха обрывки слов,

Женский смех, приглушенный мужской басок.

То есть голос мужской был, как мрак, басист,

И таинственней был женский смех, чем днем,

И, по здешнему счастью специалист,

Лучше ангелов я разбирался в нем.

А какой это был, я не помню, год,

И кого я в разлуке хотел забыть?

Назывался ли как-нибудь пароход,

<Композитором Скрябиным>, может быть?

И на палубе, верно, была скамья,

И попутчики были, - не помню их,

Только путь этот странный от соловья

К соловью, и сверканье зарниц ночных!

                                                        2001      

***

Подсела в вагоне. "Вы Кушнер?" - "Он самый".

"Мы с вами учились в одном институте".

Что общее я с пожилой этой дамой

Имею? (Как страшно меняются люди

Согласно с какой-то печальной программой,

Рассчитанной на проявленье их сути.)

Природная живость с ошибкой в расчете

На завоеванье сердец и удачи,

И господи, сколько же школьной работе

Сил отдано женских и грядкам на даче!

"Я Аня Чуднова, теперь узнаете?"

"Конечно, Чуднова, а как же иначе!"

"Я сразу узнала вас. Вы-то, мужчины,

Меняетесь меньше, чем женщины" - "Разве?"

(Мне грустно. Я как-то не вижу причины

Для радости - в старости, скуке и язве.)

"А помните мостик? Ну, мостик! Ну, львиный!"

(Не помню, как будто я точно в маразме.)

"Не помните... Я бы вам все разрешила,

Да вы не решились. Такая минута..."

И что-то прелестное в ней проступило,

И даже повеяло чем-то оттуда...

В Антропшине вышла... О, что это было?

Какое тоскливое, жалкое чудо!

                                                 2000

***

В декабре я приехал проведать дачу.

Никого. Тишина. Потоптался в доме.

Наши тени застал я с тоской в придачу

На диване, в какой-то глухой истоме.

Я сейчас заплачу.

Словно вечность в нездешнем нашел альбоме.

Эти двое избегли сентябрьской склоки

И октябрьской обиды, ноябрьской драмы;

Отменяются подлости и наскоки,

Господа веселеют, добреют дамы,

И дождя потоки

Не с таким озлоблением лижут рамы.

Дверь тихонько прикрыл, а входную запер

И спустился во двор, пламеневший ало:

Это зимний закат в дождевом накрапе

Обреченно стоял во дворе, устало.

Сел за столик дощатый в суконной шляпе,

Шляпу снял - и ворона меня узнала.

                                                        2000

***

Иисус к рыбакам Галилеи,

А не к римлянам, скажем, пришел

Во дворцы их, сады и аллеи:

Нищим духом видней ореол,

Да еще при полуденном свете,

И провинция ближе столиц

К небесам: только лодки да сети,

Да мельканье порывистых птиц.

А с другой стороны, неужели

Ни Овидий Его, ни Катулл

Не заметили б, не разглядели,

Если б Он к ним навстречу шагнул?

Не заметили б, не разглядели,

Не пошли, спотыкаясь, за Ним, -

Слишком громко им, может быть, пели

Музы, слава мешала, как дым.

                                                 2002

СОВРЕМЕННИКИ

Никому не уйти никуда от слепого рока.

Не дано докричаться с земли до ночных светил!

Все равно, интересно понять, что <Двенадцать> Блока

Подсознательно помнят Чуковского <Крокодил>.

Как он там, в дневнике, записал: <Я сегодня гений>?

А сейчас приведу ряд примеров и совпадений.

Гуляет ветер. Порхает снег.

Идут двенадцать человек.

Через болота и пески

Идут звериные полки.

И счастлив Ваня, что пред ним

Враги рассеялись, как дым.

Пиф-паф! - и буйвол наутек.

За ним в испуге носорог.

Пиф-паф! - и сам гиппопотам

Бежит за ними по пятам.

Трах-тах-тах! И только эхо

Откликается в домах.

Но где же Ляля? Ляли нет!

От девочки пропал и след.

А Катька где? Мертва, мертва!

Простреленная голова.

Помогите! Спасите! Помилуйте!

Ах ты, Катя, моя Катя,

Толстоморденькая...

Крокодилам тут гулять воспрещается.

Закрывайте окна, закрывайте двери!

Запирайте етажи,

Нынче будут грабежи!

И больше нет городового.

И вот живой

Городовой

Явился вмиг перед толпой.

Ай, ай!

Тяни, подымай!

Фотография есть, на которой они вдвоем:

Блок глядит на Чуковского. Что это, бант в петлице?

Блок как будто присыпан золой, опален огнем,

Страшный Блок, словно тлением тронутый, остролицый.

Боже мой, не спасти его. Если бы вдруг спасти!

Не в ночных, - в медицинских поддержку найти светилах!

Мир, кренись,

пустота, надвигайся,

звезда, блести!

Блок глядит на него, но Чуковский помочь не в силах.

                                                                      2001

***

Английским студентам уроки

Давал я за круглым столом, -

То бурные были наскоки

На русской поэзии том.

Подбитый мундирною ватой

Иль в узкий затянутый фрак,

Что Анненский одутловатый,

Что им молодой Пастернак?

Как что? А шоссе на рассвете?

А траурные фонари?

А мелкие четки и сети,

Что требуют лезть в словари?

Всё можно понять! Прислониться

К зеленой ограде густой.

Я грозу разыгрывал в лицах

И пахнул сырой резедой.

И чуть ли не лаял собакой,

По ельнику бьющей хвостом,

Чтоб истинно хвоей и влагой

Стал русской поэзии том.

.............................................

Английский старик через сорок

Лет, пусть пятьдесят-шестьдесят,

Сквозь ужас предсмертный и морок