De Conspiratione / О Заговоре - А. Фурсов

Британцы планировали высадку в Канаде, что создавало угрозу нанесения королевским флотом ударов по северянам — по Нью-Йорку (Атлантика) и Сан-Франциско (Пацифика). Эту угрозу в значительной степени отвела Россия отправкой к американским берегам двух эскадр. В то же время этой акцией Россия решала сугубо свои военно-морские проблемы. Суть в следующем.

В 1862 г. британцы начали сколачивать антирусскую коалицию, в которую готовы были войти Франция, Австрия и Пруссия — «второе издание» антирусской коалиции времен Крымской войны, она должна была вернуть то, что недоделала Крымская война. На этот раз внешний удар предполагалось дополнить внутренним. В 1862 г. давние агенты британцев Мадзини, Эркарт и Герцен обратились к своим восточноевропейским «коллегам» с призывом взорвать Российскую империю изнутри — поднять восстания. На этот призыв, кстати, и откликнулась часть польской шляхты, раздраженная тем, что по реформе 1861 г. лишилась крепостных. В воздухе запахло порохом, и русские предприняли меру, решавшую три задачи: 1) создать во вполне британском духе непрямых действий угрозу Альбиону вне Европы; 2) ограничить британцев в достижении их геополитических целей на мировой шахматной доске, заодно продемонстрировав силу; 3) вывести часть Балтийского флота из Балтийского моря, где он в случае новой войны с европейской коалицией оказался бы заперт. Решением этой тройной задачи и стала отправка двух эскадр для прикрытия главных портов Америки от возможных ударов британцев.

В 1863–1864 гг. две русские эскадры почти год находились у берегов Северной Америки. Эскадра под командованием контр-адмирала С.С. Лесовского (три фрегата, два корвета, клипер) 24 сентября 1863 г. сосредоточилась в Нью-Йорке, прикрыв город от возможных ударов британского флота. Эскадра под командованием контр-адмирала A.A. Попова (четыре корвета, два клипера) вышла из Владивостока, пересекла Тихий океан и 27 сентября 1863 г. прикрыла Сан-Франциско. Весь личный состав эскадр был подобран исключительно холостой. Оба перехода — через Атлантику и Пацифику — были совершены в полной тайне, став своеобразной русской «тайной двух океанов».

Русские эскадры не только прикрыли американские города-порты и вышли на оперативный океанский простор, но и угрожали Великобритании и Франции с тыла. Это — не говоря уже о столь болезненной для менталитета «нации лавочников» (определение, данное британцам Наполеоном и повторенное Вильгельмом II) угрозе, как убытки торгового флота в случае действия русских эскадр. Обманув бдительность британцев, русский флот «занял в отношении их (Великобритании и Франции. — А.Ф.), и в особенности тыла Англии, такую командующую и трудно уязвимую позицию, что предположения о выгодах возможных действий у русских незащищенных берегов мгновенно потускнели перед возможностью тех колоссальных убытков, которые могли быть нанесены русскими морской торговле и колониям союзников»[255].

Девятимесячная демонстрация силы русского флота у берегов Северной Америки не позволила состояться антирусской коалиции (Австрия «от чувств-с» даже вызвалась содействовать «усмирению польского мятежа», а британцы сбавили тон). После того, как польское восстание было подавлено, а победа северян в Америке стала очевидной, эскадры вернулись домой. Я оставляю здесь вопрос о том, не лучше ли было бы для России как тихоокеанской державы иметь две Америки — в тех условиях тактически верным был «просеверный» рейд. Другое дело, что тактические кратко- и среднесрочные выгоды и победы нередко оказываются стратегическим проигрышем в средне- и долгосрочной перспективе, но никому не дано знать будущее: «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется» (Ф. Тютчев).

«Североамериканский ответ» русских британцам был относительно краткосрочным — уложился в год. Значительно более длительным стал «среднеазиатский ответ». В 1863 г. в Петербурге было принято решение начать военные действия в Средней Азии. На следующий год были взяты Аулие-Ата и Чимкент, тем самым Западносибирское и Оренбургское генерал-губернаторства соединились по прямой линии. В 1865 г. генерал-майор М.Г. Черняев со второй попытки взял Ташкент, а в 1867 г. было образовано Туркестанское генерал-губернаторство. Это был мощный ответный ход в Большой игре — Россия угрожающе двигалась в направлении Индии. Разумеется, русские не собирались завоевывать субконтинент и изгонять оттуда «белых сахибов». Движение в Среднюю Азию, как в определенной степени и Большая игра в целом, были средством давления на Великобританию, причем очень эффективным. «Средняя Азия, — заметил военный министр генерал-фельдмаршал Д.А. Милютин, — это узда, которая сдерживает Англию, а потому ее необходимо натягивать». Против того, чтобы «натягивать», выступал МИД во главе с начинающим впадать если не в старческий маразм, то в старческую сверхосторожность Горчаковым. По сути его поддерживал посол России в Великобритании Ф. Бруннов.

Однако на тревожные письма посла в Лондоне об английском недовольстве Милютин спокойно отвечал: «…не надобно просить извинения перед английскими министрами за всякое наше движение вперед. Они не церемонятся перед нами, завоевывая целые царства, занимая чужие города и острова, и мы не спрашиваем у них, зачем они делают это». Затем Россия активно включилась в Большую игру, пустив в британцев судорогу. Но вернемся к гражданской войне в Америке.

На рубеже 1863–1864 гг. в отношении Великобритании к войне произошли изменения. Они были вызваны успехами северян, а также стремлением Великобритании устранить Юг в качестве конкурента египетскому и индийскому хлопку. Для финансистов, прежде всего Ротшильдов, победа Севера открывала перспективу и ограбления Юга посредством агентов-северян, и установления контроля над финансовой системой США с помощью манипуляций золотом и кредитно-денежной политики в стране, разоренной войной. Действительно, Гражданская война унесла больше жизней американцев, чем две мировые войны XX в. вместе взятые — 620 тыс. человек; перевод этих цифр в проценты от населения США 1865 г., а затем «переброс» на 2006 г. дал бы цифру 11,2 млн; погиб 1 мужчина из 25[256] (плюс 220 тыс. вернувшихся ранеными и увечными плюс 50 тыс. сирот); материальный ущерб составил 6 млрд долл. (3 млрд долл. — расходы правительства, 2 млрд — «человеческий капитал», 1 млрд — уничтоженная собственность)[257]. И это вселяло в финансовых хищников по обе стороны Атлантики надежды — они чувствовали запах крови в прямом и переносном смысле слова. Тем более что финансовая система самих США находилась в запутанном состоянии[258].

Проблема, однако, заключалась в том, что вновь переизбранный президент Линкольн вовсе не собирался заниматься тем, что Джон Кеннеди впоследствии назовет «закабалением и эксплуатацией Юга». Напротив, он обсуждал с южанами почетные условия мира и условия мягкой реинтеграции в единую систему. Не случайно генерал конфедератов Джонстон — тот самый, сдача которого генералу Шерману 25 апреля 1865 г. считается окончанием Гражданской войны[259], назвал смерть Линкольна «самым страшным бедствием для Юга». При живом Линкольне никакой речи об установлении экономической диктатуры над Югом и его ограблении быть не могло. И это «не могло» не нравилось многим видным однопартийцам президента и еще большей степени ряду крупных дельцов с Уолл-стрит, которые были связаны с Великобританией.

Проблема отношения к Югу была не единственным пунктом противоречий между Линкольном и британско-американскими финансовыми интересами. Как отмечает А. Чайткин, у Линкольна развивался жестокий конфликт с фирмами Уолл-стрит, представлявшими интересы Ротшильдов и Бэрингов. Президент США стремился восстановить правительственный контроль над кредитом, провел несколько законов против ростовщичества, распорядился продавать государственные облигации непосредственно населению. Линкольн откровенно бросал вызов британскому фритредерству, а его 50 %-ный тариф дал старт американской сталеплавильной промышленности. Его законы о банковской деятельности были направлены на то, чтобы покончить с англо-американскими манипуляциями золотом.

Когда банкиры восточного побережья отказали Линкольну в кредитах на ведение войны, он создал по сути новую национальную банковскую систему, распорядившись напечатать 400 млн «гринбеков». Все это в совокупности и стало причиной гибели президента, и если Саймонс написал, что пуля, выпущенная в Линкольна, прилетела не с Юга, а с Севера, с Уолл-стрит, то можно добавить: отлили эту пулю и привезли ее из-за океана. Линкольн стал первой жертвой в ряду национально-ориентированных президентов США, сопротивлявшихся тому курсу, логическое развитие которого привело к созданию в 1913 г. Федеральной резервной системы (ФРС). И все же Линкольн своей политикой отодвинул установление контроля англо-американских банкиров над финансовой системой США на полвека. За это время США сделали рывок, став мировой промышленной державой № 1 — т. е. то, чему пыталась воспрепятствовать Великобритания и ее американские союзники, в том числе и посредством развязывания гражданской войны.