Нежное насилие - Мари Фишер

– Вы же знаете, что, с моей точки зрения, было бы лучше всего, если бы вы постоянно жили в Гамбурге, госпожа Лессинг.

– Но из этого ничего не получится, потому что она не может уехать из Гильдена, – объявила госпожа Ригер. – Ну ладно, доброй ночи вам обоим!

Госпожа Ригер вышла из конференц-зала. Катрин и Клаазен остались вдвоем.

– Зайдем куда-нибудь перекусить? – спросил он. Она подумала о своей матери, которая, видимо, уже ждет звонка – стрелка часов перешагнула за десять.

– Или у вас другие планы? – снова спросил он.

– Нет, – отвечала Катрин, – и я бы с удовольствием немного поела…

– Есть какие-то «но»?

– Хотелось бы позвонить домой, сказать несколько слов матери.

Клаазен указал на телефон, стоявший в конце стола.

– Спасибо! – Катрин сняла трубку и набрала номер. Код она помнила наизусть.

Хельга Гросманн подошла сразу же.

– Алло, мама! Заседание окончено. Все прошло хорошо. Звоню, только чтобы сообщить об этом.

Катрин взглянула на Эрнста Клаазена, который ждал у двери, делая вид, что не слушает. Он был в серой тройке, в рубашке с галстуком – такой же элегантный и незаметный, каким она его знала всегда.

– Нет, – сказала Катрин в трубку, – нет еще, мама. Я хочу пойти перекусить. Нет, больше сегодня звонить не буду. Это совсем ни к чему. Нет, мама. Поцелуй Даниэлу и ложись спать. Да, да, я знаю, что звонок тебя не обеспокоит, но мне звонить будет неудобно. Доброй ночи, мама. Завтра позвоню еще. – Она со вздохом положила трубку.

– Отлично сделано, – произнес он, даже не давая себе труда изобразить улыбку. – Заняли круговую оборону, так?

– Значит, подслушивали?

– Это было неизбежно.

– Но вы могли оставить меня одну?

– Мог бы, – произнес он без всяких колебаний, – но вы должны понимать, какой интерес я проявляю к вашим маленьким тайнам.

– А никаких тайн и не было. Я днем обещала матери, что позвоню, как только вернусь в пансионат, но решила сделать это уже сейчас.

Он понимающе глядел на нее своими светло-голубыми глазами.

– Иначе беспокойство могло бы испортить аппетит!

– Да, – призналась она, удивленная его проницательностью. – Меня угнетала бы мысль, что это мне предстоит еще сделать.

– Ну, этот ухаб вы счастливо преодолели. Могу предположить, что теперь вам хотелось бы освежиться?

Лишь теперь до сознания Катрин дошло, что за всю вторую половину дня она ни разу не забежала в туалет.

– О да, – промолвила она с благодарностью. – Хорошая мысль.

– Я подожду вас у выхода.

Стоя над умывальником, Катрин внимательно рассмотрела свое отражение в зеркале. Выглядела она не такой вялой, какой себя чувствовала. Скорее возбужденной. Тщательно подведенные тушью серые глаза лучились. Чего она, собственно, ожидала от предстоящего ужина с Клаазеном? Этого она не знала, но подумала, что была бы очень разочарована, если бы он не пригласил ее.

Ресторан, в который повел ее Эрнст Клаазен, находился на улице Ратхаузштрассе, совсем близко от редакции. По дороге он рассказал, что имеет обыкновение часто заходить сюда в обеденный перерыв или по окончании рабочего дня. Впервые за время их знакомства Катрин спросила себя, женат ли он, но вслух вопросов ему не задавала. Против предположения, что он женат, говорило то, что он явно не спешил домой.

Ресторан оказался элегантнее, чем она предполагала, и уж вовсе не таким местом, где можно было бы наспех проглотить кусок и бежать дальше. Спустившись на несколько ступенек от входной двери, посетитель оказывался у гардероба, где молодая миловидная женщина готова была принять у него пальто. Но Клаазен и Катрин пришли без верхней одежды.

– Добрый вечер, господин Клаазен, – почтительно приветствовала гардеробщица гостя.

– Добрый, Герда, – ответил он.

Хозяин заведения, появившийся перед ними в хорошо сшитом смокинге, также назвал гостя по имени и проводил к заранее заказанному столику на двоих, около бара. Значит, приглашение на ужин было вовсе не импульсивным, а заранее подготовленным решением. Стол был накрыт безупречной белой скатертью, на которой, словно часовые, стояли накрахмаленные, сложенные остроконечным конусом салфетки. Когда они сели за столик, кельнер зажег свечи в серебряном подсвечнике.

– Надеюсь, вам понравится этот захудалый погребок, где я – постоянный гость, – произнес Эрнст Клаазен.

– Захудалым погребком я бы назвала что-нибудь куда более простенькое.

Он сразу же приподнялся.

– Пойдем в другое место?

– Нет, это совершенно ни к чему. Здесь очень мило. Но я, конечно, так голодна, что достаточно было бы и простого гамбургера.

– Вы его получите.

– Здесь?

– Почему бы и нет? Но сначала побалуемся рюмкой арманьяка, так?

– Согласна, – сказала Катрин.

Правда, к крепким напиткам она не привыкла, но сейчас была вполне готова к тому, чтобы снять с себя напряжение, зная, что ее жилище находится всего в двухстах метрах.

Официант подал бутылку на пробу Эрнсту Клаазену (у Катрин при этом возникло впечатление, что арманьяк, должно быть, достаточно выдержанный и качественный), а потом налил две полные стопки.

Они подняли их «за все хорошее» – и вот уже приятное тепло разлилось по всему телу, поднимаясь все выше, к голове.

– Возьмем по порции бифштекса по-немецки? – спросил он.

– Если таков ваш выбор, то да.

– Но ведь вы хотели гамбургер?

– Может быть, это одно и то же?

– Бифштекс – это жареная говядина с луком, – пояснил он.

– Звучит приятно.

Он улыбнулся, глядя на нее.

– Вам понравится.

Эрнст Клаазен заказал бифштексы, а потом, не заглядывая в меню, красное вино «шатонеф дю пап» 1984 года.

– Так это правда? – спросил он, когда официант отошел от столика.

– Что именно?

– То, что вы не можете переехать в Гамбург.

– Я бы сделала это с большим удовольствием, – призналась она, – но и мама, и дочь категорически против.

– А поступать по своему усмотрению вы не можете?

– А вы разве можете? – парировала она.

– Что вы имеете в виду?

– Но это же ясно. Если бы вы пожелали переселиться в Мюнхен или в Нью-Йорк, могли бы это сделать, не обращая внимания на те или иные издержки?

– Вполне, – ответил он. – Я свободен.

– Хорошо же вам живется! – Его ответ ее обрадовал, но, подумав, она добавила: – А вам не бывает подчас трудно оставаться совсем одному, быть предоставленным лишь самому себе?

– Такова судьба всякого взрослого человека.

– Нет, в это я не верю. Одни живут с родителями, многие состоят в браке или связаны с другими людьми еще каким-то образом.

– Вы в том числе?

Вопрос был столь неожиданным, что она, не отвечая, уставилась на него с открытым ртом.