Мои странные мысли - Орхан Памук

– Нет, Сулейман. Но я боюсь только того, что вдруг девушка передумает и не придет.

Утром мы прежде осмотрели вокзал города Акшехир. Оттуда за три часа по грунтовой горной дороге мы доехали до нашей деревни. Мать Мевлют повидать не захотел – он очень боялся, чтобы не испортить все дело, – так что в деревню мы даже не стали заезжать, чтобы не привлекать внимания. Мы поехали к Гюмюш-Дере и подъехали к дому Горбуна Абдуррахмана-эфенди, к его саду за полуразвалившимся забором. Затем повернули назад. Я проехал некоторое расстояние, а затем остановил машину на обочине.

– Уже скоро стемнеет, до вечернего намаза недолго осталось! – сказал я. – Нечего бояться. Счастливого пути, Мевлют!

– Да услышит тебя Аллах! – сказал он. – Помолись за меня.

Я слез с фургона вместе с ним. Мы обнялись… Я готов был расплакаться. С нежностью смотрел я ему вслед, когда он уходил по пыльной дороге в сторону деревни, мне очень хотелось, чтобы он был счастлив до конца дней своих. Конечно, вскоре ему предстоит узнать, что суждена ему другая, посмотрим, что он будет делать, размышлял я, направляя фургон к месту нашей встречи. Если бы я желал ему зла, если бы хотел обвести его вокруг пальца, как некоторые могут подумать, разве я вернул бы ему тогда, в Стамбуле, бумагу на дом на Кюльтепе, которую он дал мне, чтобы я доставил ему Райиху? Тот дом, в который я нашел квартирантов, был единственным достоянием Мевлюта. Я не считаю, конечно, его мать и сестер, которые живут в деревне. Ведь и они наследники покойного Мустафы-эфенди, но я в это не вмешиваюсь.

Когда Мевлют учился в средней школе, всегда перед важным экзаменом он чувствовал, что сердце его бьется сильно и все лицо пылает огнем. Сейчас, приближаясь к деревне Гюмюш-Дере, он почувствовал то же самое, только гораздо сильнее.

Он зашел на деревенское кладбище на холме у окраины деревни, побродил среди надгробий, сел на одну из могил и, глядя на старый могильный камень, таинственный и поросший мхом, хотя еще было видно, какой пышной резьбой он покрыт, задумался о своей жизни. «Аллах Всемогущий, прошу Тебя, пусть Райиха придет, пусть придет во что бы то ни стало!» – повторял он. Ему захотелось помолиться, но он не смог вспомнить слова ни одной из знакомых ему молитв. «Если Райиха придет, то обещаю выучить наизусть весь Священный Коран и стать хафызом. Клянусь знать на память все молитвы», – сказал он себе. Он горячо и истово молил Аллаха услышать его, чувствуя себя перед Его лицом всего лишь ничтожным, крошечным рабом. Он когда-то слышал, что просить в молитвах надо очень настойчиво и это помогает.

Вскоре после того, как стемнело, Мевлют подошел к полуразвалившемуся забору сада. Окно, выходившее на задний двор белоснежного дома Абдуррахмана-эфенди, было темным. Он пришел на десять минут раньше. Ожидая условного знака, которым должна была стать зажженная в окне лампа, он почувствовал, что стоит в самом начале своей жизни. То же самое чувствовал он, когда тринадцать лет назад впервые приехал с отцом из деревни в Стамбул.

Затем залаяли собаки. В окне на мгновение вспыхнул и сразу погас свет.

Часть IV

(Июнь 1982 – март 1994)

Он был потрясен тем, что наткнулся в жизни на какие-то следы того, что до сих пор казалось ему гнусной болезнью его психики.

1. Мевлют и Райиха женятся

Только смерть разлучит нас

Сулейман. Как вы думаете, когда Мевлют понял, что девушка, бежавшая с ним, была не та красавица, чьи глаза он лишь раз увидел на свадьбе моего брата и которую, как оказалось, звали Самиха, а ее не столь красивая сестра Райиха? В тот ли момент, когда встретил ее в темноте деревенского сада? Или позже, когда они пробирались вместе через реки и горы? Знал ли он это уже тогда, когда сидел рядом со мной в фургоне? Вот почему я спросил его: «Что-то случилось? Язык проглотил?» Но Мевлют ничего не ответил.

Когда они сошли с поезда и слились с толпой садившихся на паром от вокзала Хайдар-Паша на Каракёй, мысли Мевлюта были заняты не свадьбой и брачными хлопотами, а тем, что в конце концов он окажется в комнате с глазу на глаз с Райихой. Он находил несерьезным, что ее так заинтересовала суета на Галатском мосту и белый дым пароходов, но он не мог думать ни о чем, кроме того, что вскоре им вдвоем предстоит войти в их общий дом и остаться там наедине.

Когда Мевлют достал ключи от дома – бережно хранимые в кармане, словно драгоценность, – и отпер дверь в квартирку на Тарлабаши, он почувствовал, что дом как будто изменился за те три дня, что ушли на поездку в деревню: по утрам в начале июня в квартире было почти холодно, но теперь, в разгар лета, стояла удушающая жара, и старый линолеум на полах, разогретый солнцем, распространял запах дешевого пластика, смешанный с запахами воска и пеньки. Снаружи, с Бейоглу и Тарлабаши, проникал шум толпы и транспорта. Мевлюту всегда нравились эти звуки.

Райиха. «Какой красивый у нас дом, – сказала я. – Но его надо проветрить». Я не могла повернуть ручку, чтобы открыть окно, так что Мевлют подбежал, чтобы показать мне, как обращаться с задвижкой. Я сразу почувствовала, что стоит только сделать тщательную уборку и смести всю паутину, как все разочарования, все страхи и демоны из мыслей Мевлюта тоже будут смыты. Мы вышли купить немного жидкого мыла, пластиковое ведро и тряпки, и, когда мы вышли на улицу, напряжение из-за совместного уединения спало, и мы расслабились. Вторую половину дня мы провели за покупками, разглядывая вещи на витринах и полках магазинов от Тарлабаши до Рыбного рынка и приобретая все, что было нужно. Мы купили кухонные губки, жесткие щетки и чистящую смесь и, вернувшись в дом, вычистили его сверху донизу. Мы были так увлечены тем, что делаем, что забыли о смущении от совместного уединения.

К вечеру я взмокла от пота. Мевлют показал, как зажечь газовую колонку, как регулировать подачу газа и какая из ручек пускает горячую воду. Нам пришлось залезть на стул, чтобы всунуть горящую спичку в темное отверстие на колонке и включить ее. Мевлют посоветовал мне, всякий раз зажигая колонку, приоткрывать маленькое окно с матовым стеклом, которое выходило в темный внутренний дворик.

– Если ты оставишь его немного открытым, газ будет выветриваться и никто при этом тебя не увидит… – прошептал он. – Я уйду на час.

На Райихе все еще была та одежда, которая была на ней, когда они убегали из деревни, и Мевлют понял, что ей будет неудобно раздеваться и мыться, если он в доме. Он сел в кофейне сразу за Истиклялем. Зимними вечерами это место было заполнено швейцарами, продавцами лотерейных билетов, водителями и усталыми уличными торговцами, но сейчас здесь было пусто. Он смотрел на чашку чая, которую поставили перед ним, и думал о моющейся Райихе. С чего он взял, что у нее светлая кожа, увидев только ее шею? Почему он сказал «на час», когда уходил? Время тянулось очень медленно. Он смотрел на одинокую чаинку на дне чашки.

Не желая возвращаться домой, пока не прошел час, он выпил еще и пива, а затем отправился назад длинной дорогой по закоулкам Тарлабаши – ему доставляло удовольствие находиться на этих улочках: здесь дети ругались друг с другом, играя в футбол, а их матери сидели на ступенях маленьких трехэтажных домов с подносом на коленях, перебирая рис, и каждый знал всех.

На пустом участке между домами в тени палатки из черной ткани сидел человек, торговавший арбузами. Мевлют постучал пальцами по нескольким арбузам, пытаясь угадать, насколько красные они внутри, выбрал арбуз и поторговался за него. По арбузу полз муравей. Когда Мевлют вертел арбуз в руках, муравья переворачивало вверх ногами, но он не падал; он просто полз по кругу, пока не возвращался наверх арбуза. Договорившись о цене, Мевлют дал арбуз продавцу взвесить, стараясь не сбросить терпеливого муравья. Потом Мевлют добрался до дому, бесшумно вошел и положил арбуз на кухне.

Райиха. Я вымылась, переоделась в чистую новую одежду, а затем легла на кровать спиной к двери и заснула, не покрыв волосы.

Мевлют тихо подошел к ней. Долгое время он смотрел на Райиху, лежавшую в постели, понимая, что он никогда не забудет этой минуты. Под одеждой ее тело и ноги выглядели изящными и красивыми. Плечи легко вздымались каждый раз, когда она делала вдох. На мгновение Мевлюту показалось, что она только притворяется спящей. Он лег тихо и осторожно на другой стороне двуспальной кровати, не раздеваясь.

Его сердце колотилось. Если они займутся любовью прямо сейчас – а он даже толком не знал, как к этому приступить, – он воспользуется ее доверием.