Поющие скалы (сборник) - Дмитрий Де-Спиллер

Первые кадры фильма были малоинтересны: надвигающееся розовое поле, редкие скалы, разбросанные темными пятнами… Но вот розовая пустыня навалилась на экран и сменилась желтым сумраком. Свет, проникающий сверху, освещал груды каких-то неясных предметов. Они медленно приближались, увеличиваясь в размере, и наконец стало возможным их рассмотреть.

Это были тела различных животных, большей частью копытных, из коих одни напоминали тапиров, другие — козлов, третьи — горбатых лошадей. Кое-где лежали трупы клыкастых хищников. Все это не было тронуто тлением: должно быть, желтая среда имела консервирующие свойства. Потопшие тела завертелись по экрану и стали темнеть, оттого что корабль скатывался вниз, в глубину, по покатому дну ловушки. Минут на двадцать экран заняла непроницаемая желтоватая мгла. Наконец корабль выкатился из геля в океанские воды. Мгла отступила, обратившись в нависшую желтую стену. И тут фильм кончился.

Но дальнейшую судьбу корабля угадать теперь было нетрудно: подхваченный течением, корабль был унесен океанскими водами далеко к югу и выброшен на каменистую косу, где его нашли космонавты…

— Мне кажется, я разгадал игру, которая здесь велась, — взволнованно сказал Иванников, когда экран померк.

— Рассказывай…

Но вдруг снова зазвенела музыка, хлынувшая по звукопроводам откуда-то снаружи. Теперь она звучала очень громко.

— Пойдем посмотрим на эти поющие скалы, — задумчиво предложил Иванников.

Космонавты вышли из корабли, побежали к уступчатым скалам, спеша к финалу маленького концерта, пока он не завершился. И успели.

«Поющие скалы» оказались своеобразной эоловой арфой, инструментом, издающим при ветре мелодичные звуки. Они собрались из десятков тысяч больших и малых трубок с тончайшими прорезями по бокам, так рассчитанно и искусно сплетавшихся друг с другом, что внутри оставались гирлянды гротов-резонаторов, программированных на тончайшие оттенки обертонов. Выстроен этот «эолов орган» был из мельчайших ракушек. Когда подымался ветер, воздух падал на прорези трубочек и давал посвист, из которого «инструмент» выделял лишь самые чистые и прозрачные тона.

Осмотрев и сфотографировав «поющие скалы», космонавты вернулись на корабль, задраили люки и в ожидании прилива возобновили прерванную беседу.

— То, что я скажу, конечно, одни догадки, — задумчиво начал Иванников, — но я не способен представить, чтобы могло существовать иное объяснение. Я где-то читал, кажется в «Экологическом вестнике», про возможность такого феномена. Там была одна статья, без особых, впрочем, претензий на строгость и весьма умозрительная. В ней утверждалось, и, по-моему, достаточно аргументированно, что всякий биогеоценоз…

— Миша, поосторожнее! Не забывай, что я в этих вещах не смыслю.

— Но ты все-таки наслышан о таком понятии, как биогеоценоз?

— Слышал кое-что. Но лучше расскажи сам.

— Биогеоценоз — это совокупность животных, растений и бактерий, в общей цепи которых происходит замкнутый круговорот веществ, — сказал Иванников, изобразив жестом колесо. — При определенных условиях биогеоценоз может существовать сам по себе, не нуждаясь в посторонних живых существах. Возьмем оленя. Он не может существовать изолированно. Ему нужны деревья и трава для еды, нужен волк для пресечения эпизоотий, нужны шмели для опыления цветов на деревьях и травах. Но и сам он нужен для равновесия между растениями. Оленю косвенно нужны разнообразные бактерии, делающие почву благодатной, и многое другое.

Так вот, если мы назовем абсолютно все существа, в которых нуждается олень, сам не подозревая об этом, то эта совокупность и есть биогеоценоз. Чтобы их перечислить, придется назвать сотни тысяч видов. Но в их число не попадет, например, кокосовая пальма. Она не нужна оленю ни прямо, ни косвенно. Так что не все живое умещается в один и тот же биогеоценоз. Оказывается, у тайги биогеоценоз не тот, что у тропического леса. Это два биогеоценоза. Разных. И у степи не тот биогеоценоз, что у пустыни, в которой тоже копошится своя живность.

Иногда совокупность животных можно рассматривать как одно существо. Например, почти неотличима от отдельной особи физалия, хотя она является колонией животных. Давно говорено, что можно считать единым организмом и пчелиный улей. Он добывает себе пищу, защищает себя от врагов, размножается посредством роения… Муравейник тоже ведет себя как единое существо.

В той статье из «Экологического вестника» выдвигалось предположение, что есть смысл целые биогеоценозы считать отдельными существами. Они способны друг с другом бороться, защищать себя и иногда, как предполагал автор статьи, могут быть наделены индивидуальным разумом. Эта гипотеза хорошо согласуется с фактами. В частности, она легко объясняет такое странное явление, как преадаптация…

— Постой, постой. Ты говоришь, что биогеоценозы могут обладать разумом?

— Почему бы и нет? Биогеоценоз — не менее сложная система, чем человеческий мозг, и обратных связей имеет не меньше. Только масштаб времени тут другой.

Я думаю, что когда-то на Эвлимене обитал разумный биогеоценоз, — непреклонно продолжал Иванников, блестя глазами. — В панцирях его воинства было много извести. Этот «известковый» биогеоценоз сознательно и беспощадно боролся с другим биогеоценозом, занимавшим тот же ареал, — с биогеоценозом леса. В ходе борьбы он, как я догадываюсь, изобрел особый прием — гелевую ловушку. Океанские заливы он населял какими-то моллюсками, перерабатывающими воду в липкий гель, с удельным весом меньшим, чем у воды. Для их прокормления сооружалась система труб. По этим трубам на съедение моллюскам направлялись целые полчища червячков, быть может, лишь тех, что оставили потомство. А чтобы трубы не засорялись, они имели ответвления, куда заползали червячки, чувствующие свою немочь. Гелевые ловушки маскировались ракушками.

Мы более получаса разъезжали над такой ловушкой, полагая, что под планетоходом твердый грунт. Однако вершиной искусства известкового биогеоценоза были «поющие скалы».

— Но какими же сложнейшими инстинктами должны обладать животные, строящие из своих тел такой инструмент?

— Не обязательно. Может быть, при его сооружении многократно шел в дело один и тот же принцип. Впрочем, и земные насекомые наделены бывают весьма замечательными инстинктами, а тут к силам естественного отбора добавлен разум биогеоценоза, располагающего для исполнения своих целей миллионами лет и властью умерщвлять всякий вид, им не способствующий.