Мир от Гарпа - Джон Ирвинг

„Поразительно, что ныне знаменитый сын Дженни Филдз, — писал один обозреватель, — стал, по его признанию, именно тем, кем мечтал быть в детстве“.

Это и другие подобные благоглупости, напоминающие о его родстве с Дженни, бесили Гарпа. Что они в конце концов обсуждают: его книгу и ее достоинства или Т. С. Гарпа с его недостатками? Джон Вулф сказал, что большинство читателей интересует именно он и ничего с этим не поделаешь.

„Молодой Гарп все еще увлечен медведями, — съехидничал какой-то расторопный острослов, раскопавший публикацию „Пансиона Грильпарцер“. — Есть надежда, когда подрастет, напишет что-нибудь и о людях“.

Но, несмотря ни на что, это был успешный литературный дебют, не прошедший незаметно. Разумеется, роман отнюдь не стал популярным и вряд ли мог сделать автора любимцем читательской публики. Он не имел ничего общего с доморощенной, как ее называл Гарп, книгой Дженни. Роман был совсем иным, и Джон Вулф прекрасно это видел.

„Чего еще вы ожидали? — писал он Гарпу. — Если вы ищете богатства и славы, берите другие сюжеты. Если хотите держаться своей линии, не обижайтесь. Вы написали серьезную вещь, и она была издана серьезно. А желаете жить литературным трудом — вернитесь в реальный мир. Пробуйте, вам только двадцать четыре года. Я уверен, вы напишете еще много книг“.

Джон Вулф был достаточно умен и вряд ли кривил душой. Но Гарп не был столь уверен в себе и продолжал хандрить. Тем не менее небольшие деньги он все-таки заработал. И теперь, не нуждаясь больше в помощи матери, спокойно принимал от нее все, что она давала им от случая к случаю. К тому же он считал, что заработал более важную награду, — и вскоре завел речь о втором ребенке. Данкену уже исполнилось четыре года, и было просто жестоко оставлять его без братика или сестренки. Хелен не возражала. Она не забыла, как муж ухаживал за первенцем. Что же, если ему опять пришла охота менять пеленки в перерывах между главами очередного романа, пусть меняет. И еще одна причина заставляла Гарпа торопить жену со вторым ребенком. Он сознавал, что слишком безудержен в своих отцовских чувствах. Пора освободить Данкена от неусыпного надзора и чрезмерной опеки. Младенец возьмет себе часть обильного потока ласки, заботливости и родительской тревоги.

— Я так счастлива с тобой, — сказала Хелен. — Ты хочешь еще ребенка? Я только рада. Главное, чтобы ты был спокоен и доволен. У тебя вышла хорошая книга. Значит, пиши вторую и воспитывай второго ребенка. Ты ведь этого всегда хотел?

Пока что он не был спокоен и доволен. Он не переставал клясть все, что печатали о „Промедлении“, и паниковать по поводу его продажи. К тому же он беспрестанно придирался к матери и рычал на ее „лизоблюдов“.

Наконец Хелен сказала ему:

— Не слишком ли многого ты требуешь? Ты хочешь безудержного восхищения, вернее, безудержной любви. Или чего-нибудь столь же головокружительного. Ты хочешь, чтобы весь мир говорил: „Обожаем тебя! Обожаем твой роман!“ Ты слишком многого хочешь. Это обыкновенное занудство и больше ничего.

— Но это твои слова, — засмеялся он. — Это ты мне всегда говоришь: „Обожаю тебя, обожаю твой роман“.

— Но я-то в мире всего одна, — улыбнулась она в ответ.

Действительно, одна. И он очень ее любил. Он всегда говорил, что она — мудрейший шаг в его жизни. Признавая, однако, что ему случалось совершать и весьма неумные шаги. Но первые пять лет совместной жизни он был свято верен жене. Если не считать одного случайного эпизода.

Это произошло, когда они взяли девушку для прогулок с ребенком, студентку первого курса женского колледжа, где преподавала Хелен. Студентка она была неважная — по отзыву Хелен, — но няня оказалась превосходная. Ее звали Синди. Вдобавок оказалось, что она читала „Промедление“ и была без ума от Гарпа. Когда он отвозил ее домой, она засыпала его вопросами о писательстве: „А как вам пришло в голову это?“, „А почему вы написали именно так?“.

Крохотная теплая птичка. Вся трепещет, воркует, подрагивает легкими перышками. И такая доверчивая, ручная. Глупенькая, как голуби в Стиринге. Хелен так и прозвала ее — Неоперившаяся Пташка. Но Гарпа она волновала. Он называл ее просто Синди. Семейство Перси поселило в нем прочное отвращение к прозвищам. Ее вопросы были восхитительны.

Она почти готова покинуть колледж. Ей не нравится строгая дисциплина. Она предпочитает дружить со взрослыми, с мужчинами; и хотя во втором семестре можно будет съехать из общежития и снять квартиру в городе, все равно ее жизнь слишком уж ограниченна. А так хочется пожить настоящей жизнью. Вот в Вене у Гарпа действительно была настоящая жизнь, хотя Гарп изо всех сил уверял ее, что это не так.

До чего же глупенькая Неоперившаяся Пташка! Податливая, как банан! И как же легко ее заманить! Гарпа охватило внезапное нестерпимое желание поймать эту пташку. Ее так же просто взять, как ночных бабочек с Кёрнтнерштрассе. Она примчится туда, куда он укажет. Только немного посвистать. Достаточно самой наивной приманки — совсем немного лжи.

Хелен прочитала ему статью о „Промедлении“ в одном из самых популярных журналов. Роман был назван сложным и трогательным, имеющим острый исторический фон; драмой, отражающей стремления и страдания, свойственные юности.

— В задницу все стремления и страдания юности, — выругался Гарп. Некоторые из этих стремлений он вообще не мог теперь вспоминать без стыда.

А единственная ненадуманная драма, пережитая им в эти первые пять лет жизни с Хелен, не имела к нему прямого отношения.

Гарп легко бежал по аллее городского парка. И вдруг увидел девочку, совершенно голенькую девочку лет десяти. Она бежала впереди него. Увидев, что он догоняет ее, девочка упала ничком и закрыла лицо руками. Сначала попыталась закрыть свою голую попку, потом судорожно прижала ладошки к несуществующим грудкам. День был холодный, поздняя осень. Гарп увидел испачканные кровью маленькие ножки и распухшие от слез насмерть перепуганные глаза. Встретившись с ним взглядом, девочка стала пронзительно кричать.

— Что случилось? — ласково спросил Гарп, хотя не сомневался в ответе.

Он огляделся. Вокруг никого не было. Сжавшись в комок, девочка кричала не переставая.

— Не бойся, родная, — тоскливо повторял Гарп. — Я же хочу помочь тебе.

Но его утешения вызвали у ребенка еще больший приступ ужаса.

„Господи! — подумал Гарп. — Это, наверно, те самые слова, которые Говорил ей маньяк“.

— Куда он пошел? — спросил он и тут же переменил тон, стараясь убедить, что он ее защитник. — Я придушу его собственными руками!

Она примолкла, уставившись на него. Голова ее непроизвольно подергивалась, пальчики беспрестанно сжимались и разжимались, охватывая худенькие плечи.

— Пожалуйста, — очень ласково произнес Гарп, — скажи, где твоя одежда?

Он стянул через голову единственное, что мог предложить ей, — пропотевшую тенниску, оставшись в шортах и спортивных тапочках. И даже вздрогнул от прикосновения ледяного воздуха к влажному телу. Увидев его приготовления, девочка издала страшный вопль и, нагнув голову к коленям, закрылась ладонями.

— Постой, постой, дорогая… Господи, да что же это такое! Надень скорее, ведь холод какой, — забормотал он в растерянности.

Он попытался накинуть тенниску ей на плечи, но она выскользнула из-под нее и поддала ногой. И вдруг засунула в рот кулачок и стала остервенело грызть его.

„Глядя на ее худенькое тельце, нельзя было сказать наверное — мальчик это или девочка, — писал потом Гарп. — Может, только розовые кружки вокруг крохотных сосочков на груди были чуть пошире, чем у мальчиков. Пол этого ребенка было трудно определить даже по мягкому безволосому бугорку между сжатых ножек. Ручки тоже были совершенно детские, безотносительно к какому-либо полу. Возможно, чью-то чувственность мог привлечь ее рот — губки были довольно пухлые. Но скорее всего они распухли от боли“.

Слезы потекли по лицу Гарпа. Только серое небо и мертвые листья вокруг. Он стал звать на помощь. Услышав его крик, девочка взяла тенниску и накрылась ею.

Конная полиция, курсирующая по парку, застала странную картину — обнаженный по пояс мужчина, зовущий на помощь, и голенький ребенок, скорчившийся у его ног под большой майкой. Оба полицейских не сомневались, что перед ними преступник над своей жертвой. Один из них оттеснил Гарпа от девочки, так что чуть не затоптал ее, вклинив между ними лошадь. Другой ударил „преступника“ по ключице дубинкой. У Гарпа словно отнялась одна половина тела. „Но не обе! — писал он потом. — „Вторая половина“ позволила мне сильным ударом выбить полицейского из седла“.

— Это не я, сукин ты сын! — заорал он вслед обидчику. — Я сам только что пришел, две минуты назад!

Приземлившись в кучу листьев, полицейский взвел курок и прицелился. Его товарищ, гарцуя над девочкой, спросил ее: