Вторжение в Московию - Валерий Игнатьевич Туринов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И в этот день, шестого мая, он собрал у себя на большой совет всех войсковых начальных людей: гетмана, полковников, ротмистров. И они договорились начать военные действия незамедлительно, тем навязать Шуйскому свою игру.
Оживление крупных войсковых соединений началось на День Ивана Богослова. Пошла подвижка их. Как весной на реках во время ледохода сначала оторвётся один кусок от сплошного ледяного поля. За ним оторвётся другой, уже побольше. Затем затрещат, начнут разламываться огромные пространства изо льда.
Вот также закончилась пора мелких дозоров. На смену им пошли колоннами полки. Первым из-под Орла, из лагеря Рожинского, ушёл на дело Лисовский. Отважный наездник, ловкий рубака и командир был неплохой, он направился к Михайлову со своим полком. Таким далеким броском он выходил под Тулу и тем обеспечивал тылы Рожинскому при походе на Москву. Затем двинулся на Волхов и сам Рожинский со всеми силами. Отмерив дневной переход, его войско стало укреплённым лагерем и окружило себя дозорами ночными. А наутро из лагеря на дело ушёл с полком Рудской. К нему примкнули ещё два полка польской конницы пана Велеглавского.
— Бартош, твоё дело — только стычки! — наставляя, проводил князь Роман Рудского, выйдя с ним из своей палатки. — Тяните на себя москалей как можно больше! Но и не лезь явного на рожон!
Рудской, молодой и подвижный ротмистр, с острым, чисто выбритым подбородком и запорожскими усами, лукаво усмехнулся, протянул: «Па-ан Роман!»
Не дожидаясь больше его указаний, он вскочил на коня.
— А-а! — махнул рукой князь Роман.
Он знал, что тот, склонный ко всяким проделкам на поле боя, всё равно ввяжется в большую драку. Посылал же он его дать бой разведкой, поскольку стало известно, что русские выдвинулись тоже из-под Волхова на десяток вёрст навстречу им и переправились с обозом и полковыми пушками за Нугрь.
День выдался жарким. Время было уже за полдень, когда Рудской вышел с полком на низменную равнину, поросшую густыми травами, и столкнулся с полками Шуйского. И хотя сил у него было мало, но он кинулся задиристо в наскок на русских.
Сражение в авангарде всегда дело неблагодарное, тяжёлое. Столкнёшься с противником, но ничего о нём не знаешь. Стоять же надо, чтобы сковать его, дать ложное представление о своих силах, и ждать, когда же придёт помощь.
В середине дня в войсковой лагерь прискакал гонец от Рудского. Он сполз без сил на землю и прохрипел: «Воды-ы!»
Ему дали воды, затем отвели в шатёр Димитрия, где тот совещался в это время с Рожинским. Гонец, представ перед гетманом, сообщил, что московиты втянули Рудского в большую драку. И он уже не в силах был оторваться от них и лишь оборонялся. Но уже выдохлись его гусары, и стали падать кони от жары на стычках.
Рожинский тут же вызвал в палатку Будило:
— Пан Николай, идём туда всеми полками! Raczej, raczej![42]Галопом, чтоб пыль стояла до небес!
И полки гусар пустились во весь опор дорогой на Волхов. А зной встречал их на всём пути, и провожал их пылью, и гнал вперёд, вперёд на Волхов. Полтора десятка вёрст покрыли вскачь тяжеловооружённые всадники, и вовремя пришли… Рудской ещё держался… И вот увидел он полки и с ними самого Рожинского… А там вон и Заруцкий с донскими казаками… Ба-а! Да тут же и сам царь! Своей персоной заявился!.. Со всех сторон его охрана, с ним его государев полк, из русских служилых с Федькой Гриндиным над ними. А там и шут. Но раз шут здесь, то дьяка точно нет. Тот в лагере сидит, в надёжном месте. Пахомка в жизни никогда не рисковал, он ввязывался только в дело стоящее.
Вон там вырвался дымок из жерла пушки и взвился вверх курчавым облачком. И там же пальнула другая пушка, но куда-то в сторону от рядов противника… А вот наконец послышался звук выстрела, затем другой…
А Шуйского полки стоят, все серые какие-то… Но нет! Вон там, как видно, грязно-зелёные кафтаны. И луками они вооружены, в железных шапках и стёганых тягиляях. Но есть и в колпаках, стальных доспехах. То знатные, князья, то войсковые головы и воеводы.
Матюшка оделся скромно перед боем, но не из-за того, чтобы не бросаться в глаза противнику своим нарядом. А всё по той же привычке посадского — идти на дело в чём поплоше. Они, привычки старые, так и лезли из него. Когда он волновался, то забывал о них. Вот и сейчас волнений было предостаточно. Опять решалась его судьба, как то подсказывала каббала… «Пан или пропал!» — вот смысл сражения, и в нём он должен был уцелеть… Уже давно поставил он на «пана»…
И вдруг массами двинулись полки Шуйского. Вот только что они стояли, как лодки на приколе в заводи у берега… Гусары встретили их, остановили… Но нет! Вон там прорвалось, через позиции гусар, с десяток конных московитов… И угодили в ловушку… А вот уже и заметались, пытаясь вырваться, уйти к своим…
Матюшка, заметив это, наддал аргамаку шпорами в бока и поскакал туда, чтобы отрезать им путь к бегству. А вместе с ним поскакал и Петька, его шут. За ними поскакала вся охрана, свита. Но поздно поняли те выходку царя и сразу же отстали… А в Петьке вдруг лихой наездник проявился. И он обставил Матюшку в погоне за московитами. И быстро-быстро нагнал он одного из них, размахивая длинной рукояткой кистенька, на железной цепи которого вертелся шар: стальной, ершистый, как бородавками усыпанный шипами. И накатил он на московита, и этим кистеньком, со всей своей дурацкой силой, угодил он прямо в лоб тому, когда тот обернулся к нему…
