Встреча в пути - Раиса Васильевна Белоглазова

— Да, но были же отзывы, рецензии. Например, статья в…

— Будто вы не знаете, как иногда пишутся рецензии, — в голосе Юлии прозвучала горечь. — Человек должен быть прежде всего сам себе критиком. А если он взял на себя смелость заняться искусством, тем более. Фальшь и беспомощность в искусстве всегда дадут о себе знать, их не прикроешь никакими рецензиями.

— Не думаете же вы, — Павел, по всей вероятности, был совершенно обескуражен тем, что ему пришлось выслушать, голос у него срывался, — что я сам сочинил эти рецензии?

— Нет, не думаю, — теперь Юлия говорила словно в раздумье. — Я знаю, человек вы честный, принципиальный… У нас ведь как иногда бывает? Понадобилась по каким-либо причинам свежая фамилия, ну и поднимут на щит первую же попавшуюся на глаза. А как человеку потом жить, об этом не подумают…

Да, да, вот именно! Наталья Андреевна даже приподнялась на коленях, с напряжением вслушиваясь в слова Юлии. В них неожиданно почудилось что-то свое. Будто это она, Наталья Андреевна, уже думала так когда-то, но не смогла выразить своих мыслей. Да и Павел, разве он сам так уж уверен в себе? Недаром ему теперь постоянно требуются доказательства его признания. И все же, как Юлия резко… Разве можно так? Господи, да она совсем не любит его!

Если бы Наталья Андреевна была в состоянии в эту минуту отдать себе отчет в своих чувствах, она поймала бы себя на том, что вместо радости, которую ей должно было бы принести это открытие, она испытывает обиду за мужа.

«Что она говорит? — холодея, спросила себя Наталья Андреевна. — Что она… это… это же самое дорогое у него сейчас. Как Юлия не понимает?»

Нет, она, видимо, понимала, добавила:

— Мне тоже нелегко это говорить. Я, может быть, потеряю вас, вашу дружбу. Но если не скажу вам этого я, кто скажет еще? Никто не скажет.

— Отчего же, — Павел Ефремович прокашлялся, и все же голос звучал у него тускло, неверно: — Я очень благодарен вам, спасибо.

Юлия поняла, усмехнулась:

— Ну вот и все. А я боялась. Все тянула. Боялась, что не поймете меня… Что ж, Павел Ефремович, я, пожалуй, пойду. Чемодан еще надо уложить. Вот вроде и много времени провели вместе, а досыта так и не наговорились. Ладно уж, оставим на письма. Или вы теперь мне и писать не станете?

— Писать? — напряженным голосом переспросил Павел Ефремович, и Наталья Андреевна остро, до боли, почувствовала, как трудно ему было выслушать все то, что сказала сейчас Юлия, и прежде всего потому, что сказала это именно она. И все же ему еще хотелось остаться в ее глазах сильным, уверенным в себе. Процитировал с насмешкой: — «В письмах все не скажется и не все напишется…»

Юлия засмеялась, но в ее смехе не чувствовалось облегчения. Было ясно, что она это так, из вежливости.

Он проводил ее, вероятно, недалеко, потому что вскоре вернулся, поднялся на веранду и задержался на том месте у перил, где только что стояла Юлия.

Темнота все сгущалась, воздух, казалось, становился все плотнее, ни один лист на деревьях не шелохнулся. Не проглядывали и звезды на небе. По-видимому, и в самом деле надвигалась гроза.

«Неужели Юлия не заметила, не почувствовала, как он относится к ней? Ушла. Так просто…»

Мысли прервал голос мужа.

— Что делать? Что же теперь делать? — глухо спросил себя Павел Ефремович. Кажется, он даже схватился руками за голову.

Он надолго умолк там, на веранде, даже дыхания не стало слышно. Наталья Андреевна замерла, сцепив перед собой руки, не зная, как теперь поступить. Подойти? Павел не простит ей, если узнает, что она была свидетельницей его разговора с Юлией. Нет, пусть уж лучше он думает, что она ничего не знает.

Юлия права. Ему и в самом деле не стоило браться за книги. Никакой он не художник, он журналист, газетчик, этим ему и надо было заниматься до конца дней своих. Ему вскружили голову похвалы безответственных людей, сбили с толку. Конечно, сам виноват, не мальчик, нужно было думать. Ну, а что теперь? Как быть теперь?

Ему никто не ответил на его вопрос. Ночь молчала, глухая, равнодушная. Он словно бы подождал немного и прошел в дом. Наталья Андреевна не сразу решилась войти вслед за ним.

На кухне она машинально включила свет, поставила на плитку чайник. Вошла в столовую взять из серванта банку варенья. Навстречу из кабинета вышел Павел Ефремович. Черты лица у него словно обострились, отвел в сторону потухшие глаза.

— Папиросы нигде не завалялись?

Она всегда припрятывала на случай одну-две пачки «Беломора». Нашлась пачка и на этот раз. Павел Ефремович тут же закурил и сказал, что ужинать не будет. Открывая дверь в кабинет, обратил внимание на чемодан:

— Это Вовке уже? Он же сказал, что пробудет дома весь август!

Наталья Андреевна торопливо наклонилась, будто поправить сбившуюся на ноге тапочку.

— Просушить достала. Как бы плесень не завелась…

— А… — Павел Ефремович задержал взгляд на лице жены и ушел в кабинет, плотно прикрыв за собой дверь.

Только что пережитое потрясение словно обострило зрение. Увидел вдруг, как сдала за последнее время жена. И эта тревога, боль в глазах! Догадывается?.. Она всегда все знает о нем.

Обожгла внезапная мысль.

Всю жизнь, все свои помыслы и усилия он отдавал пользе дела, торжеству справедливости, и не один человек, вероятно, вспоминает его теперь добрым словом. А этим вот людям, что всегда были с ним рядом, жене и детям, не уделил ничего. Ни сердечного тепла, ни помощи. Только брал у них. Как могло это произойти? И может ли он после всего этого рассчитывать на их доброе отношение?

Окно кабинета выходило в ту же сторону, где росла обожженная морозом акация. Теперь, облитая электрическим светом из окна, она была похожа на бутафорское дерево на сцене. В глаза бросилась ее голая черная ветвь. Раньше Павел Ефремович как-то не замечал этой ветки. Теперь подумал: «Спилить надо. Уродливая какая коряга. Вот прямо сейчас и спилить. Утром солнце взойдет, а ее уже нет…»

Проездом

Веретенников попал в город своей юности всего лишь на несколько часов, проездом. Между рейсами самолетов, которым он прилетел, и тем, каким должен был следовать дальше, оказался разрыв в четыре часа. Он решил использовать это время, чтобы пробежаться по городу. Как-никак, а родился и вырос здесь. Было что посмотреть и вспомнить.

Порадовал уже аэропорт,