Аль-Амин и аль-Мамун - Джирджи Зейдан

— Дядюшка, а когда приедет мой папа?

От такого вопроса аль-Амина всего передернуло.

— Я думаю, скоро, — единственное, что нашелся он ответить.

Зейнаб словно шестым чувством ощутила нежелание дяди продолжать разговор. Она отстранилась от него, глаза ее были неподвижно устремлены в пол. В эту минуту она не могла сказать, что с ней происходит. Эта особенность свойственна женской природе, ведь женщины в своих решениях руководствуются чувствами, а не законами логики. Если спросить женщину: «Чем может увенчаться начатое предприятие, грозит ему провал или его ждет успех?», она всегда ответит на этот вопрос. Но если доискиваться причин, побудивших ее сказать так, а не иначе, она не сможет привести какие-либо логичные доводы в защиту своего мнения, объяснит свой ответ тем, что так ей подсказало ее внутреннее чувство. И чаще всего женщины не обманываются в своих чувствах, как не обманываются мужчины в своих расчетах, несмотря на разницу, которая существует между женской чувствительностью и мужским умом. Мужской ум отличается способностью выводить из посылок суждение и не путать истинное понятие с ложным, а женщина наделена от природы обостренным чутьем и безошибочной интуицией. Конечно, эта природная интуиция неотделима от разума, но все же в женщине она преобладает, как преобладает разум у мужчины. И в свою очередь, если мужчину лишить способности чувствовать, то род людской постигнет огромное несчастье, ибо человек в деловой сфере живет разумом, а в кругу друзей или семьи — чувствами. Но чувствуют люди по-разному… Людям неприятно общение с человеком, эмоционально бедным, его присутствие тягостно для них, даже если он отличается недюжинным умом и силой воли. Поэтому можно наблюдать, как люди чуждаются таких ученых мужей и избегают знакомства с ними. И подобные эрудиты никогда не найдут дороги к сердцам слушателей, пока не поймут, что необходимо взывать к живым чувствам, чтобы снискать доверие людей и заслужить их дружбу.

Несмотря на свой юный возраст, Зейнаб здраво судила об окружающем и верно оценивала людей. Ее дядя явно чего-то не договаривал, и Зейнаб досадовала в душе за свой неуместный вопрос. Но если бы ее спросили, она бы вряд ли смогла объяснить причину этой досады.

Аль-Амин, желая поскорее закончить беседу, хлопнул в ладоши. Появился слуга, и халиф приказал:

— Позови сюда управительницу дворцовых покоев.

Когда та явилась на зов, аль-Амин распорядился:

— Проводи дочь моего брата во дворец, устрой ее как подобает. И присмотри за Маймуной.

Затем он обратился к Зейнаб:

— Мне кажется, что тебе следует сейчас поесть и отдохнуть. Не тревожься за Маймуну. Все будет исполнено в согласии с твоим желанием.

Аль-Амин ласково погладил девочку по плечу и встал. Зейнаб тоже поднялась и последовала за управительницей.

Оставшись один, аль-Амин погрузился в раздумье. Припомнив слова Дананир, он захотел было вызвать к себе аль-Фадля, чтобы подробно расспросить его о письме и посылке солдат с целью увести Маймуну, но тут в его голове промелькнула другая мысль. С приходом племянницы он совсем позабыл о прерванном веселье. Аль-Амин вернулся в приемную залу. Не успел он усесться за стол, как со всех сторон его окружили придворные. Снова послышалась музыка, наполнились чаши, началась попойка. Появились и мальчики, и переодетые рабыни, и все пошло своим чередом.

В тот же вечер аль-Фадль Ибн ар-Рабиа, возвращаясь от начальника тайной службы, всю дорогу клял себя за поспешность, проявленную им при розыске Маймуны. Он принялся подыскивать оправдания, чтобы выгородить себя в глазах эмира верующих. Впрочем, причин для особых опасений не было. Кто, как не он, проторил аль-Амину дорогу к власти и содействовал его восшествию на престол? Аль-Фадль знал силу своего влияния на молодого халифа и теперь спокойно ожидал, когда тот призовет его для объяснений.

А Садун, или Сельман, тревожился о том, что Маймуна оказалась теперь в халифском дворце. Он знал, как дорога была эта девушка Бехзаду, который, оставляя ее в Багдаде, всецело полагался на своего слугу. Сельман все время старался облегчить участь Маймуны, уберечь ее от всяческих напастей, и вот судьба уготовила ему новое испытание. Но удавшаяся проделка с гаданием визирю радовала его. Теперь аль-Фадль и Ибн Махан еще ретивее примутся разжигать вражду между братьями. Люди, живущие придворными интригами, глухи к зову сердец. Их интересует только достижение собственной цели, и они идут к ней напролом, не считаясь с мнением или чувствами другого человека.

Глава 49. Халиф аль-Амин и его визирь

На следующий день утром аль-Амин послал за визирем, и тот немедленно явился к халифу. Эмир верующих усадил аль-Фадля подле себя и стал исподволь расспрашивать его о Маймуне.

— Эмир верующих вправе гневаться на мою дерзость, ведь я именем халифа потребовал от Дананир выдать мне эту девушку, — начал объяснять аль-Фадль, — но лишь забота о благе халифата вынудила меня поступить таким образом. Знает ли эмир верующих, кто эта девушка?

— Нет, — признался аль-Амин.

— А если бы эмир верующих присмотрелся к ней повнимательнее, то мог бы узнать в ней черты ее отца. Ведь она — дочь Джафара, бывшего визиря, который был казнен по приказу халифа Харуна ар-Рашида за государственную измену.

Аль-Амин вздрогнул от неожиданности и уставился на аль-Фадля широко открытыми, полными удивления глазами:

— Дочь Джафара Ибн Яхьи?.. Не может быть! Ты ошибся!

— Увы, мой повелитель… Если бы эмир верующих сам спросил ее об этом, она бы подтвердила мои слова. Еще вчера утром мне доложили, что эта девушка остановилась во дворце нашего повелителя аль-Мамуна. Я отправил письмо Дананир, наставнице дочери аль-Мамуна, в котором сообщил, что эмир верующих желает видеть Маймуну и повелевает прислать ее к себе во дворец. Но наставница дерзко отказала халифскому гонцу. Тогда я, чтобы чести халифа не был нанесен урон, послал туда отряд воинов, и они привели Маймуну силой. Разве мог я предположить, что между людьми, неугодными эмиру верующих, и домом его брата существуют столь тесные связи? По моему разумению, членам халифской семьи должно помогать нам в поимке родственников государственных преступников. Конечно, я понимаю, что эта девушка не представляет особой угрозы благополучию халифата, однако она могла бы принести нам и пользу. Потому что… — здесь аль-Фадль нарочно запнулся, стремясь показать этим, что ему известно кое о чем, но что он боится в этом признаться.

— Ну, договаривай! — нетерпеливо приказал аль-Амин.

— Упаси меня господь вмешиваться в отношения между сыновьями покойного халифа, — осторожно начал визирь. — Эмир верующих лучше моего осведомлен о деле Джафара Ибн Яхьи, но я не могу молчать, когда речь идет о благе государства и об интересах мусульман. Разумеется, дочерью Джафара можно пренебречь. Но ведь ее отец замешан в историю о престолонаследии, за что и был казнен Харуном ар-Рашидом. Не кто иной, как Джафар поддерживал притязания аль-Мамуна на престол, хотя Харуном ар-Рашидом уже был назначен престолонаследник. Теперь аль-Мамун не удовольствуется властью в Хорасане, и, вполне возможно, что он захочет владеть всем халифатом…

Когда аль-Амин услышал эти слова, его охватил ужас, он вытаращил на аль-Фадля свои остекленевшие, расширенные от страха глаза. Если бы визирь не был приучен к подобным сценам, он бы наверняка лишился дара речи, потому что аль-Амин своим видом мог внушить ужас не только человеку, но даже царю зверей — могучему льву. Чтобы немного смягчить впечатление от своей речи, аль-Фадль добавил:

— Но, мой господин, это не значит, что аль-Мамун домогается халифской власти для одного себя. За его спиной стоят заговорщики из персидской знати. Они-то и подстрекают брата эмира верующих к незаконному захвату власти, чтобы впоследствии использовать престол в собственных целях. Если замыслы смутьянов вовремя не пресечь, можно ожидать любых неприятностей.

Теперь мысли аль-Амина были полностью поглощены братом и судьбой государства, а о несчастной Маймуне он совсем позабыл. Аль-Фадль умышленно перевел разговор на другую тему, чтобы отвлечь от себя халифский гнев и избежать наказания за то, что он воспользовался именем эмира верующих без особого на то разрешения. Визирь хотел натравить аль-Амина на его брата, потому что боялся за собственную жизнь больше, чем за судьбу своей родины. Если аль-Мамун вступит на престол, то ни аль-Фадлю, ни его семье не сдобровать: его ждет неминуемая кара за все козни против аль-Мамуна. На сей счет аль-Фадль Ибн ар-Рабиа не заблуждался, и единственным спасением для визиря было низложение аль-Мамуна с хорасанского престола, дабы его власть в Мерве ослабла, в результате чего единомышленники отпали бы от него.