Аль-Амин и аль-Мамун - Джирджи Зейдан

— Правда, что ты лучший придворный прорицатель? — последовал вопрос аль-Фадля.

Садун поклонился:

— Так говорят люди, мой повелитель. Но я не заслуживаю такой похвалы.

— Если верить словам моего сына и начальника тайной службы, ты искуснейший из прорицателей и наделен от бога поразительными способностями.

— Если есть чему удивляться, — ответил Садун, — так этой книге. Из нее я черпаю все, что может помочь мне в познании тайн бытия. Я листаю ее и произношу слова, даже не понимая их смысла.

Аль-Фадль повернулся к Ибн Махану, словно желая убедиться в достоверности этих слов. В ответ начальник тайной службы слегка прикрыл глаза и утвердительно кивнул головой, как бы полностью присоединяясь к сказанному Садуном. С уст аль-Фадля соскользнула улыбка, и в маленьких хитрых глазах засквозило сомнение.

— Я хочу испытать тебя — ведь воина лучше всего видно в бою. Ответь мне на один вопрос.

Прорицатель с готовностью повернул лицо к аль-Фадлю, но при этом чуть отвел глаза в сторону мерно покачивающегося опахала, точно боясь встретиться с визирем взглядом.

— В твоей власти задать мне любой вопрос, но только одному господу ведомы все тайны. Если осенит меня божья благодать, я отвечу без утайки, а если нет, то у меня хватит смелости признать свое бессилие. Таково мое правило.

Не успел Садун договорить, как Ибн Махан и Ибн аль-Фадль одним духом заверили визиря в искренности прорицателя, утверждая, что они знают прямоту его характера.

— Я спрошу тебя об одном деле государственной важности, — приподнимаясь с подушек, обратился к Садуну аль-Фадль, — а ты мне скажешь все, что думаешь об этом. Я, со своей стороны, знаю все тонкости этого дела и просто хочу проверить твои способности.

— Если великий визирь сомневается в моей честности, — смущенно сказал Садун, — то он может меня прогнать, а я…

— Нет, — резко прервал его аль-Фадль, — ты никуда не уйдешь отсюда до тех пор, пока я не буду убежден в правоте или лживости твоих предсказаний. Если ты, как утверждают люди, действительно всеведущ, то тебе не трудно будет ответить на мой вопрос.

В голосе аль-Фадля звучала ярость, отчего по спине Садуна забегали мурашки, и он решил больше не возражать всесильному визирю.

— Великий и мудрый визирь вправе распоряжаться мной, как ему заблагорассудится, — сказал он. — Меня можно отпустить на все четыре стороны или посадить в темницу и даже, если это угодно повелителю, обезглавить, не прибегая к испытанию.

Ибн Махан, почувствовав, что Садун считает недоверие визиря унизительным для себя, почел своим долгом разубедить его:

— Великий визирь не желает тебе плохого. Просто он видел во дворце столько шарлатанов, выдававших себя за прорицателей, что, когда мы рассказали ему о твоих познаниях и учености, он решил испытать тебя. Так скажи нам, что тебе известно о деле, которое имеет в виду великий визирь.

Глава 46. Садун угадывает тайну

Садун раскрыл священную книгу и, перелистывая ее, начал бормотать какие-то непонятные слова. Присутствующие, затаив дыхание, следили за прорицателем, ожидая, что он им сообщит. Наконец он перестал бормотать и обратился к Ибн Махану:

— Я ведь тебе уже раскрыл тайну, о которой не ведала ни одна живая душа?

— Да, это так… — подтвердил начальник тайной службы. — А сегодня мы желаем знать о наших врагах и об их тайных замыслах.

Садун вновь принялся шелестеть страницами. Он читал с таким усердием, что вскоре крупные капли пота начали стекать по лбу, а весь вид его говорил о крайней усталости. Затем он извлек из рукава кусочек ладана, положил его в рот и тщательно разжевал. После этого он жестами показал, что ему требуется сосуд с водой и горящие уголья. Тотчас перед ним поставили небольшую медную жаровню наподобие кадильницы. Вынув изо рта кусочек разжеванной смолы, он бросил его в огонь и стал пристально всматриваться в кубок с водой, поданный ему слугою. Вдруг он отшатнулся, пораженный увиденным, и воскликнул:

— Аль-Мадаин!.. Развалины дворца…

Он снова припал глазами к кубку.

— Кто же там живет?.. — произнес Садун и замолчал, украдкой поглядывая на присутствующих в ожидании, не выдаст ли кто-нибудь себя. По беспокойным движениям Ибн Махана он сразу же понял, что не ошибся. Тогда, сделав вид, что совсем обессилел, Садун отставил в сторону кубок, вынул платок и начал молча вытирать лоб, покрытый испариной.

Первым не выдержал аль-Фадль:

— Что?.. Что случилось в этом дворце?

Ловким движением прорицатель бросил в огонь благовонную смолу и снова устремил свой взгляд на воду в кубке.

— Вижу… Вижу людей… Это бродяги… Они выпрыгивают из лодки… торопятся выйти на берег… врываются в дом…

— Что дальше? — нетерпеливо перебил его аль-Фадль.

— Но никого не находят, мой повелитель, дом пуст!

Лицо аль-Фадля прояснилось, но было видно, что интерес к этому делу в нем еще не остыл.

— Да благословит тебя всевышний за твои старания! — сказал он. — Я как раз ищу человека, который долго скрывался в доме, стоящем неподалеку от дворца Шапура. Ты не знаешь, как его имя?

Садун опустил взгляд и словно оцепенел, силясь вызвать видение вновь. Но вот он очнулся:

— Его зовут Бехзад, он — лекарь из Хорасана.

— Именно его я и разыскиваю! — не мог скрыть своего удивления аль-Фадль. — Где он сейчас? Укажи, как нам найти его!

Садун вновь обратился к своей священной книге, долго листал ее, затем воскурил на жаровне ладан и заглянул в кубок. Немного погодя он поставил кубок на пол и хлопнул в ладоши. Все присутствующие при этом обратились в слух.

— Он покинул Багдад на своем скакуне и сейчас уже далеко отсюда, в пустыне, — прорицатель махнул рукой в неопределенном направлении. — Я вижу на нем дорожный плащ.

— Сбежал! — вырвалось у аль-Фадля. — Сбежал, хорасанский дьявол! Но, может быть, тебе виден его слуга?

— Рядом с ним никого нет, — уже в который раз заглянул в кубок Садун.

— А не мог бы ты что-нибудь рассказать нам о его слуге или, скорее, о его товарище?

Еще в Хорасане аль-Фадлю донесли, что Бехзад отправляется по особо важному делу в Багдад в сопровождении какого-то человека. Тотчас в столице получили приказ изловить их обоих, и на розыски были брошены бродяги аль-Хариша. Мы уже знаем, что, благодаря своей хитрости, Сельман проник в планы аль-Фадля и предупредил своего хозяина о грозящей опасности. Теперь, когда у прорицателя осведомились о слуге Бехзада, он невозмутимо изрек:

— Я знаю имя этого слуги, его зовут Сельман!

— Да, ты прав, — подтвердил аль-Фадль, — но где он сейчас?

Этот вопрос застиг прорицателя врасплох, нервная дрожь пробежала по всему его телу. Однако настал час, когда надо было проявить особое хладнокровие и смекалку. Садун мотнул головой один раз вправо, другой — влево, а затем, глядя в кубок, возвестил:

— Он сейчас в Багдаде… в городе аль-Мансура… Но он скрыт от моего взгляда… Густая пелена опустилась между нами… Может быть, в другой раз мне удастся ее приподнять.

— В таком случае потеря Бехзада с лихвой окупится тем, что в Багдаде остался его слуга, — обрадовался аль-Фадль, — это тоже недурная добыча. Правда, я слышал, что этот Сельман что ни день, то меняет платье и предстает в новом обличье.

— По этой-то причине я и не мог увидеть Сельмана, — подхватил прорицатель. — Ну, ничего! Будь он обут в полумесяц, опоясан звездами и увенчан солнцем — не укрыться ему от прорицателя Садуна!

Теперь, как показалось Садуну, выдался удобный момент, чтобы он мог осуществить свое заветное желание: посеять раздор в лагере Аббасидов, и он начал:

— Мой повелитель считает, что бегство Бехзада из столицы безопаснее для нашего государства, чем если бы он продолжал здесь оставаться?

— То, что он ускользнул от нас, спасло его. А как ты считаешь, прорицатель?

Садун некоторое время листал свою книгу.

— Его побег поможет одержать победу одной важной особе в Хорасане, — наконец возвестил он.

Визирь понял, что он имеет в виду аль-Мамуна:

— А какая польза от победы этому человеку, если он за тридевять земель отсюда?

— Видится мне, — продолжал вещать Садун, — что человек этот наделен большой властью, которую получил из рук покойного халифа, и теперь следует опасаться, что он может пойти войной на законного владыку, если ему вовремя не подрезать крылья.

Садун хотел натолкнуть аль-Фадля на мысль о необходимости низложения аль-Мамуна, чтобы усилить вражду между братьями, — ведь теперь для жаждущих разрыва такой случай представился.

Аль-Фадль, сочтя про себя этот совет разумным, повернулся к Ибн Махану и обменялся с ним многозначительным взглядом.

Они прекрасно понимали друг друга. У них была одна цель — натравить аль-Амина на его брата. Визирь был особенно заинтересован в этом: ведь между ним и аль-Мамуном была старинная вражда. Но сейчас он ничем не выдал себя и быстро переменил тему разговора: