Грозовой перевал - Эмилия Бронте

— Я не хочу простудить вас насмерть, — ответила я.

— Скажи лучше, не хочешь вернуть мне жизнь! — крикнула она сердито. — Но я не так беспомощна — я открою сама.

И, прежде чем я успела ей помешать, она соскочила с кровати, неверным шагом прошла через всю комнату, распахнула окно и свесилась в него, не обращая внимания на морозный воздух, который свистел над ее плечами, острый, как нож. Я уговаривала ее и наконец попробовала насильно оттащить. Но тут же убедилась, что в бреду она куда сильней меня (она, конечно, бредила, это я поняла по всему, что она делала и говорила после). Луны не было, и все внизу лежало в туманной тьме: ни в одном окошке не горел огонь, ни вдалеке, ни поблизости — везде давно погасили, — а огней Грозового Перевала отсюда и вообще-то не видно, — и все же она уверяла, что различает их свет.

— Смотри! — вскричала она с жаром, — вот моя комната, и в ней свеча, и деревья качаются под окном; и еще одна свеча горит на чердаке у Джозефа. Джозеф допоздна засиживается, правда? Он ждет, когда я приду домой и можно будет запереть ворота. Только ему придется порядком подождать.

Дорога трудна, — как ее одолеть с такою тяжестью на сердце! Да еще, чтоб выйти на дорогу, надо пройти мимо гиммертонской церкви! Когда мы были вместе, мы никогда не боялись мертвецов; и, бывало, мы, подзадоривая друг друга, станем среди могил и кличем покойников встать из гроба. А теперь, Хитклиф, когда я тебя на это вызову, достанет у тебя отваги? Если да, ты — мой! Я тогда не буду лежать там одна: пусть меня на двенадцать футов зароют в землю и обрушат церковь на мою могилу, я не успокоюсь, пока ты не будешь со мной. Я не успокоюсь никогда!

Она смолкла и со странной улыбкой заговорила опять:

— Он раздумывает, хочет, чтобы я сама пришла к нему! Так найди же дорогу! Другую, не через кладбище. Что же ты медлишь? Будь доволен и тем, что ты всегда следовал за мною!

Видя, что бесполезно спорить с ее безумием, я соображала, как бы мне, не отходя, во что-нибудь ее укутать (я не решалась оставить ее одну у раскрытого окна), когда, к моему удивлению, кто-то нажал ручку двери, лязгнул замок, и в комнату вошел мистер Линтон. Он только теперь возвращался из библиотеки и, проходя по коридору, услышал наши голоса; и то ли любопытство, то ли страх толкнул его посмотреть, почему мы разговариваем в этот поздний час.

— Ах, сэр! — закричала я, предупреждая возглас, готовый сорваться с его губ перед нежданным зрелищем и мрачной обстановкой. — Моя бедная госпожа больна, и никак мне с ней не управиться, она меня совсем одолела. Подойдите, пожалуйста, и уговорите ее лечь в постель. Бросьте гневаться, ее поведешь только той дорожкой, какую она выберет сама.

— Кэтрин больна? — переспросил он и кинулся к нам. — Закройте окно, Эллен! Почему же Кэтрин…

Он не договорил: изнуренный вид миссис Линтон так поразил его, что он онемел и только переводил глаза с нее на меня в удивлении и ужасе.

— Она тут капризничала, — продолжала я, — и почти ничего не ела, а ни разу не пожаловалась. До сегодняшнего вечера она никого из нас не впускала, так что мы не могли доложить вам, в каком она состоянии, мы ведь и сами ничего не знали. Но это пустяк!

Я смутилась, путаясь в неловких своих объяснениях; господин мой нахмурился.

— Пустяк, Эллен Дин? — сказал он строго. — Вам придется еще объяснить мне, почему вы это скрыли от меня. — И он взял жену на руки и глядел на нее в тоске.

Она долго не узнавала его; он оставался невидим для ее взора, устремленного вдаль. Бред ее, однако, не был навязчивым. Оторвав глаза от ночной темноты за окном, она понемногу сосредоточила свое внимание на моем господине и поняла, кто держит ее на руках.

— Ага, ты пришел, Эдгар Линтон, пришел? — сказала она с гневным одушевлением. — Ты вроде тех вещей, которые вечно попадаются под руку, когда они меньше всего нужны, а когда нужны, их не найдешь. Теперь, конечно, пойдут у нас бесконечные жалобы — вижу, что так! — но они не помешают мне уйти в мой тесный дом за этими стенами: к месту моего упокоения, куда я сойду прежде, чем отцветет весна. Там оно — не среди Линтонов, запомни, не под сводом церкви, — оно под открытым небом, а в изголовье — камень. Ты же, как захочешь, — можешь уйти к ним или прийти ко мне!

— Кэтрин, что ты наделала! — начал мой господин. — Я больше ничего для тебя не значу? Ты любишь этого злосчастного Хит…

— Замолчи! — перебила миссис Линтон. — Сейчас же замолчи! Если ты назовешь его имя, я тут же все покончу, я выпрыгну в окно! То, что ты держишь сейчас, останется твоим. Но душа моя будет там, на вершине холма, прежде чем ты еще раз притронешься ко мне. Ты мне не нужен, Эдгар: ты был мне нужен, но это прошло. Вернись к своим книгам. Я рада, что тебе есть чем утешиться, потому что все, что ты имел во мне, ушло от тебя.

— У нее путаются мысли, сэр, — вмешалась я. — Она весь вечер говорит бессмыслицу. Но дайте ей покой и правильный уход, и она придет в себя. А до тех пор мы должны остерегаться сердить ее.

— Я не нуждаюсь в ваших дальнейших советах, — ответил мистер Линтон. — Вы знали нрав вашей госпожи и все-таки позволяли мне расстраивать ее. Не сказать мне ни полслова о том, что творилось с ней эти три дня! Какое бессердечие! Несколько месяцев болезни не вызвали бы такой перемены!

Я стала защищаться, полагая несправедливым, что меня винят за чужое злобное своенравие.

— Я знала, что натура у миссис Линтон упрямая и властная, — ответила я, — но я не знала, что вы хотите потакать ее бешеному нраву! Я не знала, что ей в угоду я должна закрывать глаза на происки