Красный падаван - Виктор Дубчек

— Переводчиком, Коленька, голову включай. Капитан, действовать будете автономной группой, смешивать тактики смысла нет. По организации обороны предложение такое, — майор уже доставал миллиметровку, — с рокадой позже разберёмся, а в лесу вот по этой границе устраиваем засечную черту. Берём твоих роботов… что такое засека, знаешь?

Окто машинально кивал, втягиваясь в военный совет. Коля позавидовал уверенности, с какой Мясников принял командирские полномочия. Ясное дело, всё это было согласовано наверху, но всё-таки. Инопланетные десантники, прямо скажем, скромностью в оценке собственных боевых качеств не отличались, словно кроме войны их ничто особо не интересовало. Хотя ни заносчивости, ни излишнего внимания к петлицам в легионерах тоже не наблюдалось — просто спокойная деловитая привычка.

Вот и сейчас — несмотря на заявленную Мясниковым автономность земной и союзной групп, каждого из штурмовиков как-то очень естественно взяли в оборот Советские осназовцы. Быстро разобрались с общими интересами, — кто снайпер, кто разведчик, кто минёр, — быстро принялись эти самые интересы обсуждать, в основном, жестами и жизнерадостным армейским гоготом.

Инопланетяне-то наших понимали, а для землян Окто запросил у командования партию портативных передатчиков.

— Через пару дней будут. Конечно, не такие, как у тебя, — заметил он, указывая на Колину серьгу, — проще, конечно. Сам понимаешь, ты-то рангом повыше.

— Да каким рангом? — возмутился Половинкин, — я ж лейтенанта, считай, с неделю как получил.

Окто присвистнул, смуглое лицо расплылось в улыбке.

— Ты это брось, — заговорщицки произнёс он, склоняясь поближе, — знаем мы, какой ты лейтенант. Но, откровенно говоря — молодец: тебе, может быть, Империей править, а не чванишься. И хочу сказать, что все парни такое отношение тоже очень ценят.

Коля заподозрил, что серьга-толмач снова над ним подшучивает. Он не раз уже замечал, что перевод многих слов и фраз инопланетян оказывается, как бы это сказать, слишком каким-то обыкновенным, очеловеченным — а потому, видимо, не всегда точным. Задумываясь об этом, он пришёл к выводу, что ничего странного в этом нет: если серьга только подсказывает значение отдельных слов, а уж весь текст собирает его собственная голова — то так и должно быть.

Наверное.

Хотя бывали и явные проколы.

— Никакой империей я править не собираюсь, — твёрдо сказал Половинкин, — чтоб я этого, товарищ капитан, больше не слышал, пожалуйста.

— Не услышишь, парень, не услышишь, — засмеялся товарищ капитан, — всё понимаю. А ты, я скажу, настоящий ситх.

У Коли сложилось странное впечатление, что этот диковатый диалог каким-то образом сильно повысил градус доверительности в его отношениях с Окто. Он в очередной раз накрепко наказал себе как следует разобраться в политической ситуации у пришельцев. Ну уж слишком много всего непонятного накопилось.

Легионер как будто услыхал его мысли, потому что решил добавить странного:

— Слушай, — сказал он помявшись, — всё хочу спросить: почему ты всё-таки без меча?

Коля хотел было ответить, что меча у него нет, и вообще, сабли в Красной Армии только у кавалеристов и маршалов, а ещё у моряков кортики, хотя у деда в Саратове и висит на стене наградная шашка — но тут неслышно подошедший со спины Мясников весело спросил:

— Шушукаетесь, лейтенант?

— Никак нет, товарищ майор, — вскочил Половинкин, — вот товарищ капитан меня о мече каком-то спрашивает.

Майор на мгновение задумался, почёсывая надорванную самурайской пулей мочку уха:

— А ты скажи капитану, что НКВДшник без меча подобен НКВДшнику с мечом, только без меча. Хотя не говори — он и так, вижу, понимает. И хватит пустельгу гонять. Дуй, для разнообразия, проверь — как там всё нарезано. Мы с капитаном щас подойдём.

Да, подумал Коля, дуя к двум большим листам прозрачного гибкого материала, из которых бойцы прямо на поляне соорудили походный стол. Всё-таки бывалого человека сразу видно. У такого и с союзниками в отношениях полный порядок, и сало вовремя нарезано.

В животе сладко заныло, словно с поверхности тонко нарезанных ломтиков шпика в него уже начали осыпаться крупные, чуть горчащие кристаллы соли пополам с крупинками молотого чёрного перца. Замечательные товарищи осназовцы захватили с собой несколько головок ядрёного чесноку и даже пару буханок ароматного ржаного хлеба с хрустящей корочкой. От предвкушения заслезились глаза. Половинкин встряхнулся всем телом и ускорил шаг, радостно выходя на поляну.

Крупный пёс с грязно-чёрной свалявшейся шерстью и поджатым хвостом вскинул на Колю виноватые глаза, заскулил и принялся заглатывать ещё быстрее.

— Ах ты!.. — люто, бешено закричал Коля, — ах ты… Гитлер!

Он обессиленно прислонился спиной к ближайшей берёзке и, чтобы не дать скатиться подлой глупой слезинке, поднял лицо к небу, туда, где на фоне насмешливых облаков возвышалась серая громада уже четвёртого собранного сектора их будущей крепости.

Гитлер облизнулся и неуверенно помахал хвостом.

Евгений Оскарович встопорщил знаменитые белые усы и рассмеялся довольно, как большая лысая сова:

— По сварке? Я сейчас, пожалуй, по чему угодно специалист, кроме как по сварке.

— Как прикажете понимать? — резко спросил Берия, останавливаясь в дверях сборочного цеха. Нервный срыв у Патона… только этого теперь не хватало.

Учёный занимался по-настоящему нужным сейчас делом: разрабатывал методы скоростной автоматической сварки металлов, в том числе танковых сталей. Стране нужны были танки, много, много танков — взамен сгорающих на фронтах. Производство бронетехники в СССР отставало от германских объёмов, а ведь помимо того на Третий Рейх с радостным повизгиванием работала индустриальная мощь практически всей Европы.

Силы приходилось равнять. Заводы давали танки. Патон давал технологию, которая позволит давать больше танков. Нагрузка, — и на заводы, и на Патона, — легла жесточайшая. А ведь ему — сколько, семьдесят? больше? — подумал Берия, осматривая грузную фигуру академика.

— Вы, товарищ Берия, не извольте пока волноваться, — сказал академик, наслаждаясь произведённым эффектом, — мне хоть семьдесят один, а из ума ещё не совсем выжил. Я Вам сейчас для волнения иной повод предоставлю, куда более приятный.

Обменялись приветствиями с охраной, удостоверили личность наркома и адъютанта. Патона пустили так, отметил Лаврентий Палыч. Прошли тамбур.

Крыши в цехе не было.

— Ещё не успели, — сказал Патон, приметив недовольство наркома, — харьковчане прибывают, новые цеха буквально с колёс разворачиваем.

Да, подумал Берия, эвакуация промышленности из европейской части страны была резко ускорена: космическая картография неплохо лечила от неоправданного оптимизма. Шапошников утверждал, что стратегические планы противника Генеральный штаб расшифровал с высокой достоверностью, да и оперативные "читает с листа". Всё народное достояние, попадавшее в расчётную зону оккупации, либо вывозилось на восток, либо, — за неимением возможности забрать с собой, — уничтожалось. Харьковский паровозный эвакуировали на Урал — в Нижнем Тагиле становилось тесновато. Монтаж вывезенных заводов шёл круглые сутки. Всю ночь на выделенных участках территории горели костры, люди, забывая об отдыхе и еде, вкалывали по четырнадцать-шестнадцать часов подряд, иногда и целыми сутками не уходили домой.

Впрочем, расширяться приходилось не только Уралвагонзаводу: на многих предприятиях, где в последние недели довелось побывать наркому, новые цеха возводили примерно так же, как этот сборочный.

— Он не совсем сборочный, — сказал Патон, широко разводя обветренные ладони, — он у нас, скорее, экспериментальный.

— Показывайте, — вздохнул Берия, оценивая строгий рабочий беспорядок. — Что это у вас тут — дети работают?

— А! — сказал профессор, — и дети тоже. Справляются, не извольте волноваться. Про новые автоматы скоростной сварки Вы уж, верно, знаете?

— Знаю, конечно, — рассеянно вздохнул Берия, втягивая носом воздух. В цеху было подозрительно свежо. — Работа такая — всё знать.

Автоматы скоростной сварки в стране внедряли ещё с конца сорокового — первые, весьма далёкие от совершенства. Танкостроители поначалу не очень-то доверяли сварке — предпочитали по старинке, клёпкой. И надёжней, мол, и быстрее. Однако финская быстро убедила их в слабости клёпаной брони Т-28, пришлось даже приваривать к корпусам и башням уже готовых машин дополнительные листы брони.

В массовом производстве такие фокусы, понятно, не проходят. Частый брак, перерасход энергии и материалов, завышенная трудоёмкость, — да любое, самое малое упущение, — оборачиваются значительными потерями. В военное время такие потери и вовсе превращаются в чудовищные.