Связанный честью - Сандра Браун

По ее груди медленно заскользили его сильные тонкие пальцы. Эйслин смотрела на них как зачарованная. Когда они потянули за собой ночную рубашку, с ее губ не сорвалось ни слова протеста. Когда же ладони спустились ниже, она резко вздохнула. Он надавливал, массировал, поглаживал.

И ее тело отзывалось на его прикосновения.

Он взял в ладони ее затвердевшие от возбуждения груди и приподнял их, слегка поглаживая большими пальцами. Она застонала, с силой прижимаясь затылком к его животу, который поднимался и опадал в такт быстрому дыханию.

Они оба не отрывали глаз от зеркала. Такой завораживающий контраст – большие мужские руки двигаются по бархатным выпуклостям женской груди. Лукас точно знал, где и как сильно надо нажать, чтобы доставить ей удовольствие. Его пальцы играли с потемневшими сосками, пока те не налились сладкой болью.

Другая же боль в теле Эйслин становилась почти непереносимой. Пылающее средоточие ее женственности набухло, как цветок, готовый вот-вот распуститься. И эту боль могло облегчить лишь одно.

Но это было невозможно.

К Эйслин вернулось осознание, и она сбросила руки Лукаса. Спрыгнула со стула, вернула на место ночную рубашку и снова повернулась к нему:

– Я не могу.

Из горла у него вырвался рык атакующей горной рыси. Он схватил ее за предплечья и с силой прижал к себе:

– Ты моя жена.

– Но не твоя собственность! – вспылила она. – Отпусти меня.

– Я имею право.

Он запустил руку ей в волосы и, надавливая на голову, приблизил ее лицо к своему. Эйслин инстинктивно выбросила вперед руки, чтобы его отстранить. Ее ладони приземлились на бока его стройного тела, как раз чуть ниже подмышек. Какая теплая и гладкая у него кожа. А мускулы такие твердые, что так и манят с наслаждением их исследовать. Попробовать их на вкус. Ее решимость дрогнула.

Но это неправильно. Да, они муж и жена. Да, брак подразумевает определенные отношения. Но разве здесь не должна быть любовь? Или хотя бы взаимное уважение? Эйслин знала, что к ней и ее окружению Лукас испытывает только презрение. И она не хотела быть просто средством для утоления его похоти.

А если этого недостаточно, была и еще одна причина. И именно ею Эйслин воспользовалась – как наиболее подходящей.

И, понимая, что он вот-вот завладеет ее ртом, она сказала:

– Лукас, подумай! Тони всего месяц.

Он остановился.

Эйслин увидела, как он недоуменно моргнул, и заторопилась объяснить:

– Ты сегодня спрашивал меня, не причинял ли ты мне когда-нибудь боль, и я ответила отрицательно. И я не солгала. Но если ты… если мы… сейчас это сделаем, ты причинишь мне боль. У меня еще не все зажило после родов.

Лукас смотрел на нее сверху вниз, она чувствовала удары его горячего дыхания. Наконец осознав, что она пытается ему сказать, он опустил взгляд на ее живот.

Он медленно разжал пальцы и отстранил ее от себя. Эйслин нервно облизала пересохшие губы.

– Ради бога, тогда не будем! – прорычал он. Он провел пальцами по волосам и закрыл лицо руками. Надавил пальцами на глазницы, провел ладонями по щекам. – Ложись в кровать.

Эйслин не стала спорить. Убедившись, что Тони спокойно спит, она скользнула на пахнущую солнцем простыню и натянула на себя другую. В комнате было прохладно, и ей не помешало бы даже легкое одеяло.

Она лежала с закрытыми глазами, но чувствовала, что Лукас спустил джинсы и переступил через них. Сквозь ресницы она видела его обнаженное тело. Длинные руки и ноги. Широкая грудь. Темный треугольник между сильными бедрами. И возбужденная мужественность. Он выключил лампу, и комната погрузилась в темноту.

Элис думала только о том, что он лежит рядом с ней, голый и возбужденный. Их тела не соприкасались, но она чувствовала исходящий от него жар. Он опалял ее кожу. Лукас дышал ровно и словно наэлектризованно. Эйслин была в напряжении, пока не почувствовала, что его тело переместилось. Она поняла, что он отвернулся от нее.

И только после этого она смогла расслабиться и заснуть.

Комнату заливал розово-серый свет раннего утра. Эйслин медленно приоткрыла глаза. Ее грудь распирало от молока. Тони всю ночь спал без кормления, но скоро должен был проснуться. Она на это надеялась. От глубокого сна ее пробудили собственные неприятные ощущения.

Она открыла глаза чуть пошире и тут же встревожилась, увидев, как близко лежит Лукас. Его грудь находилась в каких-то дюймах от ее носа. Она могла сосчитать на ней все волоски. Втайне она была благодарна его отцу за достаточную порцию крови англо, по причине которой у Лукаса росла борода и волосы на груди.

Простыня на нем сползла до талии. Даже под белой простыней его гладкая смуглая кожа так и просила прикосновения. Эйслин ужасно хотелось положить руку ему на талию. Но она не стала этого делать.

Она лежала абсолютно неподвижно, позволяя своим глазам медленно пройтись от загорелой шеи к гордому подбородку. Губы красивой формы, может, немного излишне суровые. Нос длинный и прямой, а не плоский и широкий, как у большинства апачей. И снова она поблагодарила за это его отца.

Подняв взгляд на Лукаса, она увидела, что он пристально смотрит на нее, и тихо ахнула. На белоснежной подушке его волосы казались иссиня-черными.

– Что ты так рано проснулся? – шепотом спросила она.

– Привычка.

Она с трудом удержалась, чтобы не отдернуться, когда он поднял руку и снял с ее щеки прядь волнистых волос. Изучающе покатал между пальцами. И наконец очень осторожно положил на подушку.

– Хотя последние несколько лет в нее не входило просыпаться рядом с женщиной. Ты приятно пахнешь.

– Спасибо.

Любой другой бы спросил: «Какими духами ты пользуешься?» Или сказал бы: «Мне нравятся твои духи». Но ее муж был немногословным человеком. Он не расточал комплименты налево и направо, но если уж говорил, то выражал точно то, что хотел сказать. «Ты приятно пахнешь». Она лелеяла этот простой комплимент.

Он прикоснулся к ней. Его пальцы легко скользили по коже с любопытством ребенка, которого впервые допустили к приему гостей в парадной гостиной. Брови. Нос. Рот. Он пристально разглядывал то, к чему прикасался.

Он водил рукой по груди и шее.

– Такая мягкая, – произнес он, словно удивляясь.

Одним плавным движением он сбросил с нее простыню. Она уговаривала себя лежать спокойно, пока он стягивал с нее ночную рубашку. Он ее муж. Она не может ему отказывать. И тут она поняла, что и не хочет.

Он не причинит ей боли. Она это понимала. У него много раз была возможность сделать ей больно, если бы он действительно был жестоким. Она помнила, как осторожно он обрабатывал ее царапину на руке. Кроме того, он дал клятву, что не причинит ей вреда, и она верила ему. Она по-прежнему лежала неподвижно. Пожирая глазами ее груди, он провел пальцем по венке, что ручейком спускалась к соску.