Засланец - Герман Гагарин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Железноголовые выкопали отсюда большую штуку Оставшихся, – пояснила Ким. – Распилили ее на части и увезли на поезде. Потом железноголовые ушли, а в яме теперь живет огнежорка. Чувствуешь тепло?
Вспомнилась клятва, которую я как-то дал Борову: «Клянусь духами Мороси: Облачником, Стыдливцем и Огнежоркой…» Облачников я видел не один раз, от стыдливца едва унес ноги. Остальная часть зоопарка явно тоже не была мифом.
Не удивительно, если даже я прописался в местном пантеоне.
Дух Машины…
Жаль, на Земле посмеяться по этому поводу будет не с кем. Разве только с Ником Брагинским, оперативный псевдоним Мрак, но у главного призрака чувство юмора практически атрофировано.
Туман в горловине то поднимался, то опадал, вызывая не очень приятные ассоциации с дыханием большого существа. Иногда луч фонаря как будто отражался от серебристой взвеси. А может, свет шел из провала.
– Я никогда не видел огнежорок. Они опасны?
– Не-а, – Ральф перегнулся через ограждение и плюнул в провал. Белый комок канул в тумане. Через секунду внизу зашипело, словно влага попала на раскаленную поверхность. – Только надо знать, как с ними обращаться. Огнежорки глупые и медлительные. Но от них много тепла. Видите, можно даже не разводить костер.
Меня подергали за рукав. Желтоглазой снова хотелось чем-то поделиться.
– Когда мы вырастем, то будем жить там, где много огнежорок, – сообщила она.
Когда вы вырастете, – подумал я, – то, в лучшем случае, будете строить очередную Великую Машину для Ревнителей Ктулбы. В худшем – вам найдут применение Суперы. Быть может, скрыться в краях, где «много огнежорок», – не такое уж и плохое решение. Знать бы только, где эти края находятся.
– Все мы будем жить там, где много огнежорок, – пробормотал я без всякого умысла.
Совята переглянулись.
– Да, дядя дух, – согласилась Ким. – Потому что дождь не может идти вечно.
Я невольно вздрогнул. Вспомнилось жилище слуги Дэна Крогиуса – старого, чокнутого Боцмана. И надпись над дверью, нацарапанная на штукатурке рукой Тени: «Дождь не может идти вечно».
Сказанная на языке аборигенов, эта фраза обрела новый смысл.
Дождь – не единственный мир, в котором может пройти твоя жизнь. Если ты захочешь, то дорога уведет за хмурые тучи. Туда, где сияют звезды и луны, где висит багровый серп Жнеца, и еще дальше.
Испытания зимой и кровью – не просто посвящение во взрослые, вроде ловли детеныша стреножника, это подготовка к жизни у иных звезд, на других планетах. Я сам когда-то проходил подобную практику вне Вертикалов, в старых кварталах Генезии. Маленькие скиллы – это поколение будущих колонистов и первопроходцев. Недаром у них с собой такая сложная экипировка.
Что же касается огнежорок…
Сверчки наследили на всех землеподобных мирах окрестностей. Если огнежорка – такой же автономный биомеханизм, как и облачник, то вполне вероятно, что где-то может отыскаться планета, на которой огнежорки обитают во множестве.
Следуя этой логике, стыдливец – ужас лесных земель – такой же продукт биоинженерных работ Сверчков. Страшно даже представить, для каких целей его понадобилось создавать повелителям Космоса.
Впрочем, все это догадки. Я смогу их подтвердить или опровергнуть, лишь добравшись до Лесогорья.
– Чем же питается огнежорка? – спросил я у шмыгающего носом Ральфа.
Мальчишка пожал худыми плечами.
– Она в землю всегда зарывается. Ну, может, червями?
Неожиданно подал голос профессор. Я уже и не рассчитывал на то, что от него может быть в ближайшее время прок.
– Огнежорка обыкновенная, – проговорил он, едва шевеля бледными губами, – поглощает энергию полураспада радиоактивных элементов.
Я вспомнил слоеный пирог геологических пластов, который увидел в береговых обрывах Беспутной в первый день своего пребывания на Дожде. Как же давно это было… Меня тогда удивил и впечатлил слой метровой ширины, состоящий из мертвых нанитов. В тех высокотехнологических отложениях действительно могли содержаться тяжелые элементы, которые со времен Сверчков еще не успели распасться.
– Ясно, профессор, – отозвался я. – Тогда полагаю, что огнежорку можно назвать живым существом весьма условно.
– Почему же? – возразил Брукс. – Извините, я не в состоянии спорить… Я не специалист в этом вопросе, но на Дожде многие виды живут так…
– Конечно, – согласился я. Действительно, на Дожде полным-полно биоинженерных конструкций Сверчков. Для аборигенов они нечто само собой разумеющееся.
– Растения! – со стоном проговорил Брукс. – Они ведь живут за счет солнечного света. Вы ведь не сомневаетесь в том, что деревья – живые? Или в вашем мире нет растений?
Совята удивленно посмотрели на меня. А ведь Брукс почти угадал. В Генезии растения можно увидеть только в оранжереях. Или в цветочных горшках на подоконниках. Остались, правда, тайга и амазонские леса, но там все давно мутировало, и уже непонятно, к какому биологическому царству отнести местные формы жизни. Тем более что в эти гиблые края никто носа не сует.
– Все-все, профессор, – я поднял руки. – Успокойтесь!
Брукс замолчал, задергал губами, обхватил виски ладонями. А я вдруг вспомнил.
– Друзья мои! – обратился я к совятам. – А нет ли здесь поблизости Оставшихся и жертвенного камня?
Желтоглазая дернула за рукав Ким.
– А теперь он говорит, как лесной человек… – заметила она недоуменно.
– Ну, он ведь дух, Урсула, – ответила Ким. – Он может говорить, как ему захочется.
Склонность к мифотворчеству у аборигенов Дождя была в крови. Живя в удивительном и практически непознанном мире, они на ходу придумывали объяснения тому, чего не понимали. Почему-то вспомнились Боров и Мира; они решили, будто я – беглый чернознаменник, и с ходу поверили в это. Интересно, живы ли они еще? Или растащили их косточки по сырым лесам вечно голодные шерстни?
– Скиллы называют жертвенные камни Дланями Оставшихся. Длань может дать то, что ты попросишь, а может отнять жизнь. На все – воля Оставшихся.
– Где же мне отыскать эти Длани? – спросил я совят.
Ральф хмыкнул, почесал давно не мытую голову.
– Мили две на юг, но вы можете не найти. Там много камней и скал. Была тропинка, но ее замело снегом, – он робко поглядел на меня. – Но если вы возьмете меня с собой, дядя дух, то я покажу вам это место.
Мне хватало обузы в виде раненого профессора. Позволить усесться себе на шею и мальчишке с арбалетом? Еще чего…
Но неожиданно для себя самого я согласился:
– Добро. Проведешь до Дланей и вернешься к остальным.
Ральф шмыгнул носом, сверкнул глазами и высокопарно сказал:
– Я буду вашими глазами на затылке!
Профессор глядел на нас с кислой усмешкой. Всем своим видом он показывал, что силы его иссякли и он готов отправиться на свидание с Ктулбой.
– Не смотрите жалобно, – сказал я ему. – Ваша рана не такая уж и серьезная. Две мили одолеете. А если есть возражения, то я оставлю вас этим юным скиллам на растерзание. Кажется, у них с вами, железноголовыми, свои счеты.
Брукс горестно вздохнул.
– Нашли кем пугать, господин Айрус. Детьми…
Я не стал отвечать на эту реплику, а обратился к Ким:
– В таком случае мы уйдем сейчас же. Не забудьте о моем предупреждении. Винтолеты будут здесь, как только погода позволит им подняться в воздух.
Ким кивнула, нахмурившись.
– Мы перенесем лагерь в другое место. Не очень, честно говоря, хочется это делать. Возле огнежорки было тепло.
– Да! – спохватился я. – Мне нужен кусок хлеба или сухарь. Можете выделить из своих припасов?
Желтоглазая Урсула в сию же секунду принесла черствую лепешку. Я поблагодарил, разломил лепешку пополам и сунул в карман пиджака.
– Этого вам не хватит на то, чтобы перейти горы! – округлила глаза Ким.
– Не волнуйся, дорогуша, – улыбнулся я. – Дядя дух что-нибудь придумает. Подстрелит стрекуна.
Метель прекратилась. Кругом было белым-бело, но кое-где снег успел посереть; дул сырой, пронизывающий ветер. С крыш текло, капель звенела, как весной. Над крышами брошенных построек бурлила хмарь, рисунок туч менялся, словно узоры в калейдоскопе. Со стороны низины доносился вой шерстней. Чадили обломки Южного экспресса. Изуродованный взрывом локомотив все так же стоял на рельсах.
Брукс огляделся и зябко поежился. Бедолага привык сидеть в ненастье в своем кабинете возле камина, кутаясь в плед и попивая местный виски. Наверное, мысленно он проклинал и меня, пришельца, свалившегося на голову с враждебной Земли, и магистрат Ревнителей Ктулбы, поручивший ему сопровождать беспокойного гостя.
А вот Ральф был в своей тарелке. Он забросил арбалет за спину, натянул капюшон, подбитый шерстью крохоборки, с шумом принюхался к ночному воздуху. Не знаю, что был способен унюхать маленький скилл, но я не чувствовал ничего, кроме запаха гари, который исходил от Южного экспресса, и всепоглощающей сырости.