Блуждающие в ночи - Карен Робардс

Как можно, будучи замерзшей, запуганной, голодной, испытывать такое дикое влечение к человеку, который и являлся причиной всех ее несчастий?

К тому же он, видимо, даже не считает ее женщиной!

Когда маршмеллоу было готово, Саммер уже была раздражена не меньше, чем Колхаун весь этот день. Она так злилась, что не стала дожидаться, пока лакомство остынет, сняла с палочки огненно-горячий кусочек и запихнула его в рот.

И сразу обожгла язык.

Ойкнув, Саммер торопливо глотнула пива из банки, сострадательно протянутой ей Франкенштейном. С вязкой сладостью и хрустящей корочкой маршмеллоу пиво показалось совсем уж не таким отвратительным.

– А я думал, ты ненавидишь пиво, – заметил Колхаун, когда она наконец опустошила банку.

– Ненавижу. – Ее язык все еще пылал. Она попробовала пошевелить им.

– У тебя в колледже не было вечеринок с пивом? – спросил он, осторожно сняв сосиску с палочки.

– Нет, – пожала плечами Саммер, – просто колледжа не было. – С живым интересом она наблюдала, как он пристроил палочку рядом с костром, разломил булочку и аккуратно вложил в нее сосиску.

– Совсем не было? – Мужчина откусил огромный кусище.

– Совсем. Эй, а мне? – Возмущенная, она потянулась за палочкой, на которой было еще три сосиски, и взяла булочку из пакета, который он ей любезно протянул.

– А как это получилось? – поинтересовался Колхаун, заглотив кусок маршмеллоу целиком.

– Что получилось? – Саммер откусила сосиску. На вкус она была божественна, восхитительна, чудесна. Если бы Саммер составляла заметку для справочника путешественника, она поставила бы сосиске пять звездочек.

– Ну, то, что ты не училась в колледже?

– Вместо колледжа я отправилась в Нью-Йорк работать манекенщицей, а до этого посещала балетную школу. Будучи подростком, ходила на курсы манекенщиц в Мерфрисборо – там за обучение брали символическую плату, должна тебе сказать, – и подрабатывала манекенщицей. Моя школа, когда я ее окончила, устроила мне несколько встреч с вербовщиками рекламных агентств. В одно из них меня взяли, и остальное, как говорится, покатилось по накатанной колее. Я всегда считала: колледж от меня никуда не уйдет. Но теперь я понимаю, что ошибалась. – Саммер откусила еще от своей сосиски и зажмурилась от просто-таки райского блаженства.

– И сколько ты пробыла в Нью-Йорке?

Маффи на брюхе подползла к Колхауну с высунутым языком и, подобострастно завиляв хвостом, деликатно тявкнула. Франкенштейн хмуро посмотрел на нее. Потом, к изумлению Саммер, отломил треть своей сосиски и протянул собаке.

– Я работала манекенщицей почти до двадцати пяти лет. И не в высокой моде, как надеялась когда-то, а главным образом рекламируя для каталогов белье. Иногда всякие мелочи – сумочки, перчатки. Но ни реклама белья, ни тем более аксессуаров не была в то время большим бизнесом, как сейчас. Но я зарабатывала очень неплохо, вращалась в очень приличных компаниях и вообще жила в свое удовольствие. А потом неожиданно появились совсем другие, молодые девушки, на которых возник спрос. И все в один момент, – она щелкнула пальцами, – закончилось. Я оказалась слишком стара для рекламы. Пришлось вернуться домой.

Щелчок пальцами оказался ошибкой. Маффи исполнила свой коронный номер «ползающего коврика» в направлении Саммер, и той пришлось скормить ей часть своего куска маршмеллоу.

– И как давно это было?

– Одиннадцать лет назад.

– Значит, тебе тридцать шесть?

– Звучит кошмарно, правда? – Саммер откусила еще кусочек сосиски и попыталась сделать вид, что данная тема ей безразлична. Но на самом деле она еще не была готова к старости. И не могла еще привыкнуть к тому, что ей уже не стать больше молодой и нарядно одетой девушкой. Саммер никогда не думала, что когда-нибудь придется считать по утрам перед зеркалом морщинки вокруг глаз, употреблять румяна и красить волосы, чтобы скрыть все чаще появляющуюся среди каштановых волос седину. Тем не менее, конечно, пришлось. Она была рада, что все эти удары уже позади. Если бы вот только не мужчина, который интересовал ее столько, сколько интересовал ее Франкенштейн, и который, похоже, начинал понимать, что и она не лишена напрочь сексуальной привлекательности. В этом случае стареть снова становилось больно.

Глава 22

– Тридцать шесть для меня звучит вполне подходяще. Мне тридцать девять.

– С мужчинами все по-другому. Готова спорить, что при случае ты назначил бы свидание двадцатилетней, – в голосе Саммер прозвучало презрение.

– Не-а. Мне нравятся женщины, достаточно взрослые для того, чтобы знать, но достаточно молодые для того, чтобы делать.

Саммер фыркнула.

Он ухмыльнулся и снял еще один кусочек маршмеллоу с палочки.

– Так что же случилось, когда ты вернулась домой? Как я понимаю, домом ты считаешь Мерфрисборо.

Саммер кивнула:

– Я родилась в Мерфрисборо и, когда в Нью-Йорке не стало работы, вернулась в родной город. Разве ты не знаешь, что уроженцы Теннесси всегда возвращаются домой, как бы далеко ни забросила их судьба?

– Да, кажется, я слышал что-то в этом духе. – Франкенштейн принялся за свою вторую булочку с сосиской с прежним неиссякаемым энтузиазмом. – Ты вернулась в семью? К родителям, братьям, сестрам?

– К матери, отцу, старшей сестре Сандре и младшей Шелли. Я средняя сестра. Упрямица, которая никогда никого не слушает. Отец говорил, что из всех способов что-нибудь понять я всегда выбираю самый трудный. Он хотел, чтобы я пошла в колледж, – я взяла деньги и вместо этого отправилась в Нью-Йорк. А мои сестры выбрали колледж. Сандра – медсестра, сейчас живет в Калифорнии, уже пятнадцать лет как замужем, счастлива, имеет четверых замечательных детей. Шелли живет в Ноксвилле, она адвокат, девять лет в браке, тоже удачном, у нее трое чудесных детей. А вот я разведенная, бездетная уборщица. – Саммер невесело рассмеялась. Ее сестры благоразумно предпочли тот путь, который выбрали для них родители, а сама она, вопреки всем советам, погналась за журавлем в небе и осталась на бобах.

– По крайней мере, у тебя хватило духу испытать судьбу.

Этот комментарий в устах Франкенштейна, от которого Саммер могла ждать лишь какую-нибудь насмешку в свой адрес, ее озадачил. После секундного раздумья, пытаясь так и этак истолковать его замечание, она посмотрела на него с искренней благодарностью. Саммер никогда не рассматривала свой выбор с этой точки зрения. Слова Франкенштейна слегка уменьшили ту горечь, которую уже долгое время она ощущала.

Она не успела ничего ответить, как он спросил ее:

– И чем же ты, нью-йоркская манекенщица из фирмы дамского бель-йа-а, занялась в родном Мерфрисборо?