Виршевая поэзия (первая половина XVII века) - Коллектив авторов

Мудроумнии паки всегда хвалят доброе рачение,

А ленивии же и нерадивии злое глубление.

Ты же како по се время к нам укосневаеши,

Философскому учению неприлежно внимаеши.

Еже бо они искренне повелевают ко учению прилежати.

Единомыслием и нелестию искати.

Воистинну неложно глаголет мудрое их писание,

И всем нам от них в доброе наказание,

Что учение свет есть души словесней[183],

Юнии же и младии устремляются к похотем к бес<с>ловесным.

Но поелику мощно лучшее себя да избираем.

О рачении же твоем слышим всегда,

Господь же зрит — не видаем тебе никогда.

О еже бы еси нам образ свой показал,

Грубость бы нашу и недостоинство узнал.

Радостно быхом к твоему орудию подщалися,

Единому бы богу в Троици помолилися,

Чтоб он нас, грешных, своею благодатию осенил,

Но еще бы меж нами и добрый совет учинил.

О еже быхом написали к тебе нераздорно,

и от протчих бы людей было незазорно.

Медлен ум не может разумети мудрых,

От печали же и скорби погибает и у разумных.

Наитие печали зло есть всякому человеку,

А мы уже, грешнии, идем к последнему веку.

Хвалим твое доброе и изящное рачителство,

Сумняем же ся, видя таковое твое нерадителство.

Аще бы еси сего разума искренне желал,

В продолжение бы времяни не отлагал.

Аще ли паки велию веру и ревность держиш,

То почто твердо к нему не прилежиш?

Что нам о том к тебе много и писати,

Есть убо время еже о том и престати.

Люто убо есть лестное и неприлежное хотение,

О еже бо спримешевается тому и гордение.

Много же убо гордость добра погубляет;

Бог же таковым делателем не помогает.

И о том на нас гнева и досады своея не положи,

Еще же и духовную любовь свою к нам покажи.

Тако же пишем к тебе возразително,

Да будет тебе и впредь учително.

Подобает всякому человеку гордости не имети,

Смиренномудрие и тихость ко всем имети.

Гордость паки погубляет веяния добродетели,

А вся сила и мощ во общем нашем содетели.

Аще хощеши нелестно о сих радети,

Подобает ти о том неложно буди бдети.

Некто глаголет святый божественный отец,

Иже имеет на себе нетленный венец:

Несть мощно хитрости снавыкнути[184],

Аще неискренне к ней приникнути.

И паки, спя, супостат своих не победити,

И, лежа, ничто же добра не получити.

А ты, господине, толко глаголеши словесы,

А не сами исполнявши реченная делесы.

И паки давно бы ты нам образ свой явил,

И нас бы ты духовною своею любовию одарил;

И рек бы еси нам слово свое изо уст,

И всяко бы не отшел от нас пуст.

И елико бы истинный свет нас просветил,

Потолику бы убогий ум наш и счинил.

И паки рцем о сем преждереченная вспят<ь>,

Немощно бо такова дела в борзе взять.

И паки немощно тебе о сем упражнятися,

И вседушно на то дело уклонятися,

Понеже в подповеленном чину пребывает

И многия монастырския службы сохраняет.

Аще бы еси не в таковой суете был,

То всяко бы желание свое получил.

Прочее же буди покровен десницею вышняго бога,

Да сподобит тя небеснаго своего чертога.

Ныне и присно и во веки веков, аминь.

Да и впредь от нас своего жалования не отринь.

Послание князю Алексею Ивановичу

Кипарис древо благоуханно,

Но обаче и ваше благородие богом избранно,

Яко бы некия цветы от простыя травы,

Зане нозе всегда менши суть главы,

Юже всяк человек честнее всех удов почитает,

Тако и ваше благородие тому же подобает.

Лев всех устрашает своим рыканием,

Есть же и царский чин ужасает вашим к нему предстоянием.

Красота царю и слава во изрядных его чинех,

Страх же его и гроза бывает на всех санех.

Еже бы и ты того же предстояния,

Юности же ради своея не забывай божественнаго писания.

Имя же твое нарицается «толкование»[185],

Во еже бы тебе помнити отческое наказание.

Аравицкое злато[186] дивно есть зрети,

Не мнее же того и целомудрство в себе имети.

От него же велия похвала бывает,

В самыя бо вечныя обители душу селяет.

И ничто же похвалнее целомудреннаго пребывания,

Чтоб тебе не порудити своего достояния.

Юностным еще возрастом пребывает;

Много еси божественнаго писания и сам разумеваеш.

Не подобает с похотением зрети чюждих доброт,

От единаго бога ожидати его милостивых щедрот.

Горе назирающим красныя лица,

От того бо получит вечныя темница.

Господь сочетал тя есть к законному сочетанию,

Разумным своим смыслом внимай божественному писанию.

Естества различная воздвизают блудную брань,

Шлем спасения[187] утесневает гордань,

Не повелевает многим питием и ядением услаждатися,

И утробою и чревом разширятися.

Но обаче ваше благородие обилно сияет,

А наше недостоинство в скудости пребывает.

Хрустолиф камык[188] злат видением,

Человек же драг мудроумным своим разумением.

Ей, ей, хвалим еси и славим во царских чинех,

Любомудростным твоим нравом превосходиши всех.

«Пишущий монах». Миниатюра Радзивилловской летописи. БАН, XV в.

О протчем же, государь, не у время писати,

Многочестная твоя, государя моего, ушеса отягчати.

Бог да исправит твое благородство,

Да не позазриши на наше неудобство,

Елико убо мы, нищии, сие грубое писанеице счинихом,

Тако твоему благородию и предложихом.

А аще нам, нищим, не достало к тебе писати,

Чтоб тебе неудобство наше презирати,

И паки жаловат<ь> своим великим милосердием,

И не отгонит<и> от себе никоим прилучным жестосердием,

И ничто же тако ползует вам, царевым предстоятелем,

Что о неприступных быти помогателем,

И к его царскому