На серебряной планете (Лунная трилогия - 1) - Ежи Жулавский

Но и это не всегда удавалось. Тогда мы сидели молча, обессилевшие от скуки и тоски и недовольные друг другом. Пожалуй, одна из самых непререкаемых истин это то, что ничего не приводит человека в такое уныние, как страдания и скука. Я, к сожалению, многократно имел возможность убедиться в атом.

Правда, можно было заняться и тем, и другим, произвести какие-то усовершенствования, подумать о будущем, но мысль о том, что мы обречены здесь на вымирание, отнимала у нас все силы. Люди на Земле даже не подозревают, что большей частью своей энергии обязаны сознанию, что работают не только для себя, но и для тех, которые прядут после них. Человек хочет жить - в этом все дело. И тем, что он создает, он продолжает свое существование, потому что если ему приходит в голову мысль о том времени, когда его уже не будет, он утешается тем, что останутся какие-то следы его труда, поэтому в собственных мыслях он становится как бы причастным к тому будущему, которое уже не увидит собственными глазами. Но для этого ему необходимо знать, что после него будут существовать люди, которые если и не вспомнят его имени, то, по крайней мере, будут пользоваться плодами его трудов. Эти обязательное условие осуществления каких-либо действий.

Находясь здесь, я не раз думал: было бы неплохо найти границы этого моря, проехать эти места- вдоль и поперек, познакомиться с его горами и реками, составить подробные карты, описать растительный и животный мир - но в ту же минуту я как будто слышал чей-то издевательский вопрос: и кому все это нужно? Действительно, кому все это нужно, думал я, кому я расскажу обо всем, что узнал, кому оставлю то, что пишу? Тому?.. Но Том умрет так же, как и я, только позднее. И это ничего не изменит он будет последним человеком в этом мире, в котором мы - первые. С его смертью все кончится...

Это сознание парализовало все мои поступки и намерения, когда я думал об исследовании этого края или о постройке нового, более прочного дома.

Поэтому мы с Петром почувствовали необходимость положить здесь начало новому человеческому обществу, и наши глаза вновь обратились к Марте. Я стараюсь сейчас найти для себя какие-то оправдания, потому что знаю, что это было преступным самолюбованием. И тогда я тоже это знал, но... но... Человек хочет жить любой ценой, жить во что бы то ни стало - и это главное!

Было что-то страшное в нашем решении, тем более, что оно было принято трезво и холодно. По крайней мере, что касается меня...

К Марте привязывала меня большая любовь, тихая и заботливая, но то время, когда я желал ее для себя, для своего счастья, уже давно прошло... Иногда мне кажется, что только потому, что полюбив ее в самом деле, я сразу же убедился, что она меня не любит и никогда любить не будет, целиком поглощенная мыслями о том, умершем, и о рожденном от него ребенке.

Не о Марте думал я тогда, а о детях, о маленьких веселых девочках, на которых подросший Том мог бы жениться, положив начало новому человечеству. Я мечтал об этом, как о самом большом счастье, ведь тогда наша работа не была бы бессмысленной, всем, что мы создали или открыли, из поколения в поколение пользовались бы те, кому суждено прожить на этой планете многие века.

Не хочу сказать, что мои мечты не носили личного характера. Разумеется, мечтая о детях, я невольно представлял себе, что это мои дети, и за их веселыми, улыбающимися личиками передо мной вставал образ тихой, доброй, красивой матери - Марты, моей Марты... Это были какие-то мучительные мечты, потому что были так непохожи на существующую реальность...

Потом я вновь ощущал угрызения совести, глядя на негостеприимный и не для нас созданный лунный мир. Какой будет, думал я, судьба людей, легкомысленно рожденных здесь для оправдания нашего существования? Я уже достаточно хорошо знал эту планету и понимал, что человечество никогда не сможет обжиться здесь, как на Земле. Человек всегда будет здесь пришельцем и наглецом, который пришел незваный - к тому же слишком поздно. Да, слишком поздно. Несмотря ни на что, все-таки Луна - умирающая планета.

Наблюдая здешний растительный и животный мир, занимающий неслыханно маленькую часть поверхности планеты, глядя на вроде бы великолепную и буйную, но менее жизнеспособную, чем на Земле, растительность, на удивительных, но необычно маленьких и неуклюжих животных, я не могу отделаться от впечатления, что я наблюдаю за роскошным закатом солнца. Жизнь здесь уже перестала развиваться, все ее формы уже достигли своей зрелости, и даже перезрели в ожидании конца! И природа, работая здесь много веков, несравнимо больше, чем на Земле (Луна, как маленькая планета, раньше остыла, но и раньше стала "миром"), не смогла создать здесь разумных существ, а если даже и создала, то это время бесповоротно ушло. Это наилучшее доказательство того, что лунная планета, особенно сейчас, непригодна для таких существ.

Человеку всегда будет здесь тесно и тоскливо.

Но несмотря на это, я всем сердцем желал, чтобы здесь после нас были люди. Иногда я обманывал сам себя и, чтобы оправдать свое самовлюбленное желание, говорил себе, что это прежде всего нужно Тому, чтобы спасти его от самой страшной судьбы: быть последним и одиноким человеком. Но это неправда; новое поколение я хотел иметь для себя.

Не знаю, о чем думал Петр, но думаю, что подобное желание не давало покоя и ему. Прошло достаточно долгое время, прежде чем мы начали говорить об этом между собой. Помню, это случилось впервые на заходе солнца; Марта с Томом на руках отправилась к горячим источникам, а мы сидели вдвоем на берегу моря и молчали.

Петр долго смотрел вслед уходящей, потом начал вполголоса считать лунные дни, которые мы уже прожили здесь.

- Двадцать третий заход солнца,- наконец вслух сказал он.

- Да, - отозвался я,- двадцать третий, если будем считать и дни, проведенные на полюсе, где, правда, никаких заходов не было.

- И что будет дальше? - спросил Петр. Я пожал плечами.

- Ничего. Еще несколько заходов, может быть, несколько десятков или сотен и все. Том останется один.

- Не о Томе идет речь,- сказал он. И добавил через минуту: - В любом случае это плохо.

Мы надолго замолчали, потом Петр начал снова:

- Марта...

- Да, Марта,- повторил я.

- Надо что-то решать?

Мне показалось, что в его голосе я вновь услышал те ноты, которые запомнились еще с того ужасного путешествия через Море Фригорис после смерти Вудбелла. Во мне вспыхнуло глухое возмущение. Я посмотрел ему прямо в глаза и значительно сказал:

- Надо.

Он как-то странно усмехнулся, но ничего не сказал.

В этот день мы больше не говорили об этом.

Долгая ночь прошла в молчании и тоске. Том был немного нездоров, и Марта, обеспокоенная этим, постоянно была занята с ним. Мы наблюдали за проявлениями ее безграничной материнской любви и, кто знает, возможно, именно тогда у нас бессознательно родился отвратительный план использовать ее любовь, чтобы склонить к исполнению наших желаний. Во всяком случае, эта ночь убедила нас, что действительно "надо что-то решать".