Драконий берег - Екатерина Лесина

Но нет.

– И любили, чего уж тут. Он действительно заботился о городе. О людях. Понимаешь, он считал Долькрик своим.

– Так уж и своим?

– Он был очень увлечен прошлым. Несоразмерно увлечен. Семейное древо. Предки. Ты знаешь годы жизни своего прадеда?

– Я и имени-то не знаю.

– А я вот знаю. Имена. Годы жизни. Деяния. Награды, которыми их отмечали. Я прочитал все дневники, некоторые заучивал наизусть.

Ага, то есть собственный папаша Томаса был еще не самым долбанутым человеком в городишке. Если разобраться, нормальным он был. Обыкновенным.

И о семье заботился в меру своего разумения. И если б Томасу не повезло убраться, он стал бы точно таким же. Надо будет на кладбище заглянуть, принести вискаря, сказать что-нибудь этакое. Не для покойника, для себя, чтоб избавиться от той мути, которая вдруг внутри появилась.

– Некогда эти земли принадлежали моему роду. И город был построен Эшби. И предков людей, которые здесь живут, привез мой предок и наделил землей, взамен взяв клятву вечной службы, – глаза Ника прикрылись, а голос стал жестким.

И лицо окаменело.

– Они все забыли и о клятве, и о службе, а вот отец помнил. Так вот, когда я, по его мнению, достаточно подрос чтобы обходиться без няньки, он ее отослал.

А ведь для самого Ника прошлое вполне живо. И не прошлое оно.

Вон как губа дернулась – то ли на улыбку, то ли на оскал.

– Мне было пять. Отец почти постоянно в отъезде. Огромный дом. Пустота. И чудовища, которые в этом доме обретались. Я никогда не отличался храбростью.

– Меня как-то в погребе заперли. За то, что подрался. На три часа. Я крыс там слышал. До сих пор крыс ненавижу.

– Понимаешь, значит, – Ник кивнул. – Крысы у нас не приживались… а я… мне определяли уроки, которые следовало сделать. И я сидел в классной комнате. Затем спускался в библиотеку. Иногда выбирался в сад. В саду было не так страшно. От страха с учебой не ладилось. Это расстраивало отца.

– Порол?

– Что? Нет, конечно. Это слишком по-плебейски. Вот без ужина оставить мог. Или запретить выходить из комнаты, пока не выучу урок. Или… не суть важно, главное, что я был один. И поэтому, когда отец привел Вихо, я обрадовался.

Радостным сейчас Ник не выглядел. Он сцепил руки, и тонкие пальцы его побелели от напряжения.

– Раньше так было принято, заводить компаньонов из низшего сословия. Мальчики росли вместе, но после один становился господином и рыцарем, а второму приходилось служить оруженосцем. У девочек примерно так же.

А шрам откуда появился? Этот тонкий, охватывающий ладонь белесой петлей.

Спросить? Или не прерывать поток откровений?

– Вихо был совсем не таким, как я. Отец сказал, что мне пора учиться управлять людьми, на деле же вышло, что это Вихо командовал мной. Он не боялся ничего и никого, – руки расцепились, и Ник погладил шрам. – Он потащил меня в подвал, и мы исследовали все бочки, все сундуки и обрушили полки с соленьями. Потом три дня сидели на хлебе и воде, да… мы поднялись на чердак и вновь перевернули там все вверх дном… знаешь, отец позволял ему.

Это было сказано с задумчивостью или даже с удивлением.

А блины-то остыли и сделались вовсе резиновыми. Но ничего, Томасу и не такое есть случалось. Ник же о своих и не помнил. Взгляд его, мысли его были обращены в прошлое, которое представало в новом свете.

– Многое позволял… слишком… мне бы и за треть того, что вытворял Вихо, грозило бы месячное заключение в комнате, а над ним… он просто улыбался. Когда же я, набравшись смелости, спросил, то получил ответ, что кому больше дадено, с того больше спросится. Вихо был низшим. Как и все в городе. Неважно, что отец держался с ними как с равными, он знал, что эти люди – плебеи, тогда как Эшби всегда должны помнить, кто они есть.

Вот эти заморочки точно были выше понимания Томаса.

– И мне следовало отыскать способ показать Вихо, что ко мне стоит прислушиваться, что я способен ограничить как-то неуемность его натуры. Этого отец ждал. Но я в очередной раз разочаровал его.

– А мой ждал, что я стану охотником.

– Здесь все охотники.

И в этом еще одна сложность. Любой мало-мальски опытный охотник знает, как снять шкуру и выделать ее. Отец, помнится, и чучела делал.

Что там? Кости очистить. Выварить. Собрать. Закрепить проволокой, а шкуру набить опилками или паклей. Глаза вот заказывать приходилось, и отец вечно ворчал, что цены стали грабительскими. Чучела он возил в Нельвилль, где выставлял в охотничьей лавке. И возвращался, как правило, поздно, пьяным и довольным. Или злым.

Это уж как сторговаться выходило.

– Правда, и здесь я его подвел, но это уже неважно. Он отправил меня в школу, чтобы встряхнуть. Сказал, что слишком долго оберегал меня от мира, а это неправильно. В школе, если помнишь, мне не слишком обрадовались.

– Мисс Уильямс тебя любила, – справедливости ради заметил Томас.

– Это да… и делала лишь хуже. Вы ее ревновали.

– Чего?

– Того, – передразнил Ник и вновь руку погладил. – Вы ее ревновали. Вам всем хотелось, чтобы она обратила внимание на вас, чтобы похвалила, назвала умными. И вы из шкуры вон лезли, пытаясь это внимание привлечь.

Томас фыркнул. Все не так.

И вообще… ну да, она отличалась от всех местных женщин, эта мисс Уильямс. И мать, помнится, вечно ворчала, что ведет она себя непозволительно вольно.

Брюки носит. Книги читает. В церковь если и заглядывает, то по большим праздникам. Поэтому Господь ей семьи и не дает. А от книг вообще мозги распухают и через уши потечь могут. Томас одно время даже боялся, что и вправду потекут, и от страха затыкал уши шариками из корпии, отчего они только болеть начинали.

– Мне жаль, что… – извиняться он не любил и не умел. Более того, сейчас вся его суть протестовала против этих извинений. Перед кем? Перед возможным серийным убийцей.

Ублюдком. И…

И парнем в светлой рубашке, который глядел на Томаса с легкой снисходительностью, точно заглянул в его мысли и счел их не самыми интересными.

– Мне следовало бы дать вам отпор, как это сделал Вихо. Но я не умел драться. Отец пытался меня научить, однако выяснилось, что я совершенно бездарен. Я порезался ножом. Вывихнул ключицу, пытаясь сделать кувырок, а шпагой едва не проткнул ногу. За что бы я ни брался, это все получалось… не таким, как должно.