Приют Одиннадцати - Вячеслав Ракитянский

Спасительная полоса леса приближалась невыносимо медленно, раненый еле волочил ноги, и Листу пришлось тащить Гюнтера на себе. Пилот к тому времени развернул машину, постепенно снижая высоту. Лист с облегчением заметил, что пилот сделал выбор в пользу расползавшихся от "опеля" раненых, сместив угол атаки влево.

Фред втащил медика под деревья, проволок ещё несколько метров и упал. Зажал ладонями уши, когда со стороны санитарной машины послышались истошные крики.

Американец сделал ещё один заход, и вскоре шум моторов стал удаляться в направлении Страсбурга. Фред приподнялся на локте, шумно выдохнул, прогоняя усталость, и посмотрел на Гюнтера. Лицо медика было бледным, он часто дышал, ртом шла кровь.

Лист подвинулся к раненому, снял куртку, скрутил и подложил под голову Гюнтера. Тот приоткрыл глаза и, превозмогая боль, приподнялся, озираясь по сторонам.

— Саквояж… Где саквояж?

— Дался вам этот чемодан, Гюнтер… Лежите и не двигайтесь. Я вернусь к машине, посмотрю, может, живые есть. Попытаюсь остановить какой-нибудь транспорт…

Гюнтер не дал ему договорить, схватил за рукав и, притянув к себе, быстро и сбивчиво зашептал в ухо.

— Там, в саквояже, очень… Важные бумаги, Фред. Документы… Дайте мне слово… О них никто не должен узнать. Я вас прошу… Обещайте, что вы спрячете их в надёжном месте, пока я не…

— Прекратите, Гюнтер. Я вас вытащу.

— Со мной всё, Фред… Обещайте…

Дальше Манфред уже ничего не мог разобрать. Гюнтер беззвучно шевелил губами, пока окончательно не затих.

Манфред вышел из леса, пробрался в сторону санитарного грузовика. Живых он так и не нашёл. Раненые пытались отползти от машины в разные стороны и теперь лежали вокруг в самых неестественных позах, перемотанные грязными окровавленными бинтами.

Лист смотрел на эту мрачную картину и думал о том, что скоро всё должно закончиться. Союзники почти вплотную прижали их к линии Зигфрида, а русские уже вытеснили из Болгарии и Югославии.

Он вспомнил, как в марте тридцать восьмого они с Хелен всю ночь добирались в Вену, чтобы не пропустить приезд Рудольфа Гесса. Вспомнил гордость, которую испытал, когда мобилизовался в армию вермахта. Затем европейский блицкриг: Польша, Франция… Казалось, весь мир вращается только благодаря их победным маршам на запад. А теперь вот эта грязь и кровь, и неизвестно, что будет завтра.

Странно, что ему в голову пришла мысль о Хелен. Он даже лица её не мог восстановить в памяти. С тех пор, как их группа покинула высокогорный отель, всю предыдущую жизнь окутывал непроницаемый туман. Сегодняшнее воспоминание было внезапным, как вспышка — размытым и лишённым деталей. Как будто всё это происходило не с ним. Скорее всего, следствие полученной на Кавказе контузии…

Манфред услышал шум автомобиля и вышел на дорогу. Небольшой грузовик притормозил у обочины, водитель сказал, что едет в Шарлеруа. Это было его направление. Фред перебросил саквояж через борт и забрался в кузов.

Глава 16

СССР, Рыбинск — Москва — Малгобек. Лето — осень 1942 года.

Завьялов здорово просчитался, рассчитывая добраться до Пятигорска за две-три недели. Несколько дней в лесу плутал — сразу выйти на трассу побоялся и ушёл севернее, в самую чащу. Так безопаснее показалось. Питался тем, что под ногами было. Чуть с голоду не подох, пока к посёлку вышел.

Какое-то время прятался то в Больших Мхах, то в Васильково. Днём ныкался по заброшенным избам и сараям, и только в сумерки, словно вурдалак, выходил на поиски пропитания. Дальше из района двинуться не спешил, прекрасно знал, что Коваленко будет рыскать в округе ещё неделю, а то и две, это как минимум. Да и по истребительным батальонам наверняка наводку дали, тоже ищут, поди. На дорогах сразу изловят, лучше на месте пересидеть.

Как только Паша понял, что охотиться за ним больше не будут, он вышел на тракт и остановил первую же попутку.

К концу июля Завьялов добрался до Москвы. Немцы всё ещё были под Ржевом и в Вязьме, но последний раз бомбили столицу ещё ранней весной. На вокзале ничего толком сказать не могли — никто не знал, когда будет следующий эшелон на юг, да и будет ли вообще…

Дед в униформе железнодорожника только плечами пожал, когда Пашка его про поезд спросил. Пыхнул вонючей самокруткой, исподлобья зыркнул на Завьялова.

— Дороги разбиты, сынок. Кто ж его знает, будет ли что?

При этом понагнал важности и раздул щёки, как водится в таких случаях. Словно и не отнекивался вовсе, а расписание на год вперёд выдал. Уже в спину Пашка услышал: "Вечером, может… К семи".

Пашка, хоть и в военной форме и при документах был, решил на вокзале не околачиваться, а вернуться сюда, когда стемнеет, ближе к поезду. Уж очень патрулей вокруг много. Мало ли, заинтересуются граждане начальнички, что за надобность вохровцу на перроне торчать. А сочинять на ходу и блеять про перевод и предписание Пашке не хотелось. Отощал нежравши, силы в дороге поубавилось, и убедить патруль будет сложно. А силы беречь надо.

Завьялов вышел на Садовое и посмотрел вверх. На небе, сколько глаз хватало — аэростаты. Город сильно пострадал после бомбёжек, кругом дома покалеченные. Стёкла в окнах косым крестом заклеены, витрины заложены мешками. По стенам и заборам агитки, в рупоры песни про "Вставай, страна…", а в перерывах сводки, суровые и нехорошие.

Народец бродит высохший и полуголодный. Пашка в поезде слышал, что цинга в Москве свирепствует.

Возле столба с рупором несколько человек. Всех разговоров — что да как на фронте. Пашке и самому интересно, но про Кавказ ничего не говорят. Только про Ростов. Там что-то страшное.

Жрать хотелось до смерти, а хлеба не достать, только по карточкам или за сумасшедшие деньги. У Завьялова ни того ни другого. На прилавках Мосторга, в который случайно забрёл, — барометры, щипцы для завивки и фаянс. Кому и на кой ляд всё это нужно сейчас, непонятно.

Проболтавшись до вечера по городу, Завьялов вернулся на вокзал. Переночевал и утром с боем занял место в вагоне поезда, следовавшего на юг.

В дороге только и говорили, что про эвакуацию и тяжёлые бои на Кавказе. А разве бои бывают легкими? Если только из кремлевского клозета за ними наблюдать. Издали и по чуть-чуть.

С каждой станции — свежие новости. Ставрополь, а теперь уже и Майкоп под немцами. Настроение у новобранцев хуже некуда. Чуют, что на смерть едут. Не все, конечно, тут уж как повезёт.

Завьялов от нечего делать стал определять, кому какая судьба выпадет. Вот этот сопливый переросток, у которого шея толщиной с черенок лопаты, точно под пулю прыгнет. А вон тот живчик проскочит, и, похоже, ему ещё долго лямку жизни тянуть.