Смертельный танец - Лорел Гамильтон

В смысле магии. Человек, не имеющий магических или экстрасенсорных способностей. Вот почему тебя этот круг не удерживает, а меня останавливает.

То есть у меня есть магические способности? – восхитился Зебровски.

Я покачала головой:

У тебя есть зачаточная чувствительность. Наверное, ты из тех, у кого бывают предчувствия, впоследствии оправдывающиеся.

Предчувствия бывают у меня, – сказал Дольф.

У тебя они основаны на опыте, на годах работы. А у Зебровски бывают логические скачки, которые вроде бессмысленны, а потом оказываются правдой. Я права?

Они переглянулись, потом посмотрели на меня и оба кивнули.

Бывают у Зебровски моменты, – сказал Дольф.

Хочешь пожать руку Спеллингу? – спросил Зебровски.

Пусть детектив Рейнольдс пожмет. Ведь для таких вещей вы ее и взяли в команду?

Они снова переглянулись, и Зебровски осклабился.

Я прихвачу Рейнольдс и пойду туда. – У двери он повернулся. – Кэти мне проедает плешь, чтобы я пригласил тебя к обеду, познакомил с детишками – так, посидеть по-домашнему. – Простодушные карие глаза невинно глядели из-под очков в темной оправе. – Я хотел попросить тебя привести Ричарда, но раз ты сейчас встречаешься с графом Дракулой, это может быть неудобно.

Он смотрел на меня, задавая вопрос без всякого вопроса.

Я продолжаю встречаться с Ричардом, наглый ты сукин сын.

Он улыбнулся:

Тогда отлично. Приводи его в субботу на той неделе. Кэти приготовит свою знаменитую курятину с грибами.

А если бы я встречалась только с Жан-Клодом, приглашение распространялось бы на моего кавалера?

Нет, – ответил Зебровски. – Кэти малость нервничает. Она не хочет знакомиться с графом Дракулой.

Его зовут Жан-Клод.

Я знаю.

Он закрыл за собой дверь, и мы с Дольфом опять остались в компании мертвого тела. Не очень приятная выдалась ночь.

Что мы ищем, Анита? – спросил Дольф, и у меня гора с плеч свалилась, когда он заговорил о деле. Трепа на личные темы с меня уже вот так хватило.

Группу убийц.

Почему?

Я подняла глаза на него.

Не знаю, хватит ли силы всех людей в мире, чтобы вот так распять вампира. Даже если это были вампиры или оборотни, их нужно было больше одного. Я бы так сказала: двое существ сверхъестественной силы держат, одно втыкает ножи. Может быть, держали больше, может быть, еще нужен был кто-то для наложения чар. Не знаю, но не меньше трех.

Даже если это были вампиры?

Я кивнула:

Разве что один вампир достаточно сильный, чтобы подчинить себе сознание Роберта. – Я пригляделась к телу, осторожно, опасаясь коснуться круга. Заставила себя глядеть на то, что с ним сделали. – Вообще-то нет, когда начали втыкать ножи, тут уж о подчинении сознания речь не шла. Человека – да, человека они могли бы так растянуть, и он бы в это время улыбался, но не другого вампира. Соседи ничего не видели и не слышали? Пусть Сполдинги замешаны и потому лгут, но кто-то должен был что-то видеть или слышать. Он не подставил горло, как овца.

Все говорят, что нет, – сказал Дольф. Сказано было так, будто Дольф знал: кто-то из них заведомо лжет. Первое, что узнает коп на своей работе, – это то, что врут все. Кто хочет что-то скрыть, кто врет просто, чтобы врать, но врут все. Всегда предполагай, что каждый что-то скрывает, – это экономит время.

Я глядела в лицо Роберта, обвисшее, с отвалившейся челюстью. В углах рта у него были следы потертости, чуть красноватые.

Ты видел эти следы возле рта?

Да, – ответил Дольф.

И не собирался мне о них говорить?

Ты была подозреваемой.

Я мотнула головой:

Ты в это на самом деле не верил. Ты просто играешь, как всегда, пряча карты. Мне уже надоело складывать кусочки в мозаику, когда ты давно это сделал.

И какой вывод ты делаешь из этих следов? – спросил Дольф совершенно нейтральным голосом.

Ты чертовски хорошо знаешь, какой вывод. Когда с ним это делали, ему заткнули рот кляпом. Соседи могли действительно ничего не слышать. И все же это не говорит нам, как убийцы проникли в дом. Если тут замешаны вампиры, они не могут переступить порог без приглашения. Роберт не пригласил бы в дом незнакомого вампира, значит, это был либо знакомый, либо человек, но не вампир, во всяком случае.

А человек мог переступить порог и пригласить вампира? – спросил Дольф.

Да, – ответила я.

Дольф что-то записывал, не глядя на меня.

Итак, мы ищем смешанную группу: по крайней мере один вампир, по крайней мере один не вампир и по крайней мере один некромант или колдунья.

Последнее тебе сказала Рейнольдс, – догадалась я.

Ты не согласна?

Нет, но поскольку я в городе единственный некромант, это должен быть гастролер... – В этот самый момент я поняла, что в городе есть гастролер. Доминик Дюмар.

Джон Берк мог бы это сделать?

Я подумала.

Джон – жрец вуду, но вуду здесь ни при чем. Не знаю, так ли глубоко он знает арканы. И не знаю, хватило ли бы у него силы это сделать даже при наличии знания.

А у тебя хватило бы?

Я вздохнула:

Дольф, я не знаю. Я в некотором смысле в некромантии новичок. То есть я уже годами поднимаю мертвых, но без такого формалитета. – Я показала на тело. – Таких чар я вообще никогда не видела.

Дольф кивнул:

Есть еще что добавить?

Очень мне не хотелось втягивать Доминика, но слишком уж подозрительное было совпадение: в городе появляется сильный некромант, и одновременно некромантией устраняют вампира. Если он окажется ни при чем, я извинюсь. А если он замешан, то это дело тянет на смертную казнь.

Доминик Дюмар – некромант. Он только что прибыл в город.

А он мог бы это сделать? – спросил Дольф.

Дольф, я его только один раз видела.

Изложи свои впечатления, Анита.

Я вспомнила, как ощутила Доминика у себя в голове. Предложение учить меня некромантии. Главное было то, что убить Роберта и оставить тело так, чтобы мы его нашли, – это было глупо. Доминик Дюран не показался мне глупцом.

Мог бы. Он – человек-слуга вампира, так что вот тебе уже два члена группы.

Его хозяин-вампир знал Роберта?

Я вздохнула:

Мне ничего об этом не известно.

Есть у тебя телефон этого Дюмара?

Могу позвонить нашему ночному секретарю и спросить.

Отлично. – Дольф стал пробегать свои записки. – Дюмар – твой главный подозреваемый?

Я снова подумала.

Да, пожалуй.

Доказательства есть?

Он некромант, а это сделал кто-то, хорошо знающий некромантию. – Я пожала плечами.

Мы по той же причине подозревали тебя, – сказал Дольф и почти улыбнулся при этих словах.

Намек поняла.

Дольф закрыл блокнот.

Я тебя отвезу давать показания.

Годится. Могу я теперь позвонить Кэтрин?

В кухне телефон.

Зебровски открыл дверь.

Здесь вдова, и она в истерике.

Кто с ней?-спросил Дольф.

Рейнольдс.

Сквозь открытую дверь послышался женский голос, говорящий на грани крика:

Роберт, мой муж, убит? Этого не может быть. Не может быть. Я должна его видеть. Вы не понимаете, кто он такой. Он не может быть убит.

Голос приближался.

Ей не надо этого видеть, Анита.

Я кивнула, вышла и плотно закрыла за собой дверь. Монику я еще не видела, но слышала отлично:

Вы не понимаете, он не может быть убит!

Я могла ручаться, что Моника не поверит мне на слово, будто Роберт мертв всерьез и по-настоящему. Наверное, если бы там лежал Жан-Клод, я бы тоже не поверила. Я бы сама должна была посмотреть. Глубоко и тяжело вздохнув, я пошла навстречу убитой горем вдове. Ночь, черт ее побери, становилась все увлекательней.

20

Больничная палата была пастельных розовато-лиловых тонов, на стенке висела картина, изображающая цветы. На кровати было покрывало под цвет стен и розовые простыни. Моника лежала в кровати, подключенная к капельнице и двум разным мониторам. Лента, протянутая поперек ее живота, отслеживала схватки. К счастью, она пока давала ровные линии. Второй монитор следил за сердцебиением младенца. Сначала этот звук меня пугал: часто-часто, как сердце маленькой пичужки. Когда сестры меня заверили, что сердцебиение нормальное, мне стало спокойнее. Через два часа оно превратилось в успокаивающий звук на фоне белого шума.

Рыжеватые волосы Моники прилипли прядями ко лбу. Тщательно наложенный макияж размазался по лицу. Ей пришлось дать транквилизаторы, хотя это не слишком полезно для ребенка, и она впала в неглубокий, почти лихорадочный сон. Она вертела головой, глаза бегали под закрытыми веками, губы шевелились в каком-то сне – наверняка кошмарном после такой ночи. Было почти два часа, и мне еще предстояло ехать в участок давать показания детективу Грили. Кэтрин уже была в пути, чтобы сменить меня у постели Моники. Я была бы рада ее видеть.

На правой руке у меня остались полумесяцы ногтей. Моника хваталась за меня, будто боялась рассыпаться. На пике схваток, когда казалось, что Моника потеряет ребенка, как потеряла мужа, длинные крашенные ногти впивались мне в кожу, и только когда показались тоненькие струйки крови, сестры это заметили. Когда Моника успокоилась, они перевязали мне раны, но сделали это бинтами для детей с картинками из мультиков, так что у меня рука вся была покрыта Микки-Маусами и Гуффи.