Когда говорит кровь (СИ) - Беляев Михаил

В этот момент дверь в его спальню слегка приоткрылось, и в комнату вошел крупный черный кот. Неспешно дойдя до кровати с поистине царской важностью, он запрыгнул на нее, улёгшись на живот Джаромо, настойчиво ткнувшись мордочкой в его руку и слегка прикусив её зубками.

— Опять вымогаешь ласку? — кот с недоумением уставился на своего хозяина и требовательно мяукнул. — Ну, конечно же, я тебя почешу, Рю.

Великий логофет сначала поскреб подбородок кота, а потом запустил руку в толстый меховой живот, отчего пушистый зверь зашелся громким урчанием, выгибаясь и подставляя то один, то другой бок под пальцы.

Уже через месяц армия юного Тайвиша должна была вернуться из своего похода, и за оставшееся время нужно было все организовать для празднования. Конечно, обычно триумфы проводились на четвертый месяц лета, уже после мистерий, но сейчас ждать было нельзя. Лико должен был занять пост Верховного стратига, а для этого просто необходим был праздничный и обожающий его Кадиф. Первый сановник невольно начал просчитывать, сколько ткани, красок и сушеных лепестков нужно будет закупить для украшения города, где лучше организовать бесплатную раздачу вина и хлеба, где представления актеров, музыкантов и жонглёров, а где аукционы по продаже первых рабов. Но тут же вытряхнул из головы столь мелочные мысли. Они небыли его заботой. В отличие от того, во сколько обойдется праздник и кто именно за него заплатит.

Мысли ползли все медленнее и запутаннее и Джаромо сам не понял, как задремал, провалившись в темную пустоту. Проснулся он от деликатного покашливания Аяха Митэя.

— Закат, хозяин.

Джаромо кивнул, умыл лицо в ледяной воде из принесенного рабом медного таза, и надел сапоги. Аях Митей достал гребень и зачесал назад растрепавшиеся волосы Великого логофета.

— Сопровождающие уже ждут вас у ворот, хозяин. Могу ли я спросить, куда именно вы намерены отправиться?

— В городскую коллегию. Да, сегодня я вернусь довольно поздно, но желаю перед сном принять горячую ванну. Организуй ее для меня, Аях Митей.

— Как изволит мой хозяин.

Джаромо почти бегом спустился на первый этаж и покинул свой дом в сопровождении двух крепких рабов. Пройдя по уже опустевшим улицам Палатвира, они углубились в Авенкар. Большая часть местных домов были трех и четырех этажными и построенными из камня. Они жались друг другу, формируя строгие коридоры улиц, среди которых очень редко попадались островки зелени.

На центральной площади квартала находились семь дворцов, в которых располагалась великая сила государства, чернильная кровь, что наполняла его вены от Кадифа до самых дальних рубежей: сановники. Великая палата, торговая палата, палата угодий и стад, военная палата, палата дорог и почт, палата имущества и казначейство. Это были места удивительной силы, в которых протекала большая часть жизни Джаромо Сатти. Но сегодня путь Великого логофета огибал сосредоточение государственной бюрократии и лежал в центр близкой, но все же иной власти. Власти над городом — в Коллегию.

Она располагалось у самой набережной, в высоком круглом здании под резным куполом, увенчанным острым шпилем, сиявшим багрянцем и золотом в последних лучах заходившего солнца. Увидев Джарому Сатти стоявшие у массивных, обитых бронзой врат стражи тут же с поклоном их отворили, пропустив первого сановника внутрь. Сопровождающие его рабы как всегда остались снаружи — все государственные здания были местом доступным только для свободных людей, и невольникам не позволялось осквернять их своим присутствием.

Коллегия к этому часу уже была пуста, и Джаромо сразу свернув в коридор налево, поднялся по винтовой лестнице наверх в большой и просторный зал городских заседаний. Уже больше двух лет он пустовал, закрытый на ремонт и правители Кадифа были вынуждены проводить свои собрания в палате просителей на первом этаже.

Сейчас внутри просторного зала не было ни трибуны, ни сидений для коллегиалов. Зато стены его украшали свежие фрески с полной историей столичного города. Только восточная стена пока ещё оставалась белой и нетронутой. Как раз напротив нее в окружении нескольких городских сановников, стоял, опираясь на трость с набалдашником в виде головы льва, эпарх Кадифара. Он был одет в длиннополую тунику из синего шелка, вышитую золотом и сапфирами, высокие черные сапоги, и длинный плащ, который он носил, перекинув через левую руку. Эпарх был чуть выше среднего роста, крепко сложён, а его худые щеки покрывала густая, наполовину седая борода. Только глаза были у него точно такие же, как у его старшего брата — большие и светло-серые.

Увидев Джаромо, правитель города и провинции тут же что-то шепнул сановникам и они поклонившись поспешно покинули залу.

— Как думаешь, что должно быть на этой фреске? Я все никак не могу решить. Повествование в переплетающихся между собой картинах ведется так ровно, так последовательно, что малейшая ошибка может в миг погубить весь замысел художника. А ведь тут изображена вся история нашего великого города. Вся, с самых первых дней, — он провел рукой, показывая на панораму. — Вот Эдо Великолепный осаждает джасурскую крепость и гавань Каад, что стали последним прибежищем для правителей Западного царства, и на месте руин закладывает новый город. Далее мы видим, как строится Кадиф, превращаясь в столицу могучего государства. Как множатся и ширятся улицы города, а цари и полководцы ведут сквозь него побежденных врагов — вулгров, мефетрийцев, арлингов, сэфетов и дуфальгарцев. Великие горести, как же удались их лица, полные страха, отчаянья, покорности. Воистину мастер Лиратто Эви остается лучшим художник из ныне живущих! Как прекрасен каждый мазок его кисти, как точно передает он суть минувших времен! А вот уже царь Убар Алое Солнце перестраивает город во имя своей безумной веры в Животворное Светило, превращая его из кирпичного в мраморный. Только посмотри, как прямо на наших глазах возводятся дворцы и храмы той странной веры, театры и даже великий ипподром, а рядом с ними тысячи и тысячи людей предаются мучительным казням за отказ следовать новому учению или ослушание грозного царя. Все же, как бы мы не хотели называться городом Великолепного Эдо, мы — город Убара Алого Солнца. Тот самый Город-солнце, о котором он так грезил. Ведь это именно он, ограбив и вытянув все до последнего авлия у провинций, превратил нашу столицу в истинное чудо мира и мастер Эви очень точно смог это передать.

Эпарх с видимым трудом сделал пару шагов в сторону дальних фресок.

— А вот, сразу после смерти тирана, упившегося на смерть во время пира, от рук собственной гвардии гибнет его единственный сын и наследник Эдо, так и не успевший примерить порфиру, и следом начинается охота на Ардишей, известная как Венценосная резня, а следом и расправы над жрецами Животворящего светила — Светородными. И вот уже взявшие власть старейшины наделяют Синклит всей полнотой власти, но оказываются не в силах договориться между собой и толкают страну в пучину хаоса и смуты. И по городским улицам вновь бредут толпы, но уже толпы бездомных, толпы беженцев, толпы обездоленных, голодных и обезумевших. И повсюду тайлары льют тайларскую кровь. Вот они — ужасы смуты, ужасы восстаний, ужасы войны партий и хаоса! Но всякая напасть не может быть вечной и вот в городе силами моего брата и моей семьи вновь устанавливаются мир и порядок. Посмотри, как сразу меняется Кадиф, каким светлым и чистым он делается! А лица? Эти лица горожан просто светятся возвращённой им радостью и достоинством. Это прекрасная и полная история, которая, без сомнений, будет веками вдохновлять людей. Вот только последняя белая стена бросает мне вызов, на который я никак не могу придумать достойного ответа. Быть может, стоит оставить тут некий задел на будущее? Или запечатлеть город таким, каков он стал сегодня? А может просто нарисовать карту? Что скажешь, Джаромо? Ты всегда давал самые ценные советы.

Джаромо беглым взглядом окинул незавершенную фреску. Хотя профессионализм и не дюжий талант живописца в ней, безусловно, чувствовался, эпарх явно ее перехваливал. Все же два года с небольшим были слишком уж ничтожным сроком для столь монументального замысла. Да и во многих местах чувствовалась работа подмастерьев. Лишь один фрагмент по-настоящему поразил Джаромо. Пробрав почти до дрожи, тут же плотно впечатавшись в память: мятеж милеков.