Послание из тьмы - Роберт Чемберс

Вечер следующего дня выдался погожим, и я отправился в путь пораньше, чтобы насладиться прекрасными видами. Солнце еще не село, когда я вышел на полевую тропинку, которая тянулась по верху холма над железной дорогой. Я прикинул, что могу погулять еще часок, полчаса вперед и полчаса обратно, пока не настанет момент навестить сигнальщика.

Прежде чем двинуться дальше, я подошел к краю откоса в том месте, откуда впервые заметил его, и машинально глянул вниз. Я не в силах описать ужас, который охватил меня, когда я разглядел вблизи от входа в туннель фигуру человека, заслонившего рукавом глаза и взволнованно машущего правой рукой!

Однако безымянный ужас, мгновенно поразивший меня, так же мгновенно и прошел, ибо я понял, что передо мною не видение, а живой человек, а неподалеку обнаружилась кучка других людей, к которым, по-видимому, и были обращены жесты первого. Красный сигнал семафора еще не был зажжен. К его столбу был прислонен какой-то предмет, которого я здесь прежде не видел, сделанный из жердей и брезента. Он смахивал на кровать с короткими ножками.

Ошибки быть не могло – случилось что-то нехорошее. Меня пронзил страх, порожденный укорами совести: я оставил сигнальщика на посту одного, никого не известив, не потребовав, чтобы прислали кого-нибудь приглядеть за ним, исправить какие-то его ошибки. Неужели из-за этого произошло нечто фатальное? Я спустился по неровной тропинке, торопясь изо всех сил.

– Что тут случилось? – спросил я у железнодорожников.

– Сигнальщик погиб нынче утром, сэр.

– Неужели тот, который сидел в этой сторожке?

– Тот самый, сэр.

– Тот, с которым я знаком?

– Если вы были с ним знакомы, сэр, то узнáете его, – сказал старший из работников, торжественным жестом обнажив голову и отдернув край брезента, – потому как лицо совсем не повредилось.

– О! Как же это случилось? Как это могло случиться? – начал допытываться я, когда брезент снова скрыл тело погибшего.

– Его сбил локомотив, сэр. Во всей Англии было не сыскать лучшего сигнальщика, чем он. Но почему-то он стоял прямо на рельсах. Уже было совсем светло, а он зачем-то и сигнальный огонь включил, и фонарь держал в руке. И стоял спиной к движению поезда. Вот и вышло, что локомотив, как выехал из туннеля, его сбил. Вот этот парень вел состав. Он нам показывал, как все случилось. Покажи это джентльмену, Том!

Парень в темной куртке грубого сукна вернулся на прежнее место у входа в туннель.

– Видите ли, сэр, – сказал он, – туннель-то изгибается, и когда я изгиб обогнул, то увидел человека вдали, у выхода, как в подзорную трубу. Замедлять ход времени не было. Вообще-то, этот сигнальщик всегда был очень осторожен, а тут – стоит и на гудок внимания не обращает. Ну, я затормозил, когда уже совсем близко было, и стал кричать во все горло.

– Что же вы кричали?

– Эгей! Там, внизу! Берегитесь! Берегитесь! Бога ради, сойдите с пути!

Я вздрогнул.

– Ох, сэр, и натерпелся же я страху! Я кричал, прямо надрывался. Закрыл лицо рукой, чтобы не видеть, а другой все махал до последнего момента. Но без толку…

Не стоит мне продолжать рассказ, вдаваясь в подробности этого странного происшествия в ущерб другим событиям, но в заключение я хотел бы заметить, что в предупреждении, которое выкрикивал машинист, содержались не только слова, так долго преследовавшие несчастного сигнальщика, но также и мое толкование жестов призрака, которое я вслух не произносил.

Таинственный случай в Гудвудском парке

Сестра моей жены, миссис M., в возрасте тридцати пяти лет осталась вдовой с двумя дочерьми, которых она любила без памяти. Продолжая мануфактурное дело своего супруга в Богноре и оставаясь все еще очень красивой женщиной, миссис М. привлекала внимание многих поклонников. Один из них, мистер Бартон, пользовался ее особым расположением. Моей жене никогда не нравился этот мистер Бартон, и, не скрывая своих чувств, она частенько говорила сестре, что тот больше интересуется галантерейной лавкой. Был он человеком бедным и никакого другого мотива для предложения руки и сердца, как полагала моя жена, не имел.

3 августа 1831 года миссис M. договорилась пойти с Бартоном на пикник в Гудвудский парк – владения герцога Ричмондского, который любезно предоставил свои угодья для публики на весь день. Моя жена, немного раздосадованная прогулкой сестры с неподходящим человеком, заметила, что той лучше бы остаться дома, заняться детьми и делами. Миссис M., однако, настроенная выйти в свет, договорилась оставить магазин на управляющего и взяла с моей жены обещание присмотреть за ее малышками.

Компания загрузилась в четырехколесный фаэтон, запряженный парой пони, которыми правила миссис M., и в двуколку, для которой я одолжил лошадь.

Мы не ожидали их назад раньше девяти или, во всяком случае, десяти часов. Я упоминаю о данном обстоятельстве особо, дабы подчеркнуть: у моей жены и в мыслях не было ждать их прежде этого времени, чем могло бы объясниться все происшедшее далее.

Ясным летним вечером около шести моя жена вышла в сад позвать детей. Не застав их, она осмотрела все вокруг, пока не оказалась рядом с пустой конюшней. Думая, что увлеченные играми девочки могли забежать внутрь, она распахнула ворота и в темном углу увидела миссис М. Моя жена, не ожидавшая столь скорого возвращения, конечно, удивилась, но это, как ни странно, поразило ее меньше, чем вид одинокой фигуры. Весь день ощущая досаду и теперь, по своей женской природе, даже радуясь получить для колкости иной повод, чем подлинный casus belli, она произнесла:

– Харриет, полагаю, другое платье было бы уместнее для увеселительной прогулки, чем твои лучшие черные шелка.

Моя жена была старшей из сестер и считала себя немного духовной наставницей для младшей. К черному цвету тогда относились серьезнее, чем сейчас. К тому же шелк любого оттенка считался неподходящей тканью для одежды Веслианских методистов, к церкви которых мы принадлежали.

Не получив ответа, моя жена сказала:

– Ох, Харриет, если ты ни слова упрека не можешь принять не разобидевшись, то оставлю тебя одну, – и после вернулась в дом сообщить мне, что прогулка окончилась и сестра ее не в лучшем расположении духа.

В тот момент их встреча на конюшне не показалась странной. Некоторое время я прождал, что мне вернут одолженную лошадь. Миссис M. была нашей соседкой, мы всегда оставались с ней в самых дружеских отношениях, и меня удивило, что никто из гулявших не зашел поделиться впечатлениями дня. Я подумал даже сбегать и узнать, но, к моему величайшему изумлению, слуга сообщил, что экипажи еще не возвращались. Этот ответ обеспокоил меня. Однако жена, встретив Харриет на конюшне, отказалась поверить и предположила, что гуляки, вероятно, попросили молчать о своем приезде, чтобы иметь благовидный предлог продолжить катание и задержать мою лошадь еще на час или около того.