Колокола весны - Анатолий Никифорович Санжаровский

Валерка идёт по дну и на всякий случай нервно поталкивает назад ногой. А вдруг увязалась эта королева змей вслед, гонится именно под водой? Или влюбилась?.. Ой, да прям обмечтался об этой змеище-лемуре…

Королевская кобра подзывает дружка для биатлона своим запахом. И когда большой король вьётся на свидание к своей королевишне, он вовсе не знает, что у них сварится. Может, и выгорит перепихнин с повторином… А может, она просто вкусно разговеется своим королём Кобриным, за раз заглотнув все его четыре с половиной метра. А может, он, змеиный король, ею сладенько отобедает до или после пантомимы. Это уж как там на каруселях качнётся… И никогда не знает ладушка, чего это подполз к ней гражданин Кобрин. То ли для любви, то ли кушать очень ему хочется…

Эти мысли круто остёгивают Валерку, и он сильней дёргает ногой назад. Так хоть от души дам этой хаванагиле кобре по иллюминаторам!

Вместе с тем ему и страшно; кажется, она вовсе не боится захлебнуться, раскрыла рот, уцелилась и вот-вот вопьётся в него смертоносными зубами.

Но разве может так быстро, как и он, плыть змея?

Он раздирает глаза, оглядывается, силится рассмотреть непременно тянущуюся за ним живую светло-желтую верёвку кобры, но ничего в чёрной воде не видит.

Но она совсем где-то рядом. Здесь! Да где именно? И идёт она под водой или по верху воды?

Он почему-то склоняется к мысли, что она идёт по верху воды. Эта гадина, думает он, знает, что не может же он вечно торчать под водой, врёт не уйдет, выставится хватить воздуха, она тут и!..

Страх давит его ко дну.

Меленькие пузырьки редко рвутся на поверхности, несмело обозначают его путь. Воздух на исходе. Вот и совсем нет ничего, дышать нечем; задыхаясь, он столбом выталкивается на поверхность, хватает в судороге воздуха и снова под воду…

Он уже устал. Ему смертельно тяжело со связанными вёслами вскорую идти по заросшему вязкой всячиной дну. Он всё чаще и чаще выскакивает наповерх и однажды замечает, что кобра сопровождает его будто в почёте.

Она вилась чуть позади то с одной стороны, то с другой и знай себе посмеивалась, сановито поправляя то и дело съезжавшие очки, уверенная, что он от неё не уйдёт.

Но — ушёл!

Он благополучно доскрёбся до берега, вынырнул, с восторженным испугом выпихнулся из воды уже у самой осклизлой стенки суши. И в метрах каких пяти от него одновременно всплыл труп вчера утонувшего грузина. Всплыл как раз под коброй. Поднял её из воды.

Кобра полохливо заозиралась и в следующую минуту уже мёртво слилась с трупа в воду.

20

Жалко, что совесть грызёт не того, кого надо.

Н.Ступин

Все люди Сизифы, только камень у каждого свой.

Ю.Ковязин

Не помня себя, Валерка вмах выскочил на берег и тут, увидав, что совершенно гол, в панике раскинул черпалки, невольно качнулся назад и спиной сверзился в воду.

Вода привела его в чувство. Он вспомнил, где он, что с ним, вернее, что может случиться с ним.

"Она наверняка лишь притворилась мёртвой и во всякий миг готова стрелой выдернуться из воды и цапнуть в самую душу".

Боясь внезапного нападения и не решаясь ступить на берег, где на самом бугре, в солнце, стояла Раиса, он, слитый в ком, вжимался в короткий сырой срез берега, с ужасом пялился на смоляную воду перед собой и наизготовку держал над головой кусок глины.

"Только выкажись! Только сунься укусить — пришибу!"

Тяжёлый всплеск воды при падении Валерки разбудил Гордея.

Гордей — лежал как брус во всю Русь! — потянулся, рассвобождённо выпростал из-под хрусткой газеты ручищи-оглобельки и встал. Хмуро ругнул себя, что уже в тени валялся под газетиной, и из вялого любопытства побрёл к воде со спорной бутылкой грузинского коньяка.

Гордея подивил ком земли в руке у Валерки.

— Ямщик! Ты с кем тут воюешь? — спросил весело-насмешливо. — И чего ты нагишом? А где, извиняюсь, твои штанишки на ватине? А где твой хрустальный сапожок тире башмачок?

Движением бровей Валерка показал на воду.

— Немудрено, — назидательно стелет Гордей. — Покуда этот омуток перемахнёшь, жизни можно лишиться. Не то что…

Он натолкнулся взглядом на труп и осёкся.

— К ночи страхи какие! Да не напару ли вы, Ямщичок, причалили?

— Отплавался… Жалко… Молодой… Искали его среди воды, а он у самого у берега… Шёл я по дну, нечаем толкнулся кеглями во что-то неясное. Похоже, то был он. Всплыл вот…

— Да его родня золотом тебя осыплет!

— Что мне золото… Дал бы на пока чем боеголовку прикрыть.

— Попроси что полегче. Не снимать же с себя!

— Валера, возьмите! — откуда-то сверху, с солнца, коротко обронила Раиса, и серый свёрток с кулак мягко плюхнулся перед Валеркой на воду.

Развернул Валерка бумагу — чёрные сатиновые трусы! Нерешительно высунул верх головы из-за кромки берега. Уставился на Раису.

— Я всё слышала. Надевайте, надевайте! Сегодня купила брату у вас в универмаге. В столице это такой дефицитио…

— Гм… — Гордей поёжился от холодка тени, и его потянуло из этого холода на верх бугра, к теплу, где в последнем солнце золотилась Раиса.

— Молодой! Гражданин! Гражданин! — насмешливым голосом позвал Гордея Валерка. — Вы забыли вручить мне выигрыш.

— Какой ещё выигрыш? — лениво, с упрёком ответил Гордей. Остановился и, подлаживаясь под игривый Валеркин тон, тоже перешёл на вы. — Вы могли утонуть. Не утонули. Выиграли себе целую жизнь! Разве вам мало одного этого выигрыша?

Валерка и не подумал бы требовать выигрыша, не пойди Гордей к Раисе.

Но раз так, раз пришнуровался… Этот чёртов бугай спроста к человеку не приплавит. Это что-то из подлянки да замышлено. Какой-то тёмный расчётец да и катает в котелке!

Валерка переломил себя, поверх всякой силы позвал-таки к себе Гордея дрогнувшим пальцем.

Гордей хмыкнул. Но вернулся.

Присев на корточки, философски промурлыкал себе под нос «Чем выше любовь, тем ниже поцелуи…» и, таясь, — не хотел, чтоб слышала чуткая Раиса, — горячечно зашептал:

— Слушай ты, труляляшка! Не порть дорогую обедню. У меня бедные родные орехи аж звенят… Гормоны срывает… А ты что-то начинаешь старшака не слушаться. Совсем выдернулся из-под дуги. Да на какую хрень сдался тебе этот коньяк!? Ты ж всё равно эту микстуру не принимаешь. Она тебе по ветру. А мне? Сегодня!.. Ну пожертвуй, едят тебя мухи с комарами! Вникни, колокольчик,