Все дело в папе. Работа с фигурой отца в психотерапии. Исследования, открытия, практики - Юлия Зотова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Клиент может приглашать психолога в коалицию против отца, рассказывая истории из детства с точки зрения своего семейного окружения – матери, бабушек и т. д., которые были очень недовольны его поведением как мужчины, супруга, сына и отца. Ребенку в этот момент ничего не остается, как присоединиться к дружному хору их мнений, поскольку свое отношение к происходящему он формирует на основании отношения матери либо людей, взявших на себя ее функции. Естественно, клиент будет отстаивать эту историю из лояльности к семейной системе и чтобы не встретиться с переживанием предательства отца в момент, когда ему пришлось занять в конфликте родителей материнскую сторону. Кроме того, собственный опыт отношений с папой может быть нагружен столь сильными и противоречивыми переживаниями, что распаковывать их представляется клиенту небезопасным.
На фоне этой динамики предложение психолога поискать в своем опыте другие, хорошие истории, связанные с папой, могут быть восприняты клиентом как попытка избежать «суровой правды» реальности, отрицание болезненной части реальности, а также как насильственное требование позитива там, где он отсутствует. Отсюда как будто бы недалеко и до весьма распространенного социального запрета испытывать негативные чувства по отношению к родительским фигурам. Однако это далеко не так.
Мы признаем все чувства клиента, какими бы они ни были, и с большим уважением и сопереживанием относимся к его личной истории. Однако мы хотим обратить внимание читателя, что чаще мы встречаемся с резко односторонним образом отца в представлениях клиента. Либо отец тотально плохой, и тогда его образу нет места в душе клиента. Крайним проявлением этого является закрепленное в нашем языке выражение «у меня нет отца», что не является правдой, поскольку папа есть у каждого, даже если зачатие произошло в пробирке. Либо он идеальный, чуть ли не святой, что тоже резко не соответствует существующему положению дел. Процесс идеализации по своей сути является таким же психозащитным механизмом, как и идущий рядом или вслед за ним процесс обесценивания (себя, партнера или объекта идеализации).
Поэтому когда мы предлагаем в качестве упражнения и практики вспомнить что-то хорошее о взаимодействии клиента с папой, скорее всего, из детства, мы восстанавливаем связь с той частью его опыта, которая по разным причинам долгое время была в изгнании, отсоединена и вытеснена на задворки сознания. Когда клиенту удается найти доступ к этой части, он получает мощный ресурс, обретает силу и энергию, опору и поддержку для своей жизни.
Предложение психолога поискать в своем опыте хорошие истории, связанные с папой, могут быть восприняты как попытка избежать «суровой правды» реальности и насильственное требование позитива там, где он отсутствует, однако это далеко не так.
Обычно мы предлагаем рассказать о каком-то моменте из жизни клиента, когда они с папой вместе что-то делали и ему (ей) было хорошо. Мы просим рассказывать от первого лица, в настоящем времени, как будто это происходит сейчас, тем самым погружая клиента в счастливое воспоминание, позволяя ему заново пережить те чувства, присвоить их и напитаться ими.
Наиболее распространенные реакции клиентов
«У меня нет отца»
Как только мы слышим эту фразу от клиента, мы первым делом высказываем такую очевидную вещь, что отец есть у каждого. Даже если он умер, не жил с семьей, был ужасным человеком или о нем вообще ничего не известно. Биологически и психологически мы несем в себе его часть, его образ живет в нашей душе, и от того, чем наполнен этот образ, зависит качество нашей жизни и самоощущение.
Если генетическую информацию, как и наше прошлое, нам не поменять, то над теми образами, которые мы создаем и на которые опираемся в своей жизни, мы имеем власть. В качестве иллюстрации мы можем предложить клиенту ощутить, что меняется, когда он медленно повторяет: «У меня нет отца», – и когда затем он так же прочувствованно произносит: «У меня есть папа». Впрочем, описанная ситуация скорее характерна для предыдущего этапа работы, когда перед нами стоит задача пригласить фигуру отца в поле консультирования.
Как только мы слышим эту фразу от клиента, мы первым делом высказываем такую очевидную вещь, что отец есть у каждого.
Следующая задача – заметить и проявить в реальности тот факт, что папа был и что в отношениях с ним, пусть эпизодически, пусть так давно, что это не помнится сознательно, было хоть что-нибудь хорошее. Это может быть смутное ощущение чего-то большого и сильного рядом или даже рассказ кого-то из близких об отце. Когда мы просим клиента погрузиться в это переживание и рассказать о нем в настоящем времени, как будто это происходит с ним прямо сейчас, мы всякий раз наблюдаем чудесное преображение. Ведь для памяти не так уж важна фактология – важно то, как это сильное, ресурсное переживание осознается и перезаписывается во внутренней реальности человека, с которой (и только с ней!) мы как психологи имеем дело.
«Я не знаю, кто мой отец»
Такая ситуация возникает по разным причинам: то ли мама действительно не уверена в отцовстве конкретного мужчины, то ли скрывает его из каких-то своих соображений, то ли после болезненного расставания родителей эта тема является табуированной и ей «не придается значения», то ли ребенок был усыновлен или даже его отец анонимен (в случае если оплодотворение произошло с использованием донорской спермы). В некоторых случаях мамы после расспросов выросших детей уступают и раскрывают информацию об отце. Иногда можно сделать анализ на установление отцовства. Но бывают ситуации, когда получить достоверную информацию из первых рук не представляется возможным. Тогда о каких воспоминаниях может идти речь?
Мы уверены, что у каждого из нас есть память тела – тех смутных ранних ощущений, связанных с биологическим отцом.
В нашей практике есть случай, когда женщина, никогда не видевшая родного отца и, более того, всю жизнь считавшая отцом другого мужчину,
