Конрад Морген. Совесть нацистского судьи - Герлинде Пауэр-Штудер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В: И результатом было то, что это обвинение оказалось безосновательным?
О: Результатом было то, что, когда я вернулся, я дал распоряжение начальнику своей канцелярии, и он и его команда всю ночь просматривали дела и нашли письмо Мюллера Глюксу, где […] я забыл сегодня […] Мюллер сообщал Глюксу, что в сейфе штаба Главного управления имперской безопасности в Берлине хранился мешочек с драгоценными камнями. И это письмо, которое относилось к периоду, когда работал мой предшественник — по фамилии Лишка, — каким-то образом попало ко мне, когда я возглавил отдел; так я и вспомнил об этом деле с драгоценными камнями и бриллиантами. Я рассказал о том, что делал, и на этом все.
Я передал это письмо своему начальнику группенфюреру Мюллеру, рассказав ему о следственных действиях предыдущего дня, и затем, позднее, я узнал, что судья Бауман подал ходатайство о моем аресте моему судебному начальнику, Кальтенбруннеру, и получил отказ. В полицейском суде со мной обращались очень грубо. Для персонала моего отдела, пока это письмо не было найдено, все это было большой неприятностью, поскольку это являлось, в конце концов, уголовным делом, и поэтому я попросил, чтобы этот судья Бауман или Баумгартен извинился передо мной в присутствии сотрудников моего отдела. И этот человек пришел и извинился передо мной за обращение, которому я подвергся.
Версии Эйхмана и Моргена совпадают во многих деталях. Хотя Эйхман не может вспомнить фамилию судьи точно, его предположения очень близки к фамилии Бахман, приведенной Моргеном. Морген говорил, что попытка арестовать Эйхмана была предпринята в середине 1944 г., а Эйхман заявил, что первые запросы поступили в 1943 г., а ордер на арест «спустя несколько месяцев» — другое сходство. Как и Морген, Эйхман вспоминает, что арест был отменен Кальтенбруннером. А извинения, которые в воспоминаниях Эйхмана он вытянул из судьи, выглядят как одна из «драматических сцен», о которых позднее рассказали Моргену.
Приведенное Эйхманом описание обвинений в целом невнятно: все, что мы можем сказать, это то, что в них фигурировал мешочек с бриллиантами. Но ведь это как раз было по профилю Моргена — его уполномочили расследовать именно такие мелкие преступления, и, именно расследуя их, он, согласно своим послевоенным свидетельствам, пытался помешать «окончательному решению еврейского вопроса». Судя по сообщению Эйхмана, бриллианты были нераскрытым преступлением, относившимся ко времени работы его предшественника. Извлечь это дело из небытия и связать его с Эйхманом было натяжкой, но именно так, по словам Моргена, он и действовал, чтобы помешать массовым убийствам.
Для преследования Эйхмана Морген обратился в эсэсовский суд в Берлине, поскольку ему самому не хватало для этого полномочий. Поручением, которое он получил от Гиммлера, было расследование преступлений в концентрационных лагерях, тогда как зона ответственности Эйхмана заканчивалась на железнодорожных станциях, где депортированных собирали для отправки на поездах в гетто и лагеря. Почему Морген вышел так далеко за пределы своих полномочий?
Связующим звеном стал Будапешт. В середине 1944 г., когда Морген обратился в суд СС, Эйхман работал в Будапеште, отправляя венгерских евреев в Освенцим. Он прибыл со своей командой в Венгрию 19 марта 1944 г., сразу после вторжения немецких войск, и оставался в Будапеште до Рождества[409]. Большая часть депортированных, количеством свыше 400 000 человек, были отправлены в Освенцим в течение 10 недель, начиная с конца апреля. Две трети из них сразу по поступлении погибли в газовых камерах[410].
Работа Эйхмана в Венгрии заставляла его посещать Освенцим, чтобы соразмерять поток депортированных и вместимость лагеря — точнее, вместимость газовых камер[411]. Поскольку депортации проводились с конца апреля до начала июля, визиты Эйхмана могли совпадать с расследованиями, которые проводил в лагере Морген, включая, например, допрос адъютанта коменданта в мае[412]. Так что пути Моргена и Эйхмана вполне могли пересечься.
Более того, Морген получил новое задание, которое затрагивало сферу деятельности Эйхмана. В письме от 16 июня 1944 г. он сообщал о большом объеме заведенных дел и добавлял: «Я должен получить от рейхсфюрера СС еще один объект расследования между Венгрией и Освенцимом»[413]. Он также просил себе помощника для проведения предварительных расследований по предстоящим делам.
Морген съездил в Венгрию, но его визит не оказался плодотворным[414]. В послевоенных показаниях он говорил, что едва ли что-то может вспомнить о тех двух днях, которые провел в Будапеште в начале лета 1944 г. Согласно его объяснениям, он хотел допросить Эйхмана по поводу незаконного присвоения «дорогих часов, других ценностей и содержимого сейфа в Берлине», описание которого соответствует показаниям Эйхмана, данным в 1961 г. в Иерусалиме[415]. Попытка Моргена допросить Эйхмана оказалась неудачной[416]. Прибыв в Будапешт, он нашел штаб начальника СС и полиции Отто Винкельмана «в состоянии, близком к хаосу», то ли из-за приближения фронта, то ли из-за того, что на Винкельмана было совершено покушение, — Морген не мог вспомнить. Поскольку адъютант Винкельмана не сообщал о его местонахождении, Морген счел дальнейшее пребывание в Будапеште нецелесообразным и вылетел обратно в Германию.
Намерение Моргена допросить Эйхмана не соответствовало официальной цели его визита, которая заключалась в расследовании коррупции среди эсэсовцев и венгерских полицейских, о чем распорядился лично Гиммлер. Возникли подозрения, что эсэсовцы, сопровождавшие депортированных евреев, грабили их, а затем совершали незаконные валютные операции. По словам Моргена, эти расследования ни к чему не привели, поскольку депортации приостановились, а эсэсовцы получили другие назначения[417].
Работа Моргена в Венгрии принесла ему немало головной боли после войны. В декабре 1945 г. его бывший начальник, эсэсовский судья Курт Миттельштедт, под присягой дал показание, обвинявшее Моргена в том, что тот изготовил листовку, призывавшую венгерских евреев забирать свои ценности с собой в Германию. Текст листовки Миттельштедт пересказал следующим образом[418]:
Еврейские мужчины и женщины! Не бойтесь, в Германии с вами ничего не случится. Там вы будете работать, потому что Германия нуждается в рабочих руках каждого мужчины и каждой женщины. Не бросайте свое добро, не отдавайте его венгерским полицейским, но забирайте с собой в Германию. Оно понадобится вам там.
Миттельштедт заявляет, что такую листовку ему показал Гюнтер Райнеке, начальник отдела правовых
