Категории
Самые читаемые
RUSBOOK.SU » Проза » Историческая проза » Люди остаются людьми - Юрий Пиляр

Люди остаются людьми - Юрий Пиляр

Читать онлайн Люди остаются людьми - Юрий Пиляр

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 38 39 40 41 42 43 44 45 46 ... 88
Перейти на страницу:

Мы дружно снимаем шапки перед эсэсовцем, хотя он и не смотрит на нас, — раздается единый хлопок. Мы уже ученые.

Приближаемся к первому блоку. В переулках прохаживаются такие же, как мы, пестрые люди. Звуки оркестра все громче: сегодня по случаю теплого воскресенья лагерные музыканты играют на улице.

— С чего начнем? — деловито осведомляется Савостин.

— С «катехизиса», конечно.

«Катехизисом» я называю белый щит, приколоченный над входом в «пуф». На нем черными буквами по-немецки написано пять условий, при которых узник Маутхаузена может стать вновь свободным человеком.

Огибаем угол барака и, так как мы в непосредственной близости от лагерных ворот, опять на всякий случай сдергиваем шапки.

Перед входом в «пуф» — очередь, человек двадцать. Среди них — капо Вицек и старшина нашего блока, морщинистый немец по кличке Хрипатый.

— Читай, — просит Савостин и указывает глазами на белый щит.

— Пункт первый, — переводя с немецкого, читаю я, — чистоплотность. Пункт второй: повиновение. Пункт третий: трудолюбие. Пункт четвертый: дисциплинированность. Пункт пятый: любовь к отечеству.

— Любовь к отечеству? — изумленно произносит Савостин (мы с ним уже дважды разбирали этот «катехизис», и он всякий раз удивляется). — Ну-ка, как это по-немецки?

— Прочти сам.

— Ли-бе цум фа-тер-лянд, — по складам выговаривает он. — Значит, если я хочу вернуться домой, то я должен… Они полоумные?

Из «пуфа» выходит Штумпф. Мы отворачиваемся. Оркестр продолжает с чувством играть «Весенние голоса».

Мы видим, что дежурный эсэсовец надевает железные наручники на человека в разорванной полосатой одежде и ставит его к башне ворот. Руки человека вывернуты за спину, от них к стене тянется ржавая цепь.

— Беглец… Пытался бежать в свое отечество, — говорит Савостин. — Нет, наглядная агитация у них все же не на высоте, вернее, достигает не той цели, какая им желательна.

Мне нечего на это возразить. Мы дружно надеваем шапки и идем к фасаду первого блока, где сидят музыканты. В конце аппельплаца чадит массивная крематорская труба. На площади по двое, по трое гуляют опрятно одетые узники.

Мы стоим некоторое время перед оркестром, смотрим на занавешенные окна с белыми решетками — это окна «пуфа», — затем медленно шагаем прочь.

Внезапно слышится треск мотора. Мы оборачиваемся. В лагерь въезжает мотоциклист. Заключенные, гулявшие на аппельплаце, бросаются врассыпную. Савостин и я вбегаем по ступеням в застекленный тамбур шестого блока.

Мотоциклист делает по опустевшей площади круг — когда он проезжает мимо, я узнаю в нем лагерфюрера Бахмайера, — потом, развивая бешеную скорость, чертом вырывается из лагеря. В раме распахнутых ворот видны голубые холмы, и по другую сторону каменоломни, на горе красная черепичная крыша крестьянского дома.

— Быть потехе, — мрачно вещает кто-то.

«Потеха» начинается в полдень. Как только заканчивается церемония проверки, которая здесь, в общем лагере, по воскресеньям проводится на аппельплаце, Бахмайер вызывает из строя музыкантов. Они выносят свои инструменты и рассаживаются около первого блока. Нам снова приказывают обнажить головы.

Я гляжу налево. Дежурный эсэсовец снимает наручники с человека в полосатой одежде. Другой эсэсовец выводит из башни громадного, золотистой масти дога.

Бахмайер отдает какое-то распоряжение музыкантам.

Что сейчас будет, мы знаем… Я не хочу смотреть на это, не хочу этого слышать: я достаточно насмотрелся и наслушался. Я слышу первые такты штраусовского вальса «На прекрасном голубом Дунае»: тихие звуки, как воспоминание, как сказка, плывущая из глубины веков.

Красота… Нет, красота без доброты — это не красота. Красота, сопровождающая пытку, — это двойная пытка. Проклятые человекообразные скоты, проклятые палачи-психологи!

Я приказываю себе ничего не видеть и не слышать. Я стискиваю зубы, опускаю глаза. Я ничего не вижу и не слышу…

Чудовищный клубок проносится перед строем — клубок воя, топота, крика… Этот клубок внутри меня, говорю я себе. Мне просто так кажется. Мою голову ломит от дикой музыки, но она во мне. Никакого Штрауса не было и нет. Мне это только кажется. Мне все кажется: лай пса, тонкий отчаянный крик, грубые команды эсэсовцев, голубая волна вальса — все кажется, только кажется, и ничего этого на самом деле нет.

Есть тиф. Есть тифозный бред. Но он тоже во мне, и он кончится, потому что все на свете когда-нибудь кончается.

Вой, крики, топот, рычание пса откатываются все дальше… Меня толкают в бок. Наступает тишина.

— Мютцен ауф!

Рука автоматически надевает шапку.

— Им гляйхшрит марш!

Шагаем в ногу к своему, двенадцатому блоку.

— Приобщились, ничего себе, — спотыкаясь, бормочет Савостин.

4

Афоня сидит на каменном брусе и ест из котелка брюквенную похлебку. Я сижу на тяжелой тачке— «каре» и тоже ем. Бухают выстрелы — это, как всегда, в обеденный перерыв гражданские мастера рвут скалы. Настоящая ружейная пальба, целая серия частых звучных выстрелов.

Мы обедаем в одном углу каменоломни, а в другом работают подрывники. Пока с утра мы носим камни, они длинными бурами пробивают в скалах дыры, закладывают взрывчатку, вставляют запалы. Гражданским мастерам помогают заключенные-испанцы. Я знаю одного из них: он приятель моего камрада барселонца Маноло.

Пальба не прекращается. Афоня облизывает ложку и все пристальнее поглядывает на стену заключенных, которые, приближаясь, получают похлебку…

Наконец дорога, на которой, перегораживая ее, стоят бачки, пуста.

— Кому сегодня добавка? — спрашиваю я Афоню.

— Кажись, чехам и полякам.

— А испанцы и греки разве получали?

— Вроде нет, тогда их очередь. Правильно, вчерась давали норвежцам и голландцам.

Это — нововведение оберкапо Зарембы: отныне добавка выдается организованно, по национальному признаку; в течение недели немцы, норвежцы и голландцы получают ее три раза, французы, итальянцы, испанцы и греки — два, чехи, поляки и югославы (сербы, словенцы, хорваты) — один раз. Русским и евреям добавка не полагается.

— Sämtliche Spanier, — басит Заремба.

— Всем испанцам, — переводит Афоня. — Поздравляю, землячок.

От толпы отделяется группа человек в пятьдесят. Несколько минут спустя ко мне подходит коренастый синеглазый испанец в брезентовой спецовке — Маноло. Мы заходим за дощатый барак, где зимой работают каменотесы, и он отливает в мой котелок половину своей добавки. Показываются другие испанцы. Они тоже делятся с камрадами — среди камрадов вижу знакомого польского еврея Юзика.

— Что нового, Маноло? — управившись, говорю я.

— Прима, — отвечает он. — Совьетик трум, трум нах Одесса — Гитлер Одесса капут; совьетик трум, трум нах Минск — Гитлер Минск капут.

Значит, бои идут за Одессу и Минск, соображаю я…

Гудит низкий резкий гудок на камнедробилке. Обеденный перерыв заканчивается.

— До свидания, Маноло.

— Дозвидани, камрада.

Хороший человек — Маноло. Он коммунист, боец республиканской армии. После победы Франко он сидел со своими товарищами во французском лагере. Потом пришли немцы и увезли их в Маутхаузен. Тут в каменоломне «Винерграбен» эсэсовцы убили больше шести тысяч испанских узников. Их сбрасывали с обрыва в зеленое озеро — с той поры скалистая стена, возвышающаяся над озером, называется «стеной парашютистов». Обо всем этом мне рассказывал Маноло при первой нашей встрече…

Когда вечером возвращаемся с работы, я говорю Афоне, что, по моим наблюдениям, испанцы — самые дружные здесь, в Маутхаузене. На днях, проходя мимо восьмого блока, я видел, как, подобравшись сзади к старшине, испанцы накинули на него одеяло, исколотили, а потом, как кошки, повыпрыгивали в раскрытые окна.

— Тоже не все у них одинаковые, — замечает Афоня. — Которые коммунисты, они, конечно, верно, а есть у них еще эти… как их… анархисты, дак они тоже, не приведи господь, не все, понятно. У нас работает капом один испанец-анархист. Дак они сами его били, сами испанцы…

— Чехи тоже дружные.

— И чехи всякие, — говорит Афоня. — И русские всякие, и немцы, и французы, и поляки.

— Немцы-политзаключенные все хорошие, — говорю я, — кроме Штумпфа и Сеппа.

— Насчет немцев особо не возражаю… Между прочим, у меня камрад — немец, Тоня его зовут, коммунист.

— Иоганн тоже коммунист.

— В Маутхаузене они с красными винкелями, большинство коммунисты.

— Откуда ты знаешь?

— А узнать их просто и не токо что среди немцев… Ты приметь: как человек мал-мальски хороший, то есть ежели он делится добавкой и вообще сочувствует, то считай без ошибки — коммунист.

У Афони ясные глаза, белесые брови торчком.

1 ... 38 39 40 41 42 43 44 45 46 ... 88
Перейти на страницу:
На этой странице вы можете бесплатно скачать Люди остаются людьми - Юрий Пиляр торрент бесплатно.
Комментарии
Открыть боковую панель
Комментарии
Сергій
Сергій 25.01.2024 - 17:17
"Убийство миссис Спэнлоу" от Агаты Кристи – это великолепный детектив, который завораживает с первой страницы и держит в напряжении до последнего момента. Кристи, как всегда, мастерски строит