Не уверен – не умирай! Записки нейрохирурга - Павел Рудич

Anamnesis vitae

Больной с массивной повязкой на голове. Настоящая чалма. Сильно промокла кровью. В истории болезни диагноз: «Сотрясение головного мозга. Острая кровопотеря. Алкогольное опьянение».

Сотрясение и кровопотеря – почему? Оказывается, был пьян до комы. На голове – ссадина. Привезли к нам как черепно-мозговую травму. Дежурный нейрохирург ошибочно посчитал, что имеет дело с внутричерепной гематомой (а это показание для срочной операции) и в поисках ее (гематомы) насверлил в черепе 9 фрезевых отверстий. Гематомы нет. Поранил кровеносный сосуд, устроил кровотечение. Пришлось переливать кровь, искать поврежденный сосуд, дополнительно скусывая кости черепа.

«Всегда с похмелья голова болит! Но как сегодня – никогда не болела!» – пожаловался мне этот бедняга, еще не зная про дырки в черепе.

Леди в красном

Ночью шел дождь. А утром – голубое небо и солнце. Солнце всюду – в лужах, мокрых оконных стеклах больницы, в осенних листьях кленов.

На парковке перед больницей девица в красном плащике готовится, как видно, к дальней дороге: двумя пальчиками снимает с капота красного «рено» осенние листья и относит их в стоящую неподалеку урну. Прекрасная картина – красное, желтое, голубое. Но меня она не радует: эту lady in red я хорошо знаю. Она работает эндокринологом у нас в больнице, а ее муж умирает от рецидивирующей опухоли мозга в нашем отделении.

Ledя эта – обморок для всех мужчин больницы и ночной кошмар их стареющих жен: миниатюрная золотоволоска, пахнущая ванилью. Если бывает голубоглазый бело-розовый зефир – то это она.

Начинаю разговор, который мы ведем с ней уже вторую неделю. И все с одним результатом:

– Ну так что будем делать, Лера?

У Леры сразу краснеет носик, и глаза наливаются слезой:

– У него такие боли! Может быть, морфий надо?

– Ты же знаешь: не помогают опиаты при этих болях. Надо снижать внутричерепное давление. А в его случае давление может снизить только операция. Удаление опухоли.

– Но вы ведь уже две операции сделали, а она все растет! Он так мучается!

– Две операции за шесть лет. Пять лет из этих шести он чувствовал себя хорошо, работал. Я тебе уже рассказывал, что у нас есть больные, оперированные пять-шесть раз. Витю Костикова оперировали двенадцать раз. Живет двадцать лет уже.

Недавно всех на свадьбу к Наташе З. приглашали. Ее оперировали семь раз. Облучали, травили химией с пяти лет. Ты же сама ее консультировала.

– Он уже не говорит, и судороги эти страшные…

– Если бы он говорил и был адекватен, то мы бы у него спрашивали согласие на операцию, а не у тебя. Когда он был контактен, он все с тобой советовался – «оперироваться – не оперироваться». Досоветовался!

– Операция… А потом опять облучение, химия? От этого волосы выпадают.

– Лера! Это несерьезно. Операция в этом случае простая. Я тебе уже сто раз все показывал, рассказывал, рисовал. После операции боли пройдут, восстановятся речь и движения в правой руке. У него будут ещё два-три года комфортной жизни. За это время, возможно, появятся новые химиопрепараты и появятся другие возможности у радиологов.

– Ой, мне надо еще подумать!

– Думай быстрее. Ты ведь после двух операций стала спецом по таким опухолям.

И еще раз скажу, Лера. Если ты так уж не хочешь, чтобы мы его оперировали, то мы можем направить его в Москву, в Бурденко….

– Ой, нет! Это ведь дорога… Чужой город, чужие люди…

– Лера! Давай так. Я даю тебе бланк информированного согласия на операцию, и ты пишешь в нем, что от операции отказываешься и о последствиях предупреждена…

Голубые глаза Леры делаются особенно безмятежными:

– Вы же знаете, что я ничего подписывать не стану. И потом – юридической силы это согласие все равно не имеет. Потом ведь можно сказать, что я не поняла, мне плохо объяснили…

– Но я тогда, Лера, не могу гарантировать, что дежурант не прооперирует его ночью по жизненным показаниям. Он – без сознания и, предположим, стал умирать: нарушение дыхания и прочее… Тебя не смогли по телефону найти. Так ведь уже бывало после второй операции: два дня тебя искали…

Согласись, что, не будь ты нашей коллегой, мы давно бы поставили вопрос о выписке на лечение по месту жительства. У нас – нейрохирургия, а не хоспис…

– Ну вот! Вы опять мне хамите! Почему мне все время хамят?! Я так измучилась…

– Не знаю, как ты, а муж твой – точно мучается. Если бы были живы его родители, мы бы быстрее с ними договорились…

– Конечно! С его мамашей! Вот кто неадекватен-то был – мамочка его! Это у них наследственное, наверное.

– Разве у его матери была опухоль?

– Нет. Но тупая – такая же….

– Короче, Лера. Завтра соберу консилиум, приглашу администрацию. Тебя пригласим. Сделаем коллегиальную запись. Ты подтвердишь, что от операции воздерживаешься. Не могу я за все это один отвечать. Никто этого не поймёт: в нейрохирургическом отделении умирает больной, которому можно помочь, а мы – разговоры разговариваем вместо операции. Все ждем кого-то…

– Ой! А у меня завтра – отгул. Хотела дома порядок навести.

– Лера, не буди лиха! Завтра в час – у нас в ординаторской.

Откланиваюсь. Лера подает мне руку, как для поцелуя. При ее воздушности, кисть руки у нее оказывается неожиданно крупной и грубой. Завтра точно не придет. Что делать?

Anamnesis vitae

Жена моя периодически бунтует:

– Чтобы ты обратил внимание на мое здоровье, мне нужно под грузовик попасть, ей-богу! Чтоб полчерепа снесло и шею свернуло! В ином случае от тебя ничего, кроме: «Отдохни и выпей таблетку аспирина», – не услышишь!

Но лечить больных «из-под грузовика», в самом деле, легче, чем больных с ОРЗ! Сделать тяжелому больному хуже, чем уже есть, – сложно. Температуру померил – уже помог.

А сопливому гундосу с простудой – угодить трудно. Ему надо улыбаться, советовать, назначать, сочувствовать, выписывать рецепты и объяснять, что колдрекс и фервекс – суть парацетамол, рассказывать о закаливании и пользе прогулок, лимонах-витаминах и о чае с малиновым вареньем… Шаманить и плясать с бубном вприсядку. А ведь все что нужно этому озябшему – так это покой, тепло и позвонить на работу, чтобы три дня обходились без него.

Семейные обстоятельства

Пришла соседка и говорит:

– Посмотри, будь добр, отца моей подруги. Ей в Италию лететь, а у старика спину свело, ходить не может!

– «Италия», – говорю. – Слово какое хорошее! Это что – «суровый Дант», макароны, Муссолини? Ну так нечего ей там делать! Не сезон. Пусть лучше за папашей ухаживает!

– Тебе все шуточки, а ее муж ждет в Вероне. Она в Италии уже десять лет живет. Сюда к отцу приезжала на недельку. Погостила, взяла билеты – домой лететь, а тут такое дело… Может быть, дед и не болеет. Чтоб так уж… Не хочет, чтобы дочь уезжала, вот и симулирует!

– Верона так Верона. Ее фамилия не Капулетти?

Оказалось, что итальянка живет в соседнем доме. Приходим. Типичная интеллигентская квартира, сохранившаяся с 80—90-х годов: много книг, стандартная «стенка», керамика по полкам, эстампы на стенах. Когда-то квартиру можно было назвать зажиточной. А сейчас – типа «бедненько, но чистенько».

Дочка деда – под стать квартире: сухая, обесцвеченные волосы с непрокрашенными темными корнями, узкие губы. Угораздило же итальянца!

Провели меня к больному. Очень спокойный мужчина лет семидесяти лежит под теплым пледом. Чисто выбрит, голубые глаза за толстыми стеклами очков. На тумбочке у кровати – надкусанное печенье на недопитом стакане кефира. Тут же – книга: «Христос и Антихрист» Мережковского. Однако!

Стал смотреть. Сразу видно, что болит сильно. Прямые мышцы спины напряжены, «блок» движений в поясничном отделе позвоночника. Симптомов «натяжения» – нет. Не похоже на то, что принято называть остеохондрозом и «радикулитом». Так бывает при деструкции позвонков. Не метастазы ли?

– Давайте, – говорю, – положим вас в больницу. Обезболим, сделаем снимки. Подлечим.

Но дед от госпитализации категорически отказался:

– Видите ли, я хорошо знаю наши больницы. Не допросишься, не дозовешься. Да и не могу я сейчас лечиться. Семейные обстоятельства…

– Тогда давайте поступим следующим образом. Завтра с утра я сделаю вам блокаду. Боли пройдут, и я отвезу вас на томограф. Обследуем и решим, что делать.

Больной согласился. Подсказал я ему, чем уменьшить боли, и отправился домой.

А дома жена учинила мне скандал! Со слезами стала просить ни в коем случае блокаду деду не делать. Вдруг осложнение, вдруг аллергия, вдруг… и т. д.! Чего только она со мной не пе́режила, но так никогда не просила! Я злился, ругался, но в конце концов сдался: во многом она права – не делают обычно блокады вне больницы.

Утром, перед работой, пошел к деду – извиниться и придумать что-то другое. Двери открыла заплаканная «Капулетти».