Не уверен – не умирай! Записки нейрохирурга - Павел Рудич

Если бы я знала, как все обернется, то не дала бы операцию делать. Такие это были мучения: операция, химия, облучение! Вон моя мама умерла у меня на руках. Никому ее не отдавала. Она отмучилась, и мы – с нею отмучились. Поверите ли, теперь, как вспомню мамину смерть – на душе светлеет! Отпустила она меня. А с Наташей – всё по-другому. Сколько лет прошло, а только тяжелее делается. Я теперь одна. Витя загулял. Нашел себе женщину и с ней живет…

В огромном пустом супермаркете голос женщины звучал излишне громко. Сонные кассирши с интересом прислушивались. Я кивал, соглашался. Не имело смысла напоминать ей обо всех обстоятельствах лечения ее дочери.

А вот насчет того, что с умирающими родственниками надо быть до конца, – абсолютная правда. Люди, которые пережили все муки вместе с умирающим родственником, видели его последний вздох, сами закрыли глаза, гораздо быстрее приходят в себя от горя. Гораздо быстрее тоска утраты сменяется светлой грустью по ушедшему.

Дал я Наташиной маме свой телефон, сказали мы друг другу на прощание несколько обязательных в таких случаях фраз и разошлись.

Потом задумался: я – ладно, за водкой пришел, чтобы до утра дотянуть. А что покупает в круглосуточном магазине в три часа ночи обуянная горем женщина в дорогой шубе? Ей ведь не до утра, до смерти надо доживать.

Anamnesis vitae

Бог любит красивых и умных. Поэтому они, обычно, долго и не живут. Даст нам Господь чуть-чуть на них порадоваться и тут же забирает обратно.

Иду я вчера проводить консультативный прием. У дверей кабинета уже собралась очередь. Как всегда что-то не поделили: крик, плач. Куда они торопятся? Завидев меня – притихли. И уже в этой тишине – детский голос произносит со стариковской интонацией:

– Прошу прощения, уважаемые, но не могли бы вы разговаривать потише? Ей-богу – голова раскалывается!

Поворачиваюсь и вижу мальчонку лет пяти. Голубые глаза, золотистые волосы. Ангелочков такими рисуют.

– Заходите! – говорю я маме ангелочка и уже знаю, что не кончится добром моя встреча с этой уже готовой расплакаться женщиной и с ее не по годам разумным сынишкой.

Третий справа

I

На моем столе в ординаторской под стеклом лежит фотография: четыре врача сидят на казенном диване в непринужденных позах и хохочут. Вон он, этот диван – как раз напротив моего стола.

По всему видно – врачи эти уже хорошо выпили, хотя по снимку ясно, что дело происходит ранним утром: небо за окнами еще не столько голубое, сколько розовое, и солнце падает в ординаторскую так, как это бывает в нашем городе в девять часов утра в июне.

Может, выходной какой был или праздник? Тогда можно предположить, что Жетымов уже отдежурил субботу на воскресенье, сдал смену Липкину и поэтому вполне мог себе позволить выпить.

Иван, наверное, пришел на воскресный обход пораньше, оббежал палаты, сделал назначения и тоже, понятное дело – расслабился.

Отчего в такую рань пьян я, третий справа и самый веселый?

Трудно сказать определенно, но в те времена я вообще редко когда бывал трезв. Четвертый в этой хохочущей компании – мудрый змий В. К. Он – всегда в больнице. Случалось ему и дома ночевать, как же без этого (дети у него были), но если В. К. в любое время суток вдруг оказывался кому-то из нас нужен для «посоветоваться», то он всегда оказывался на рабочем месте и в полной боевой готовности: сидел в своем кабинете над книгой или журналом, курил и постепенно пил коньяк из тонкого стакана в тяжелом серебряном подстаканнике.

Впрочем, все это я вру! Хорошо я помню то утро и еще лучше помню ночь, которая ему предшествовала. Дежурил тогда вовсе не Жетымов, а я, молодой член неясно какого коллектива: я числился по трудовой книжке травматологом, а работал нейрохирургом экстренной службы. Денег не имел, жил в коммуналке и с оптимизмом смотрел из ее окна на свинцовый Кольский залив и светлое будущее: я был уверен, что вскоре стану великим нейрохирургом. Но когда я пытался получить квалификационную категорию, мне говорили:

– А кто вы такой, собственно? Нейрохирургом вы аттестоваться не можете, так как на работу приняты как травматолог, а травматологом вы не в состоянии быть, потому что не выполняете нужного объема травматологической работы! Вы же мозги лечите, а не кости?! Специальности же «нейротравматолог» – не существует!

Ну и вот.

В два часа той самой ночи звонят мне из приёмного покоя и орут:

– Срочно спускайтесь в приемник! Тут к нам труп привезли, а хотят выгрузить как больного с инсультом! Говорят, что судороги у него были, а потом – вырубился…

– А я при чем?! И почему инсульт к нам привезли? Мы же по нервам не дежурим!

– Его везли в БСМП[34], а по дороге он у них заумирал. Вот и притащили к нам, как в ближайшую больницу! Давайте-давайте, П. К.! Ответственный велел вас вызвать.

Прибегаю в приемное отделение. Тихо. От «скорой помощи» – след простыл. На каталке – длинное тело больного, прикрытое белой простынкой. Фельдшер приемного покоя, косая Фима, с раздражением сует мне привет от «скорой» – сопроводительный талон.

– Они, мерзавцы, ещё ЧМТ[35] приписали под вопросом! Так что все равно – вам смотреть!

Смотрю. Совсем не труп! Здоровый такой мужик, морда красная с синевой. Алкоголем не пахнет. Пульс 52 удара в минуту, но ритмичный. Давление 180 и 120. Отдышка – до 30 в минуту. Хрипит и булькает. На окрик – не реагирует, глаза не открывает, речь – отсутствует, на болевой раздражитель – сгибает конечности по типу «укорочения».

Кома II, получается. Если, конечно, «скорая» ему ничего седативного не вводила. Мышечный тонус низкий, без разности сторон. Быстро делаю ЭХО-ЭГ. Масса дополнительных сигналов, и понять, смещен ли мозг, – невозможно.

– Э-ге-гей! – кричу. – Тетки! Звоните в реанимацию, скажите, что везем тяжёлого больного. Снимки и анализы – всё делаем там!

– П. К.! – орет мне вслед Фима. – Вы в курсе, что томограф не работает?!

Еще как в курсе!

В реанимации окулист нашел у больного выраженный застой на глазном дне. Приехали! Чем болеет пациент? Томографа – нет. Как ни крути, получается, что надо делать ангиографию. На ней-то больной и помрет!

Звоню на мобильник В. К. «Абонент недоступен!» – сообщила мне девушка из МТС.

II

Добежал до кабинета В. К. Сидит за столом, но коньяк отставил и не читает. На столе перед ним лежит разобранный мобильник:

– Слушай! – говорит мне В. К. – Третий мобильник за две недели ломается. И часы – тоже! Швейцарские, понимаешь ли, часы. Десять лет гарантии, а в понедельник встали, и никто их чинить не берется! Ты больного-то бери в операционную…

– ?????!!!!

– А ко мне его жена заходила. Она тебя искала, но ты чем-то занят был… ЭХО свое дурацкое, наверное, делал. Эта жена вот что мне рассказала.

Муж болеет два года. Началось все с подергивания правой руки. Потом появились утренние головные боли. Анальгетики эту боль не снимали. Потом стал плохо говорить. Сам это понимал и старался молчать. «Моторная афазия» это называется, если ты такие слова вообще знаешь…

В. К. пошарил рукой под столом, достал початую бутылку коньяка. Налил до краев стакан в подстаканнике. У меня сразу спокойнее стало на душе.

Помешав в стакане ложечкой и отхлебнув, В. К. продолжил:

– А потом его стали бить судороги. Начинались они с подергивания правой руки, затем больной терял сознание и развивались тонико-клонические генерализованые судороги с поворотом головы и глазных яблок влево. После судорог – слабость в правых конечностях: не мог поднять руку и «не работала» правая нога. Через двадцать – двадцать пять минут парез этот – проходил. На глазном дне что? Застой? Вот и бери больного в операционную. Менингиома[36] у него. Давит на задненижние отделы левой лобной доли головного мозга.

Он ведь правша? Правша! Вот и страдает у него центр моторной речи Брока в левой лобной доле. Тут же рядом – центры для правой руки. Вот тебе и судороги в ней и парезы после судорог! Во время судорог он «смотрит на очаг»: поворот головы и глаз влево. А менингиома – потому что течение болезни длительное и на кору давить так может только она, родимая.

III

Распилил я больному череп, где было велено, и тут же нашел розово-серую опухоль. Круглая такая, шесть сантиметров в диаметре. Легко удалилась. Больной быстро пришел в себя и после операции стал себя чувствовать заметно лучше. На радостях я, сдав смену Жетымову, выпил с В. К. Потом к нам присоединился Иван, пришедший на воскресный обход.

Тут нас в назидание потомкам сфотографировала жена В. К. Грозилась отослать снимок в облздравотдел. Сказала: «Ваше пьянство переходит все границы».

– Что оно, шпион, наше пьянство, что ли? Чтобы границы, понимаешь, переходить?! – загоготал В. К. – Нет, Риммуля, я с тобой определенно разведусь. Ты не знаешь, где мой паспорт?

А через неделю В. К. умер.