Бомж городской обыкновенный - Леонид Рудницкий

Его взгляд упал вниз, и он увидел на земле у своих ног два картонных прямоугольничка. Поднял их. Это оказались визитные карточки. «Иванов Иван Иванович, – было написано на одной из них. – Бомж». И номер телефона. «Сергеев Сергей Сергеевич, – значилось на второй. – Бомж». И тоже номер телефона. На обороте визитной карточки Иванова от руки было дописано: «Звони, если что».

«Это он для меня написал, что ли? – удивился Витек. – Очень любезно. Обязательно позвоню».

Он сунул визитки в карман и отправился на обход Садового, где из-за ночных страхов совсем забыл о высокопоставленных бомжах.

Вспомнил он о визитках лишь недели через две, обшаривая карманы в поисках сигарет.

Первым набрал номер Иванова.

– Приемная! – пропел приятный женский голос.

– Мне бы Ивана Ивановича, – робея от сознания масштабов его личности, попросил Витек.

– Он больше у нас не работает, – огорошила его секретарша.

– А где же он?

– Не знаю, – безразлично ответила она. – Бомжует, наверное, где-то.

Витек набрал номер Сергеева. Ответил референт.

– Вам какого Сергеева? – уточнил он. – Который бомж?

– Ага.

– Так у него нет телефона.

– Почему? – удивился Витек.

– Как почему? – теперь уже удивился тот. – Какие у бомжей могут быть телефоны? Сами приходите.

– А куда? – растерялся Витек.

– Это вы сами должны знать, – строго сказал он и положил трубку.

«Да ну их всех!» – решил Витек, у которого сразу же заболела голова от таинственности в высших сферах. Он не стал никуда ходить.

47

В обеденный перерыв Иван купил шаурму. Хотя он и слышал поговорку «Купи десять штук шаурмы – собери собаку», но этот варварский хавчик, что ни говори, был самым удобным, чтобы перекусить на улице. Он огляделся в поисках скамейки. Ему долго пришлось искать чистое место – поганая привычка столичных подростков сидеть на спинках, поставив ноги на сиденья, привела почти все скамейки в городе в свинское состояние. «Вот поприбивать бы им ступни гвоздями к сиденьям, – подумал он, – в другой раз не стали бы этого делать».

Иван часто жалел, что нет в Москве полиции нравов. Не той, что за границей ловит проституток, а которая следит за чистотой на улицах. Выбросил, например, водитель автомобиля сигаретную пачку в окно – полицейский на мотоцикл и в погоню. Догнал и заставил съесть ее при всем народе. Больше бросать не будет.

Обронил кто-нибудь кожуру банана на тротуар – полицейский нравов тут же сломал ему палец. Тот теперь будет кожуру в кармане год носить, пока там новый банан не вырастет, но урну найдет. Или же сделать такому татуировку на лбу: «Я бросил кожуру на тротуар». У человека должно быть право выбора: кому-то лучше сломанный палец, а кому-то – татуировка на лбу. Никто не должен за человека решать, что ему больше подходит.

А тем, кто оставляет бутылки и банки в метро или даже аккуратно ставит их под колоннами, можно просто забивать их в задницу. Одного раза будет достаточно, чтобы потом человек, держась за жопу, полную воспоминаний о наказании, нес через весь город пустую бутылку к себе домой.

Про бумажки от конфет и использованные проездные билеты и говорить нечего – их заталкивать в ноздри или же в уши.

«Нет, – опомнился Иван, – крышу все еще сносит. Нужно продолжить лечение».

Оно должно было начаться уже скоро. Иван регулярно отдавал все заработанные деньги Профессору, и тот говорил, что аппаратура вот-вот будет готова.

Иван углубился в шаурму. Ослик стоял рядом и изучал пыль под своими копытами. Ему еда не полагалась. Кормили и поили его два раза в сутки – утром и вечером. Так было меньше навоза, и это соответствовало науке. – Ёкорный бабай! – вдруг возмущенно воскликнул Иван.

Ему показалось, что в шаурме он увидел таракана. Он полез в нее пальцами, достал подозрительный кусок и облегченно вздохнул – это было всего лишь пережаренное мясо.

Ослик вздрогнул. Такую же присказку любил повторять его отец-пограничник, заменяя ею матерные слова. Он поднял голову и посмотрел на Ивана. По возрасту тот вполне годился ему в отцы. Ему было около двадцати семи лет, а ослику – восемь. Во время его зачатия Иван должен был проходить службу в армии. Но где он служил? Вот если бы имелось внешнее сходство…

Ослик пристально посмотрел на Ивана. Нет, внешнего сходства не было, только внутреннее. А поговорку про ба-бая, хоть она и достаточно редкая, употребляет множество людей. И неизвестно главное – служил ли Иван в Таджикистане и на какой заставе. Так что вопрос отцовства пока следовало отложить.

Иван расправился с шаурмой и опять вышел на маршрут. Они стояли в боковой аллее, в том месте, где она выходила на главную, и смотрели на публику. Взрослые рассеянно проходили мимо, но дети быстро соображали, в чем дело, и тянули их за рукава:

– Хочу покататься!

Ишак сам был и рекламой, и объявлением.

Мимо прошел дворник-таджик средних лет. Его только недавно приняли на работу, и он еще чувствовал себя неуверенно. Он увидел ослика и обрадовался ему, словно знакомому. Подошел и спросил у Ивана, путая русские и таджикские слова, можно ли погладить.

– Можно, – неожиданно ответил Иван на его языке. Дворник потрепал ослика по холке.

– Здорово, земляк! – сказал он.

Ослик фыркнул и повел ушами. Он не любил таджиков и их страну, считая ее забытым богом закутком.

– Откуда язык знаешь? – теперь уже по-русски спросил дворник у Ивана.

– Служил в Таджикистане, – нехотя ответил тот.

– Давно?

– Лет восемь назад.

Ослик запрял своими длинными ушами. Пока все сходилось.

– А на какой заставе?

Иван ответил. Это была родная застава ишака. Дворник обрадовался:

– А я живу там, – сказал он, – через один кишлак влево, если стать лицом к реке.

Иван кивнул.

– Как там сейчас? – спросил он.

– Все так же. Работы нет. Стреляют меньше. И командир теперь другой – из наших.

– А героин еще возите с той стороны? – поинтересовался Иван.

– Не знаю, – уклончиво ответил таджик. – Я этим никогда не занимался. Я закон уважаю.

Они поговорили еще несколько минут. Подошли клиенты, и таджик распрощался. Иван посадил ребенка на спину ослика и стал катать по парку. В этот раз ослик не почувствовал тяжести седока. Его сердце пело и ликовало – он нашел отца.

Он повернул голову к Ивану и хотел было сказать «Папа», но, несмотря на все его старания, получилось совсем другое.

– Вава! – вылетело у него из пасти.

– Какой у вас ослик интересный, – заметила мать ребенка. – Ишаки таких звуков вроде не должны издавать.

Ослик попытался еще раз сказать «папа», но опять не вышло.

– Он чего-то хочет, – догадалась женщина, – и пытается вам сказать.

Ребенок услышал знакомое слово и показал матери пальчик с подсохшей царапиной.

– Вава! – сказал он.

– Может, у него что-нибудь болит? – предположил Иван. – Но он не выглядит больным.

Женщине не хотелось разбираться в ишачьих болезнях.

– Мы, пожалуй, пойдем, – сказала она, подхватила ребенка и заспешила к выходу.

Ослик обрадовался, что они остались одни. «Здравствуй, папа! – собирался сказать он. – Вот мы и встретились. Где же ты так долго пропадал?» А получилось:

– Ава вава уаа уа уа уа ава!

Зато улыбка у него вышла отменная – от уха до уха. Иван всполошился. Он заглянул ослику в глаза и спросил:

– Ты не подыхать ли собрался?

Тот улыбнулся еще шире.

– Уа ва ау вау уав! – сказал он.

– Так, – понял Иван, – поговорить, значит, хочешь. Помолчи пока, а то ты мне всех клиентов распугаешь. Дома поговорим!

Ослик обиделся и замолчал. «Восемь лет не видел сына, – возмутился он, – а думает о каких-то клиентах. Тоже мне – папашка!» Хотя и понимал, что Иван пока не знает о неожиданно свалившемся на него отцовстве и объяснить ему это будет очень трудно.

48

Витек еще раз вышел в астрал и направился к себе в голову, только уже сам, без Ивана. Того не было на месте, а ему невтерпеж стало дожидаться.

Поначалу он сунулся в уши, но проходы там стали такими узкими, что ему было никак не протиснуться. Кажется, Жаку удалось развернуть извилины так, чтобы они закрывали ушные проходы полностью.

Тогда Витек пошел через нос. Этот путь оказался труднее. В носу было полно засохших и свежих соплей, пробираться через них приходилось с трудом. Он мог увязнуть и проваландаться до утра. Вдобавок его кололи росшие в носу волосы, а дергать их было нельзя, чтобы физическое тело не чихнуло и он не вылетел из носа прочь.

Он вспомнил о дороге через уши, где из неприятностей имелась только сера, но ее было немного. Но все же и эта дорога привела его к цели.

Витек попал в мозг не в том месте, где раньше, а немного в стороне. Он вышел на площадке, где толклись желания. Их было много и они разделялись на две группы – возвышенные и низменные. Возвышенные желания были одеты в белые туники и держали в руках арфы. Время от времени они ударяли по струнам и устремляли очи горе. Здесь было забытое уже желание почитать книжку, желание снять с дерева кошку, желание перевести через дорогу старушку. Желание пойти на выборы и сделать правильный выбор. Желание честно и добросовестно трудиться на работодателя. Желание уступить место в транспорте.