На первом дыхании (сборник) - Владимир Маканин

— Что это ты улыбаешься? — спросила Лариса появившуюся в комнате Валю Чекину.

Та, робея, вместо ответа сказала:

— Меня… Валечкой зовут…

Все остальные так и фыркнули, давясь смехом. Валя заалела, затем опомнилась и поправила себя и с этой минуты только так себя и называла:

— Валя.

Лариса Чубукова отметила поправку, чуть улыбнулась и спросила вторую девушку:

— А ты… Ну-ка представься теперь ты.

— Чечеткина.

— О господи. Да мы все на «ч»?

— Наверное, так и расселяли по комнатам. По алфавиту.

— А ты?

— А я — Цаплина.

— Тоже недалеко ушла.

— Конечно. Ведь «ц» и «ч» рядом, — охотно согласилась симпатичная Цаплина.

Так, вчетвером, девушки и стали жить. И весь первый месяц Лариса Чубукова звала их по фамилиям.

— Я не люблю всяких Машечек, Валечек, Женечек, — говорила она. — Во всяком случае, не с первого дня.

Разумеется, Ларисе было наплевать и на имена, и на фамилии — тут было важно нажать на новеньких, а как и чем нажать — для ее натуры было не так уж существенно. Через месяц Лариса сама удивилась своей причуде. И сама стала называть девушек по именам, а за ней и они все как бы получили разрешение на это.

Но Валя так и осталась для нее — просто Чекина.

— Извини, пожалуйста, Чекина. Что это ты развесила?

— Картинки. А что?

— Что за картинки? — Лариса гладила платье и будто бы даже не смотрела на развешанные над кроватью Вали репродукции. Они были простенькие, огоньковские, то есть вырезанные из вкладок журнала «Огонек». «Девятый вал». «Шоколадница». И всякое другое.

Валя улыбнулась:

— Разве нельзя?

И она заговорила восторженно:

— Девочки!.. Я люблю, чтобы было красиво! Приходишь — и глаз радуется. Да вы посмотрите-ка!

Но девушки смотрели только на Ларису. Молчали. А Лариса так же молча гладила платье.

Валя поникла:

— Но я правда люблю… чтоб все вокруг… было…

— Может быть, ты большая модница? — перебила Лариса.

— Нет, нет…

Ларисе было все равно, откуда атаковать непонравившуся первокурсницу. Пробуя пальцем утюг, Лариса как бы нехотя продолжала:

— Кстати, быть модницей — это совсем неплохо. Нельзя быть неряхой.

— Я не неряха, — сказала Валя тихим голосом.

— А я не уверена… — И Лариса заключила: — Ладно. Посмотрим. С этого понедельника будем считать, что началось твое дежурство.

И не только в это дежурство, но и в другие свои дежурства Валя убирала комнату по нескольку раз на день. Она убирала с особенной тщательностью, чувствуя, что за каждым шагом ее следят. Она ловила каждое слово Ларисы. Она всегда соглашалась с Ларисой и была как бы самой послушной. Но одно не переменилось.

— Висят!.. Ну вы подумайте! — сказала Лариса про картинки, вернувшись на следующий день с лекций.

Прикнопленные репродукции: медведи, сосны, лицо Незнакомки — все продолжало висеть большим цветовым пятном на стене. Лариса не допускала, что Вале не хочется снять их так уж сразу, так уж по-собачьи покорно, и что через неделю Валя их потихоньку снимет, улучив минуту, когда все уйдут и она будет одна. Но прошла неделя и две, а картинки были на прежнем месте.

— Вот она какая цаца, наша Валя!

И Лариса тут же строго спросила своим грудным и красивым голосом Чечеткину:

— У вас ведь на днях комсомольское собрание? Всего вашего курса, да?

— Да, — сказала маленькая Чечеткина, вся затрепетав.

Заканчивалась лекция по химии. Чечеткина шепнула Цаплиной — они сидели рядом:

— Я волнуюсь.

— А я, может быть, вообще не пойду на собрание, — сказала Цаплина.

— Что ты! Меня одну оставишь?

Хорошенькая Цаплина подумала, какую бы назвать причину.

— Я не ела, — сказала она. — Я хочу поесть.

— Ты обманываешь, — догадалась Чечеткина. — Ты не хочешь в это вмешиваться… Ой, десять минут осталось.

Цаплина тоже посмотрела на электрические часы, висевшие в аудитории:

— Собрание начнется сразу же?

— Да. После лекции.

— Ну вот видишь, а я не ела…

— Тише вы! — зашипел паренек с задней скамьи.

Но как раз лектор, заканчивая тему, пошутил, и довольно удачно — все засмеялись. Чечеткина под прикрытием этого общего смеха опять зашептала, шептала и показывала на сидящую впереди Валю:

— А она даже не подозревает…

— Если по-честному, тебе бы ее предупредить надо… Дескать, на собрании я собираюсь выступить, — сказала Цаплина.

— Я бы предупредила, но мне совестно.

— А выступать тебе не совестно?

— Тише. Вот разошлись, балаболки! — прикрикнул парень сзади.

— Скажите пожалуйста — отличник отыскался, — отмахнулась Чечеткина.

А хорошенькая Цаплина тихо, но вполне слышно поставила точку:

— Не связывайся, прошу тебя. Он глуповатый.

Прозвенел звонок. Цаплина сумела-таки выскользнуть потихоньку из аудитории. Оставшуюся в одиночестве Чечеткину била мелкая зябкая дрожь. Студенты складывали тетради и ручки, шумели, но не вставали — будет собрание. Перед самым началом в аудиторию успела забежать на минутку сама Лариса Чубукова.

— Ну как, готова? — подбадривающе спросила она Чечеткину.

— Д-да…

— Не робей… Все получится… Наш второй курс разделался бы с такой девицей запросто.

И Лариса ушла.

Собрание началось. Вопрос о близких праздниках. Затем — вопрос об успеваемости. И наконец, то самое «Разное».

Еле живая, наволновавшаяся, Чечеткина подняла руку, встала и дрожащим голосом заговорила:

— Вот если девушка… Если не сжилась с подругами по общежитию. Если вывешивает на стене всякие картинки — хорошо это или плохо?

— А какие картинки? — раздался любопытствующий голос парня.

— Тише! Тише! — заколотил карандашом по графину председательствующий. И уже в тишине сказал: — Кто хочет выступить?

Никто не понял, о чем речь. И желающих выступить не было. И тогда председательствующий спросил:

— У кого еще есть «разное»?.. Давайте.

— Я предлагаю всем курсом сходить на «Пармскую обитель», — сказала хроменькая студентка из первого ряда.

Вечером Лариса Чубукова спросила:

— Ну как?

— Я выступила… все как надо, — сказала Чечеткина.

— Ну и что?

— Ее, в общем, осудили.

Чечеткина умолчала, что на собрании она даже не назвала фамилию Вали. Она порозовела, перевела дух и сказала:

— Валя тихая…

— Таких и надо держать тихими. И ведь посмотри: не сняла свои картинки!

— Наверное, до нее очень медленно доходит, — робко предположила Чечеткина. И опять покраснела.

Однажды они были в комнате только двое — Лариса заплетала свою красивую косу. Такая минута. На столе тикал огромный будильник. Отбросив косу за спину, Лариса решительно шагнула к Вале.

— Ты… ты, — у Ларисы неожиданно для нее самой заклокотало в горле, — ты выставлять себя стала, истории всякие рассказывать… «Ах, девочки, Валя Чекина так замечательно рассказывает! Истории прямо как сочиняет!..»

— Какие истории? — спросила Валя.

— Про то, как преподаватель пытался проскочить в кино без билета!

— А-а… Но я своими глазами видела.

— А как ветер уносит листья, да еще красивые листья, осенние, — тоже сама видела?

— Тоже видела.

— Видела, ну и держи при себе — видела!.. А зачем ты все это нам рассказываешь? Ах, девочки, я люблю, чтоб все было красиво, да?.. Зачем это ты миленькой щебетуньей себя выставляешь?

— Тебе жалко?

Лариса Чубукова надвинулась на Валю:

— Запомни, ласточка. В этой комнате один человек, которого все любят. Здесь только одного любят.

— Тебя?

— Да, меня. А ты не знала?

Валя не ответила. Лишь улыбнулась.

— И не строй из себя щебетунью, иначе мы тебя выживем из нашей комнаты. Заставим поменяться — понятно?

Вошли Чечеткина и Цаплина. В руках у них были аккуратные стопки белья — они гладили на общей кухне.

— Ур-ра! А нам удалось погладить без очереди! — И Чечеткина весело закрутилась на месте.

— Что это вы обе такие красные? — спросила Цаплина, внимательно вглядываясь.

Лариса Чубукова как бы нехотя бросила:

— Закон преломления света… Солнце в окна бьет, разве не видишь…

В тот же вечер, когда все четверо сидели в комнате, мучаясь над задачами, и выдалась минутка, — Валя опять рассказывала:

— …Иду я и вижу: в каком-то дворике задумчиво старичок бродит. Ну, старичок как старичок. Беленький. Вдруг оглянулся он по сторонам: никого нет — и как бросится к мячу… А мячик лежал на земле, мальчишки, видно, забыли. Старичок как врежет мяч меж кустов, как врежет еще… Бежит, ногами кренделя выделывает и кричит шепотом: «Пас!.. Пас!..» Я не удержалась и — в хохот… — Валя и сейчас засмеялась.