Знойная параллель - Валентин Рыбин

Шумов сдвигает брови:

— Это еще ничего. Это он маминым языком заговорил. Это ее любимое выражение: «Не смей трогать!». А вообще-то, Илья Ильич, как-нибудь всыплю я тебе за все твои грехи. Если еще хоть раз услышу скверное слово, попадет тебе...

— Вот вы говорили о приписках, — продолжаю я начатый разговор. — А этот самый, ваш герой с Вол-го-Дона, который до тринадцати тысяч выколачивает... Может, благодаря припискам?

— Нет, нет, даже не думайте! — гасит мое подозрение Ковус. — Это настоящий ас своего дела. Бульдозерист высшего класса.

Я достаю записную книжку и ручку:

— Скажите, как его фамилия? Надо не забыть, повидаться.

— Мирошин, — говорит начальник участка. — Иван Васильевич Мирошин.

Я хоть и знал, что Ванька Мирошин где-то здесь на канале, но в последнее время совсем забыл о нем. И сейчас, когда услышал его фамилию, даже вздрогнул. И приятно стало, черт возьми! Это же наш, хурангизский! Ведь и моя журналистская деятельность началась с него. С его «знаменитого» прыжка с парашютом.

— Я знаю его, — говорю как можно спокойнее. — Мы вместе служили. В авиации. В штурмовом полку. Непонятно только, как он попал сюда?

— У него среднее специальное образование, — уточняет Шумов. — Он окончил автодорожный техникум. Кажется, сначала работал на руководящей должности, а потом сел за штурвал.

— Далеко от поселка его забой? — поинтересовался я.

— Да, далековато. Километров пятнадцать на восток. Около флага двух участков. У нас тут Каракумы поделены на Марыйский и Керкинский участки. Ну, на границе мы водрузили красный флаг, — ответил Шумов.

Мы пообедали у гостеприимного хозяина. Потом Шумов повел нас с Ковусом в соседний домик и сказал, чтобы селились пока здесь, а потом будет видно. Мы осмотрели жилье. Ничего, подходящее. Двое уже жили в нем. И нас еще двое. Итак, четыре места на два смежных вагончика. Сойдет. Земного, Волчихина и остальных, прибывших вместе с нами, начальник тотчас распределил по пикетам. Договорились: завтра утром отвезет их на трассу. Мы с Ковусом отдохнули малость, потом пошли взглянуть на поселок.

Идем к столовой. Солнце уже за барханами. С трассы возвращаются механизаторы. Не все. Только те, кто живет в поселке. Входим внутрь столовой. Тут длинный дощатый стол. Один его конец упирается в раздаточное окно. Две поварихи с насурмленными бровями мечутся у плиты. Входят четверо дюжих ребят. Откупоривают бутылку, разливают в стаканы. Гоп — и нет. Закусили холодными котлетами. Распечатывают другую. Спрашивают поварих, скоро ли сварится ужин? Бойкая женщина, лет тридцати двух, щурится:

— А куда вам спешить-то! Только и слово, что мужики, а все силы на пустыню выбрасываете!

Здоровенный широкоплечий парняга в безрукавке, облокотившись на раздаточное окошко, что-то говорит поварихе на ухо.

Она краснеет до корней волос и отворачивается. Парень улыбается и садится за стол.

— Откуда будете? — присматриваясь, спрашивает он. — Этого монгола, кажется, где-то видел, а тебя совсем не знаю.

Ковуса он назвал монголом, и тот сразу в штыки:

— Легче на поворотах! Завтра придешь выработку подписывать: как будешь в глаза смотреть?

— Ну, а чего особенного я сказал? — удивляется парень, поняв, что немножко ошибся. — Меня, например, все татарином называют, даже по имени не зовут, но я же ничего!

— И очень плохо, что ничего, — еще строже отзывается Ковус. — Ты думаешь, если пустыня, так и человеческое достоинство надо терять? Разболтала вас тут всех эта «кукла»!

Парни дружно засмеялись. Знакомимся. Предлагают вместе выпить. Мы наотрез отказываемся. Ковус еще вдобавок делает выговор. Меня интересуют люди. Кто они? Откуда? Шумов поясняет: на участке более ста человек. В основном с Волго-Дона и сибиряки. Механизаторы — что те, что эти — сильные. На многих стройках работали, многое повидали. Как говорится, зря трепаться не любят. Иные даже кино не хотят смотреть (а привозят его раз в месяц), лишь бы не потерять лишний приработок. О лекциях, о культурно-массовой работе и говорить нечего. Ответ один: «Сработаем канал, тогда и веселиться будем, и лекции, какие есть — все прослушаем. А пока, начальник, не тревожь. Не отвлекай глупостями. Тебе же нужен план? Вот план и получай, а работу не дезорганизуй!»

— Комсомольцы есть! — уточняю я.

— Есть, пятеро всего. Жена моя и еще четверо, из училища механизации. Недавно прибыли.

— Ну, коммунисты, парторганизация, конечно, есть?

— Разумеется. Да беда, что и парторг кроме плана ни о чем другом не думает. И я сам, вобщем-то, все время прикован к технике и кубам. Лекцию не проведешь — сойдет, а вот кубы не додашь — тут посложнее...

Распрощались поздно ночью. Отправились спать. Засветили коптилку — на подушке Ковуса скорпион.

— Вот тварь! — ругается Ковус. — Главное, знает, кого кусать надо.

Стряхивает зелено-желтую гадость на пол и давит сапогом.

— А змея сюда не может заползти? — поинтересовался я.

— Нет, — отвечает хладнокровно Ковус. — Змеи умнее скорпионов. С прорабом ни одна змея не свяжется, если узнает, что прораб — Ковус!

Он начинает чистить зубы. Тут заходит Аскад. Присмотрелся в полутьме к нам, говорит:

— Значит, вы со мной поселились? Понятно. Значит, здесь больше пить нельзя?

— Ни в коем случае, — отвечаю я.

— Значит, теперь будем зубы чистить? — недоуменно смотрит он на прораба.

— На, чисть тоже, — Ковус подает ему коробку с порошком.

— Да бросьте вы издеваться! — вскрикивает Аскад. — Я хоть и татарин, но меня дурачить не надо. Я вам не женщина! И вообще...

— Ну, ладно, не сердись, — говорю я. — Ложись и спи с нечищенными зубами.

7.

Утром выезжаем на пикеты. Я — опять в кузове с сибиряками, и Ковус — с нами. Едем по склонам барханов. Русло канала ниже. Оно здесь широкое и просматривается вдоль километров на десять. Мощная будет река в пустыне! Катера поплывут, теплоходы, чайки появятся — даже не верится. Домики механизаторов— на склонах. Один от другого примерно в километре. Утро свежее, воздух сух. Треск саксауловых веток под колесами, словно ружейная стрельба. А грохот моторов настолько силен, что я беспрестанно думаю о Хурангизе и наших грозных «Илах». Экскаваторы и бульдозеры заняли пикеты вперемежку. Вот трехкубовый поскрипывает тросами. Стрела экскаватора то кланяется, то выпрямляется, вынося сыпучий песок на отвал. Ковус спрыгивает с борта, зовет с собой одного из сибиряков и идет, махая фуражкой, чтобы машинист приостановил работу. Тот не обращает внимания. Из домика выходит другой экскаваторщик, видимо, сменщик. Ковус что-то втолковывает ему, и оставляет приезжего парня... Едем дальше...

Спустя час «разбросали» по пикетам всех, кроме Земного. Я попросил Ковуса, чтобы определил его к Мирошину.

Подъезжаем к последнему пикету. Здесь два домика. Тоже на бугре. Ниже, в забое — бульдозер Ваньки Ми-рошина. Из домика выходит женщина. В замусоленном сарафане и белой косынке. Жена «великого аса пустыни».

— Здравствуйте, хозяюшка, — говорит Ковус. — Как живем, можем?

— Да ничего. Пока что солярка есть. Бочка целая. Но пора и свеженькой подбросить.

Рачительная женщина. Ничего не скажешь! О ее хватке я слышал еще в Хурангизе. Но лично ее не знаю, и она меня тоже. Тринадцать тысяч в месяц — это, конечно, ее заслуга. Мирошинское мастерство и настойчивость его супруги делают свое дело.

— Иван один работает? — уточняю я.

— Один. По шестнадцать часов из забоя не вылазит. Вылезет, поест, поспит и опять — за штурвал.

Слышим, мотор бульдозера умолк. Поднимается к домику сам Мирошин. В промасленных брюках, в рубашке с засученными рукавами. Меня узнал сразу. Еще и не приблизился, а уже закричал:

— Вот это да! Природин! Не зря говорят — мир тесен. Второго однополчанина встречаю!

— А кто еще здесь?

— Да Чары Аннаева встретил недавно.

— А! Я думал еще кто-то из однополчан на трассе. С Чары мы постоянно видимся.

— Ну, что, Катюша! Разреши нам хоть с полчасика побалакать? — спрашивает не очень уверенно Мирошин.

Женщина сверкнула обиженно глазами, нахмурилась:

— Вчера полчаса потерял, сегодня опять полчаса! Уж и не знаю, Иван, что мы с тобой в этом месяце заработаем? Кабы за простой платили, тогда иное дело!

Философия железная. Даже у Ковуса глаза расширились, а уж он-то видал работяг всяких. И все-таки, что ни говори, а Мирошин — передовик по выброшенным кубам. Я пропускаю упрек его жены мимо ушей.

— Вот, Ваня, как случается в жизни: второй раз о тебе буду писать. Говорят, техникум окончил, на базе работал, потом на Волго-Дон подался.

— Да ведь на окладе далеко не уедешь, — отвечает он. — Завгаром был. Конечно, должностишка — ничего, но разве сравнишь с работой бульдозериста?

— Неужто только из-за денег? — спрашиваю с претензией. — А энтузиазм?