Звезды для командора - Владимир Борода

А где же деревни? -

удивился вслух Юрий отсутствию сельско-колхозного населения.

— Какие деревни? -

в свою очередь удивился секретарь.

— Ну, тут же ведь когда-то жили люди, были деревни, разводили скот, гнали самогон, выращивали хлеб, огурцы…

Секретарь пожал плечами:

— Ни каких деревень здесь нет. А если и были, то их снесли. И уже давно. Я в свои двадцать семь лет не помню здесь ни каких деревень…

Юрий чуть не впал в прострацию:

— Как снесли, а люди, людей же куда дели, а где же у вас теперь сельское хозяйство?..

— В России нет безработицы, нет фашизма, у нас нет коммунизма, у нас нет нечестных людей, нет несчастных, очень низкая, да-да, очень низкая таблица показателей по самоубийцам, практически нет несчастных людей, -

зачастил секретарь, видимо тщательно подготовленный на эту тему, но Юрий резко прервал его.

— А куда дели людей?!

— Людей?.. Дома и деревни скорей всего снесли, ну а люди, люди получили ссуды, из банка и построили кто что захотел — да вы же сами видели, коттеджи, особняки, поместья…

— Дворцы-особняки на ссуды, -

Юрий был не силен в банковском деле, а потому подумал — черт их знает, в демократическом этом капитализме…

— Ну а сельское хозяйство?

— Где-то там, -

неопределенно махнул рукой в пространство секретарь. Юрий же вспомнил:

— А как это нет несчастных людей, а как же несчастная любовь?..

— Несчастной любви нет в демократической России! Так как все браки заключаются через свахо-консультационные фирмы.

— Свахокон… Охренеть можно…

Юрий глубоко задумался над свершившимся… Сколько людей, лучших людей, заметьте, сложили свои и чужие головы за счастье народа — Чернышевский, Толстой, Достоевский, что это у меня одни писатели прут, неужели нет ни одного не из писателей порядочных? такова видать особенность российского отдельного пути — даже головы складывали за счастье народа писатели, а не кто-либо другой… Хоть и умирали дома, в постели, но все равно за счастье…

Автомобиль мчался по такой российско-типичной улице такого типично-российского поселения, усаженного ромашками и березками, уставленного стилизованными под старину петербургскую фонарями, навевающими стихи Пушкина А.С., по сторонам улицы, среди зелени, за чугунными литыми заборами, всемирно известное российское литье, возвышались особняки, дворцы и терема в чисто российском стиле… Один краше другого. Шофер чуть вильнул рулем, послушная автомашина влетела в широко распахнутые ворота и замерла, чуть качнув своих пассажиров, перед высоким резным крыльцом.

Перед ахнувшим от изумления Юрием открылась изумившая его картина — посреди зеленой лужайки прянично-сказочным чудом возвышался старинный терем, правильней сказать копия, по-видимому снабженная внутри всеми достижениями санитарно-коммунальной техники. Башенки и купола в виде луковок, столбики и крылечки, ставни и петушки на крышах, все это было густо украшено драгоценейшей резьбой и раскрашено во все мыслимые цвета… Юрий глядел, разинув рот, не отрываясь, на чудо, стоявшее перед ним… А ненавистный секретарь не унимался:

— Российский путь капитализма является путеводной звездой для всего прогрессивного человечества!..

Только степенно подошедший неизвестно кто в старинном кафтане, спас Юрия от этого террориста.

— Российский путь капитализма является путеводной звездой для всего прогрессивного человечества, -

хозяйка терема очень элегантно пригубила бокал с шампанским и взяв важного гостя за локоток, за локоток гостя дорогого, басит и басит на ухо надоевшее, уже давно надоевшее. Худая и длинная, как баба-яга или сама смерть, вся в брильянтах, как новогодняя елка, и в мехах, как медведь или чукча зимою, на голове кокошник, усыпанный жемчугом, бережно, но цепко, ни куда не вырвешься, как постовой милиционер тащила она чуть захмелевшего, больше не дают, сволочи! как постовой милиционер при социализме, тащила она, хозяйка-баба-яга, Юрия, от одной группки гостей до другой… Улыбаясь налево и направо великолепными искусственными зубами немалой видать собственности-ценности, голова кругом, а выпить не дают, гады-ы-ы, демонстрировала она Юрия, как какую-то диковинную зверушку иль редкостный экземпляр ее личной коллекции… Следом семенил секретарь, так же улыбаясь налево-направо.

— Познакомтесь, это Юрий — мой самый любимый и дорогой гость! Это он в том самом дальнем космосе отстоял честь России…

Можно подумать, на нее, на честь, кто-нибудь покушался…

— Очень приятно! Разрешите представится — генерал от инфантерии господин Васильев-Булочкин!

Малиновый звон подков или шпор плюс блеск искусственных зубов отпечатался в памяти.

— Доктор философских наук, преподаватель академии Российской, господин Разуваев-Валенков! К вашим услугам…

Либеральное потряхивание остатками шевелюры и блеск пенсне… Да на хрен мне нужны твои услуги…

— Госпожа Ларионова, меценат нашей творческой молодежи…

— А вы такой милый!..

Ну и выдра, действительно, кто же на нее бесплатно посмотрит!.. Бр-р-р…

— Господин Задохликов, коммерческий директор и соуправитель фирмы… Название фирмы скрылось за звуками русского, а правильней сказать, российского народного оркестра, грянувшего с большим воодушевлением "Калинку" Особенно сильно старался один длинный и худой балалаечник. Все присутствующие подхватили мелодию и стали в меру своих способностей подвывать — калинка-малинка, ягода моя-я-я-я…

— Что вам налить, Юрий? -

с придыханием и немного в нос, давая понять, как ей трудно удержать себя в рамках приличия и сдержать давно мучавшую ее страсть, спросила героя дальнего космоса какая-то девица Саблина, дочь собственных родителей, владельцев сети предприятий быстрого обслуживания "Пельмени мгновенные", как пояснил скороговоркой все не отстающий секретарь.

— Водки, -

попытался быть самостоятельным Юрий, но…

— Минуточку, Юрий забыл, что доктор советовал ему воздержатся недельку-другую от крепких спиртных напитков, налейте ему шампанского немного…

А это все тот же иуда-секретарь, повесить его на осине мало, черт бы его побрал… Скотина…

— Юрий, это у вас после дальнего космоса? -

глава широко раскрыты, рот тоже, в предчувствии крика, узенький лоб в замазанных прыщах наморщен, руки сложены на плоской груди и нервно теребят пояс голубого платья, блестящего и скользкого…

— Что? Что после космоса?

— Ну доктор, нельзя водки, этот надоедливый молодой человек…

— Да нет, он просто меня ревнует, он влюблен в меня, а водку доктор запретил после триппера…

Секретарь тактично подхватил Юрия под руку, тем самым подтвердив версию любовника и оттащил от заинтересованной девицы героя дальнего космоса к группе каких-то военных и штатских, но тем не менее с выправкой настоящих вояк.

— А вот и герой дальнего космоса — Юрий Леонидов, прощу любить и жаловать!

Блеск зубов искусственных и очков, дерганье ногами и звон шпор, потные ладони и змеиные взглядывающие прямо в самую душу…

— Ура!..

— Я счастлив…

— Красавец-ц-ц!..

— Ну чисто капитан!..

— Я слышал — вас пожаловали полковником?

— Разрешите представится…

— Разрешите…

— Ра…

Блестел натертый до зеркального блеска паркет, а вслед за ним и мебель, сияла хрусталем люстра, очки, лысины и зубы, блистали ордена, груди, чуть прикрытые кисеей платьев и плечи, как сказал один классик — отполированные многочисленными взглядами мужчин… Все было на славу, все было как обычно, как обычно Юрию хотелось нажраться, надраться, назюзюкаться и так далее… Стоило лететь так далеко, долго и в пространстве времени и верст, что б быть марионеткой в каких-то пятницах и играть роль героя-рубаки на каких-то вторниках… От всей этой херни, именуемой раньше, при социализме, общественной жизнью, а ныне великосветской, его всегда мутило, а после последней советской и вовсе было невыносимо воспринимать эту муть… Почему-то несло фальшью и гнильцой.

Кружились пары, гремели придурки в псевдорусских костюмах на российских инструментах, гости жрали, пили и болтали о всякой ерунде, то и дело вздымая к высокому потолку бокалы и выплевывая тосты за матушку-Россию, за ее особый путь и три составных части… Юрия было скучно и мерзко, в этой новой России он ни чего не видел, ни чего не знает, не могут же все, весь народ, вся Россия вот так вот обжираться икрой и опиваться шампанским, но его ни куда не выпускают, он ни чего не может увидеть…

— Над чем задумался, Юрий?

Совершенно незнакомый дед, лет так семьдесят-подсраку-слишком, в отличнейшим серо-синем костюме с искрой, блестя лысиной в капельках пота и искусственными челюстями, весь изрезанный морщинами, как мопс, интересовался его самочувствием и настроением, мол над чем задумался, да еще и на "ты"…