Дыхание розы - Андреа Жапп

Леоне очень многого не знал об этой женщине, такой красивой, такой благородной, которая крепко сжимала его в объятиях, называла его «своим нежным рыцарем с крестом», когда ему было лет пять или шесть. Знала ли она, что настанет день, и он вступит в орден госпитальеров или тамплиеров? Или это были просто ласковые слова матери?

Уйдя в столь сладостные и одновременно столь горестные воспоминания, он вовремя опомнился, осознав, что слишком близко подобрался к добыче и существует опасность, что инквизитор обернется и примется рассматривать его. Флорен не должен был узнать его через несколько дней. Леоне замедлил шаг.

Не снимал ли инквизитор какую-нибудь уютную гарсоньерку[54] в этом зажиточном, тихом квартале города, чтобы иметь возможность спокойно преображаться и даже принимать любовниц? Он хорошо наживался на крови других.

Никола Флорен бодро шел, углубляясь в один из тех кварталов, которые при наступлении ночи избавляются от праздношатающейся публики и теряют свой пристойный вид по мере того, как их заселяет другая фауна. Здесь стояли более скромные дома с выступающими консолями, которые почти соприкасались друг с другом, образуя над улочками своеобразные своды. В каждом фасаде, выходящем на улицу, размещалась лавочка или мастерская. Леоне стали встречаться женщины, одежда которых свидетельствовала об их занятии*, как требовали власти и Церковь. Более яркие цвета их платьев, нескромные вырезы, а также запрет носить те же украшения или пояса, что носили горожанки и благородные дамы, делали их узнаваемыми для покупателей плотских услуг. Леоне понял, что поблизости находился девичий дом,[55] как это было заведено в крупных городах.[56] Проститутка, которой было не больше пятнадцати лет, подошла к Флорену. Он оглядел проститутку с ног до головы, оценивая ее, словно лошадь. Рыцарь притаился за дверью, наблюдая за торгом, который происходил в нескольких туазах от него. Он даже не осмеливался представить себе, что должна будет пережить за несколько монет девица, поскольку нисколько не сомневался, что и сексуальным пристрастиям Флорена были присущи насилие и жестокость. Наконец они отправились дальше и вошли в лавочку торговца льняными тканями, которая, вероятно, была прикрытием борделя.

Прошло добрых полчаса прежде, чем вновь появился инквизитор. Его тонкие губы расплывались в довольной улыбке, озарявшей лицо. Леоне спрашивал себя, смогла ли встать на ноги публичная девка.[57] Сутенеры, поставлявшие свечи и вино, не обращали внимания на «шалости» своих клиентов, какими бы жестокими они ни были, поскольку получали свою долю.

Назад Флорен возвращался той же дорогой. Леоне шел следом. Но вместо того чтобы свернуть на Гончарную улицу Флорен пошел прямо, до перекрестка с улицей Ангела. Вскоре он исчез под портиком дома горожанина. Леоне подождал несколько секунд, потом подошел ближе. Над первым и вторым этажами, возведенными из камня, возвышался третий фахверковый этаж. Крыша из кровельного сланца казалась новой. Несомненно, ею совсем недавно заменили обычную соломенную крышу, и это свидетельствовало о том, что владелец дома был зажиточным горожанином. Небольшие окна были вставлены в глухие рамы и защищены промасленной тканью. Все ставни, кроме ставен второго этажа, были закрыты. Сточные желоба, позволявшие выливать на улицу грязную воду из кухни, были сухими, как и стоки для нечистот, по которым человеческие экскременты текли в выгребные ямы или рвы. Создавалось впечатление, что это прекрасное здание какое-то время стояло заброшенным.

Вероятно, Флорен снимал комнатушку на улице Крок, чтобы иметь возможность переодеваться там в богатого горожанина, а затем приходить в этот роскошный дом. Кому принадлежал этот дом? Почему казалось, что в нем никто не живет?

Леоне потребовался всего лишь один час и немного лжи, чтобы узнать это от лавочников, державших свои лавки на Гончарной улице и на улице Ангела. Сьер Пьер Тюбеф, богатый суконщик, был весьма своевременно обвинен в ереси и сношениях с дьяволом. Инквизиция конфисковала все его имущество. Жена и оба сына суконщика бежали из города. Они приходили в ужас от одной только мысли, что жалоба может побудить инквизитора взяться и за них. Леоне не сомневался, что так все и произошло бы. Флорен получил великолепный дом практически даром. Чуть позже рыцарь покинул этот квартал. Теперь он знал, где живет мучитель Аньес.

Артюс д'Отон сгорал от нетерпения, сидя за кружкой медовухи, которую он едва пригубил. Что произошло с этим мальчишкой? Он уже давно должен был бы вернуться и сообщить сведения. Граф боролся с яростью, но, главное, с отчаянием. Позволил ли он этому маленькому нищему обмануть себя? Впрочем, мальчишка должен был польститься на торой денье. Заметил ли Флорен своего преследователя, отбив у того охоту шпионить? Граф забеспокоился о судьбе мальчишки, но быстро успокоился. Эти юные плуты были проворными, и схватить их за руку мог лишь очень ловкий человек. Граф злился на себя. Что теперь делать? Если он станет следить за инквизитором, Флорен мгновенно узнает его. Он проклинал себя за то, что был человеком чести. Он мог вызвать на дуэль, драться и побеждать. Но уловки и хитрости были ему чужды. Он чувствовал себя безоружным перед такой ловкой гадюкой, которой был инквизитор. Монж де Брине, его бальи, ничем не сможет помочь ему в этом деле, поскольку они были очень похожи друг на друга. И вдруг он нашел очевидное и простое решение; Клеман! Флорен не знал мальчика. Зато Клеман уже доказал свое мужество и ум и был готов на все, лишь бы спасти свою даму. Почувствовав несказанное облегчение, Артюс расслабился и пригубил медовуху. Послезавтра он вместе с Клеманом вернется в Алансон.

Вечером Флорен отправится туда, откуда он никогда не выйдет: в ад. И тогда граф сошлется на Божий суд. Когда обвинитель умрет, сраженный десницей Божьей, Аньес обретет свободу. Артюс резко встал, едва не опрокинув стол, и стремительно вышел, сопровождаемый удивленными взглядами других посетителей.

Рыцарь Франческо де Леоне разыскал улицу Карро, которая была привести его к месту назначенной встречи, к таверне «Шпульня»[58] на улице Мотальщиков. Леоне ориентировался по громким выкрикам зазывалы,[59] которому было поручено объявлять по всему кварталу цену на вино, подаваемое в таверне.

Когда рыцарь вошел, господин Шпульня – было принято называть владельцев таверн по их вывеске – поднял голову, спрашивая себя, что понадобилось кузнецу в его заведении, где собирались галантерейщики – цех, богатство и влияние которого продолжали расти и к которому теперь относились почти так же уважительно, как к горожанам. Мэтр Шпульня колебался. Его завсегдатаи не любили, когда к ним подсаживался представитель низшего ремесла. Но, поскольку речь шла не о кожевнике, сопровождаемом отвратительным запахом падали, которым пропиталась его одежда, и уже тем более не о презренном красильщике, сейчас было не время давать от ворот поворот. Тем более что сьера Шпульню заинтриговала манера, с которой держался этот человек: удивительная непринужденность, раскованность, в которой не было ни тени высокомерия. Несомненно, завсегдатаи, сидевшие в таверне, тоже почувствовали это, поскольку, взглянув на незнакомца, тут же вернулись к своим разговорам. Кузнец молча обвел зал взглядом, потом, не сказав ни единого слова, повернулся к хозяину и показал подбородком на стоявший в стороне стол, за который он собирался сесть.