Русалья неделя - Воздвиженская Елена

– Тогда мы сами придём за нею. Но не бойся, мы не заставим её силой. Ежели она не согласится выйти за царевича, мы не станем её неволить.

– Как же так? – заплакала Арина, – Ведь мы люди крещёные а вы подземные жители, как же жить ей с вами под землёй?

Король улыбнулся:

– Не плачь, женщина, ибо и я тоже земной житель. Я был рождён женщиной с верхнего мира. А жена моя – дочь подземного короля. И так же, как и у вас, есть у нас и храмы, и свои служители. Мы не обидим твою дочь. Но и ты не обмани нас, приведи её в назначенный час.

– Хорошо, – согласилась Арина, опустив голову.

***

Наступила семнадцатая весна. Настенька гуляла подолгу по лугам, да сидела у речки, как работу по дому кончит, венки плела, песни пела. Мать Арина бывало прикрикнет:

– Что ты ходишь всё по лугам да полям? Гляди, как бы в беду не попасть. Нет бы с девками да парнями погулять.

– Скучно мне с ними, маменька, и поговорить не о чем.

– Батюшки мои, да как же так-то? А о чём тебе надо говорить?

– Я сегодня цветок такой занятный нашла, на склоне у реки. Сам синенький, а по краешку каёмочка идёт тёмненькая, прожилочки в нём сиреневые, а по листочку будто узор идёт резной.

– Ох, Настенька, как жить станешь ты со своими мечтами? Вся-то ты в думках своих! Так и будешь одна век вековать, какой парень на тебя, такую мечтательную, поглядит?

– А у меня есть жених, – ответила тихо девушка, и потупилась, покраснев, как маков цвет.

– Это ещё кто? – обомлела Арина.

– Дмитрием зовут его. Мы с ним на склоне сидим у реки, да по лугам гуляем. Он такой, маменька… Добрый да ласковый.

– Чей же будет Дмитрий-то твой? Отчего свататься не идёт?

– Не знаю чей. Говорит из другого села он. Не время ещё, говорит, свататься.

– Ишь каков, – подбоченилась Арина, – Вот тяте-то расскажу, будете знать у меня, как по лугам гулять!

И тут словно молнией поразило Арину – вспомнила она обещание своё давнее, данное в ночь купальскую. Нынче-то как раз и срок подошёл. Семнадцать лет Настеньке исполнилось.

Несколько ночей не спала Арина, сама не своя стала. После решила она открыться Настеньке, да и поведала ей всё. Закручинилась Настенька, ведь сердечко её уже другому принадлежало. Да и под землю уходить жутко ей было. Только материно слово нельзя нарушать, и велела она Арине вести её в срок к тому камню.

– Авось смилуются они надо мною, – ответила она матери.

И вот, настала Купальская ночь. Уложила Арина ребят своих. Дождались, пока Влас уснёт. И вышли потихоньку с Настенькой из избы. Как пришли они на поляну, так уж там весь народ маленький был, как и тогда, семнадцать лет назад. Увидев Арину смолкли все. Неспеша подошла Арина к королю и королеве, ведя за руку свою дочь.

– Пришла я, как и обещала, – тихо молвила она.

И тут вскинула свои очи Настенька, заплакала:

– Пощади меня, король! Не хочу я к вам! Есть жених у меня любимый, Димушка.

– Что ж, – ответил король, – Спасибо тебе, женщина, что слово своё сдержала. Да только и я тоже в ту ночь слово давал, и оно крепко. Не стану я тебя неволить, девица. Ступай с Богом!

И тут вышел вдруг на поляну царевич в золотых одеждах, в кафтане расписном, встал перед Настенькой.

– Дмитрий! – обомлела девушка.

– Я это, Настенька.

– Да как же это?

– Не сказал я тебе ничего. Думал испугаешься, обождать решил до времени, после открыться, а там уж, что ты скажешь. И не знал я того, что ты мне в жёны была обещана. Так пойдешь ли ты теперь за меня? А с родителями твоими станем мы встречаться здесь, у камня, на Купалу да Святках. Согласна ли ты стать мне женой любимою?

– Согласна, – ответила Настенька.

С той поры много лет прошло, но и по сей день, люди говорят, если посидеть подольше у того большого камня на склоне холма, то можно услышать пение. Это поют маленькие человечки.

Ниночка

– Не болтай-ко, старый, началось всё ещё до того, как Ниночку похоронили. Я тебе сейчас, сынок, сама расскажу, как дело-то было.

– Пётр, муж Лизаветин, на войне пропал без вести. Она замуж больше не вышла, так и прождала всю жизнь своего Петра, всё твердила, мол, живой он. Не было похоронки, значит живой. Дочку свою Ниночку воспитывала, хозяйство содержала. Козочки у них были, да курочки с петушком, огород сажали, тем и жили.

Ниночке тогда пятнадцать лет исполнилось, когда стала она блажить. Как блажить-то, говоришь? А вот слушай. Раз ночью проснулась Лизавета, глядь, а дочери в избе нет. Ну, думает, мало ли, вышла на двор. Ждёт-пождёт, нет дочери. Уж давно бы пора все дела сделать. Где она запропастилась? Ну, и вышла Лизавета на крыльцо. Во дворе тёмно. Ни зги не видать. Она до уборной дошла. А дочки-то и нет.

Что делать? Перепугалась Лизавета. Куда могла девчонка ночью из дому уйти? Вышла за ворота, и там не видать. Пустая улица. Ни одно окошко не светится, спят все в деревне. Побежала в дом за платком, на плечи накинуть, в одной сорочке ведь выбежала. Пока бегала, выходит за ворота, а Ниночка уж сама навстречу идёт. Накинулась на неё мать, мол, где была? А Ниночка сама не своя, словно спит с открытыми глазами.

– Неужто лунная болезнь к девчонке пристала? – испугалась Лизавета, – А то может порчу кто наслал?

Увела она дочь домой, пока никто не видел, в кровать уложила, та и уснула тут же. А с утра побежала к фельшерице, всё рассказала.

– Как теперь жить? Что делать? Лечится ли такая напасть?

Фельдшерица Лизавету расспросила, и велела Ниночку к ней привести, только не говорить для чего, отговориться, что на осмотр просто. Привела Лизавета дочку. Поговорила с ней фельдшерица, то да сё, после на скамеечке подождать сказала, сама Лизавету позвала.

– Ничего, – говорит, – Такого не вижу. Переутомилась, наверное, девочка. Экзамены на носу. Вот каникулы начнутся, отдохнёт и всё в норму придёт. Нервная система расшаталась. Попейте-ка вот эту настойку, на ночь по ложке подавай.

Только настойка та не помогла. Не прошло и трёх дней, как снова Ниночка ночью из дому ушла. Лизавета и проспала этот момент. Как проснулась, да спохватилась, да побежала искать, глядь, а Ниночка снова сама уж идёт по улице. Страшно-то ведь как, сынок, ты вот сам подумай – ночь тёмная, на улице ни души, и идёт по дороге, вся в белом, девчонка. Хоть мать родная Лизавета, а и той жутко стало в ту минуту.

И тогда решила Лизавета не спать, а следить за Ниночкой, может дознается, от чего она по ночам встаёт, да куда ходит. Несколько ночей спокойно было А на пятую ночь лежит Лизавета, не спит, а только дремлет, даже и не раздевалась, и слышит в окошко будто стукнули тихохонько. Она глаза приоткрыла и глядит. В окне тень промелькнула и голосок девичий засмеялся снаружи, в палисаде. Встала Лизавета, к окну быстро подбежала – никого. Только вишни колышутся, словно кто-то был тут только что.

Легла Лизавета. Снова стук-стук в окошко тихонько. Будто ноготком по стеклу стучат. Тут Ниночка на кровати села, глаза открыла, посидела малость, и пошла прочь из избы. Лизавета за ней. И решила она не вмешиваться, значится, а правды доискаться, что же будет. На всякой случай нож за пазуху сунула, мало ли чего, а она за себя и за дитё постоять сумеет. Ну и пошла вслед за Ниночкой, чуть поодаль. Ниночка на крылечко вышла, после на травку спустилась, как была босая и в сорочке, после за ворота и по улице пошла. Мать за ней. Вот уж последнюю избу миновали. Вот уж луга.

– Куда же она идёт? – думается матери.