Уютная душа - Мария Воронова

Вроде бы он был прав. Действительно, почему она не может мыть полы и ухаживать за больными, если это принесет нормальные деньги? Можно будет сделать ремонт, приодеться, послать денег родителям… Нет, определенно тридцать тысяч не будут лишними в их семейном бюджете. Но бросать работу, которую она знала и любила, не хотелось. Господи, почему Борис все время разрушает ее… ну, карьеру — это, конечно, слишком громко сказано… Во всяком случае, он сводит на нет все ее профессиональные успехи. Она ведь хорошо училась в институте, посещала научное общество кафедры анестезиологии, к третьему курсу имела уже две публикации. Преподаватели говорили, что, если она не сбавит темпа, вполне сможет получить красный диплом, а значит, поступить в аспирантуру… Но от всего этого пришлось отказаться, ибо главное для женщины — семья.

А теперь, когда она, похоронив надежды стать врачом, выросла в операционную сестру высокой квалификации, научилась не только подавать инструменты на всех видах оперативных вмешательств, но и ассистировать хирургу; теперь, когда она уже сама могла подсказать молодому доктору, что делать в затруднительной ситуации, когда стала авторитетным человеком в клинике, — муж предлагает ей бросить все за тридцать тысяч рублей в месяц!

Да, живут они небогато. Гонораров за операции, этих конвертов, составляющих основной источник дохода успешного врача, Борис почти никогда не получал. В клинике не знали, что Таня — его жена, он запретил ей говорить об этом, поэтому она вдоволь наслушалась от сестер, что как хирург Максимов практически профнепригоден. А уж лучше операционных сестер никто не знает, кто хороший хирург, а кто плохой.

После того как Максимов потрудился в операционной несколько дней, в сестринской за ним прочно закрепилась кличка «гнида», в связи с чем штатный отрицательный персонаж Миллер был переведен в положительные. Все познается в сравнении.

Правда, Максимов и сам не слишком стремился оперировать, брал только самые простые, типичные случаи.

«Кажется, ученый он тоже весьма средний, — подумала Таня. — Поэтому для поддержания в семейном кругу мифа о собственной гениальности Борису следовало удалить меня из клиники. Но как же такому посредственному человеку удалось сделать столь блестящую карьеру? Да, Борис написал две диссертации, кандидатскую и докторскую, но то же самое сделал Миллер, однако он не продвинулся дальше второго профессора кафедры».

Таня знала, что успешные карьеры в медицине делаются или благодаря влиятельным родственникам, или благодаря счастливому случаю — если доктору удается вылечить какую-нибудь важную персону, а важная персона не чужда благодарности.

В жизни ее мужа не было ни того ни другого. Может быть, все дело в ревности? Таня вспомнила исторический анекдот о выборах папы. Не желая уступать высокий пост друг другу, кардиналы выбрали папой самого немощного.

…Она сварила себе кофе. Жаль, что дома нет вина, сейчас в самый раз было бы выпить для успокоения нервов.

Ясное дело, попав в круг знаменитых хирургов города, людей весьма обеспеченных, Борис должен был «соответствовать». Он тратил много денег на одежду и мужские аксессуары, чтобы казаться состоятельным человеком, Отсутствие машины объяснял нежеланием стоять в пробках, а в дом, где было далеко до евростандарта, почти никого не приглашал.

Таня вела хозяйство очень скромно, за крупами и кофе ездила на оптовую базу, мясо тоже закупала большими порциями, вместо готовых колбас делала паштеты или варила телячьи языки. Борис любил рыбу, и каждую неделю Таня засаливала ему горбушу по семьдесят пять рублей за кило.

Борис никогда не отдавал ей зарплату, она даже не знала, сколько он получает. Хозяйство велось на ее деньги, а муж копил свои кровные в неизвестном ей месте. Время от времени он, не посоветовавшись с Таней, тратился на крупные покупки, хотя она была уверена, что современный холодильник пригодился бы им больше, чем огромный телевизор, а новая газовая плита нужнее компьютера последней модели — ведь для научной работы Борису вполне хватало и старого.

Но как-то ей удалось привыкнуть даже к тому, что, демонстрируя обновку — итальянские ботинки за четыреста долларов, Борис и не вспоминал, что его жена третий сезон ходит в одних и тех же турецких сапогах. Ему необходимо выглядеть хорошо, к этому его обязывает положение, а ей-то зачем? Она замужем, завлекать мужчин ей не нужно, на работе она ходит в форме, дома — в спортивном костюме, а для того чтобы дойти от дома до работы, достаточно одной пары джинсов и пуловера.

Кроме того, говорил он, с ее фигурой как ни нарядись, красоты не прибавишь.

…Таня посмотрела в темное окно кухни и невесело усмехнулась. Десять лет она прожила с человеком, который постоянно обижал и оскорблял ее, но, странное дело, это не отталкивало, а еще сильнее привязывало ее к нему. Таня считала его замечания заслуженными и справедливыми, укреплялась в мысли, что она непривлекательная женщина и плохая жена и не будет нужна никому, если Борис ее бросит. И чем хуже он относился к ней, тем больше она за него цеплялась.

В самом деле, почему бы ей и не мыть полы, если за это платят тридцать тысяч? А Миллер… Незачем им видеться, она ведь с ума сойдет, заново переживая свой позор при каждой встрече.

Нужно забыть о нем как можно скорее. Ужаснее всего душу изматывает сожаление о том, что могло бы быть…

Миллер рассказал Валериану Павловичу о своей выходке, опустив причины, заставившие его ударить Максимова.

Криворучко расстроился.

— Конечно, — сказал он, — двинуть Максимову по физиономии — вполне естественное для нормального человека желание, но если бы все, кому этого хотелось, так и поступали, он не вылезал бы из травмпункта.

Однако сделанного не воротишь. Посовещавшись, они решили, что Миллеру нужно увольняться из клиники как можно скорее. Криворучко начал обзванивать знакомых, подыскивая для Миллера место, но пока профессор мог твердо рассчитывать лишь на должность продавца красок, которую ему обещал тот же Чесноков.

Перед скорым расставанием профессорами завладела грусть. После окончания рабочего дня они подолгу засиживались в кабинете, пили чай с коньяком и предавались воспоминаниям. Потом шли по темному больничному саду, петляя между корпусами, и Дмитрий Дмитриевич не мог себе представить, что наступит день, когда ему больше не придется ходить этой дорогой.

— Это хорошо, что ты уходишь, — сказал Криворучко, выключая верхний свет. Вместо него он зажег настольную лампу, отчего в маленьком кабинете сразу стало теплее и уютнее. В этот раз на чай с коньяком был приглашен и только что освободившийся с дежурства Чесноков, но старый профессор не был настроен соблюдать субординацию. — Борька все одно жизни бы тебе не дал. Не такой это человек, чтобы простить подчиненному талант… Слушай, Дим, а не позвонить ли нам Колдунову? Может, он найдет место для диссидента?