Запах гари - Вячеслав Воронов

Неожиданно он отставил крыс и подскочил к Занозе, который опустил ствол пистолета к полу, лихорадочно водил им по сторонам и не знал, на что решиться. Одним движением, чуть не поломав ему пальцы, Котиль вырвал оружие, а другой рукой без усилия двинул в лицо. Тот неуклюже попятился и тяжело уселся на пол, размазывая кровь, которая потекла из носа.

— Так что, для одного только бабы годятся?! — заорал Котиль и, развернувшись, приставил ствол пистолета ко лбу Кащея, который сидел на полу, поджав ноги. — Погулять решили на славу? Серёжки вам надо, мобилки! А за всё платить надо, за всё! И не деньгами, я денег не принимаю! Жизнью заплатите, кровью своей!

Он уже не кричал, а хрипел, выкатив в ярости глаза. Кащей побледнел, бормоча что-то успокаивающее. Крысы тем временем отступали, выбегая в полураскрытую дверь.

— Мы ж на твоей стороне! — выдал, наконец, Кащей связную фразу, пытаясь медленно, без резких движений отодвинуться в сторону.

— Крысы тоже на моей стороне! — прорычал Котиль, больно тыча стволом Кащею в лоб. — Пока не стали… крысами! И чем вы лучше них! Был бы ты… человеком!

Внезапно он скис, потупив глаза. Выражение лица его стало горестным, словно он осознал вдруг какую-то непоправимую беду, хуже которой быть не может, и выхода нет. Пистолет он опустил, отвернулся от Кащея, решая какую-то проблему, которая завладела всем его существом без остатка. Кащей медленно и тихо взгромоздился на ноги, собрался с силами и, злобно сверкнув глазами, толкнул его в спину и бросился к выходу. Как только он исчез за дверью, из коридора донеслась отборная ругань. Ругались таким басом, что, казалось, устоявший при землетрясении потолок не выдержит и рухнет, похоронив под собой всех находившихся в лаборатории.

Котиль, отброшенный неожиданным толчком и услышав ругань, мгновенно собрался и поднял пистолет. В коридоре раздались выстрелы, дикий звериный рёв, тяжелый топот и крысиный писк. С треском вынося полупритворённую дверь, обратно в лабораторию влетел Кащей, нелепо взмахнув руками и тяжело грохнувшись на пол. Из носа его густо текла кровь, он был оглушен и не сразу обрел способность к движению. Вслед ему в дверном проёме показался Бардаганов.

Вид его был страшен. Недельная чёрная щетина на тошнотворно — белом лице, и без того изуродованном шрамом и ожогом, выглядела проказой, которая густо покрыла кожу. Синяя футболка была заляпана грязью, порвана в двух местах и на плече измазана белой кровью. Глаза его пылали, в руке он сжимал пистолет. Увидев Котиля и оружие у него, он отшатнулся назад, в коридор, словно падая, и на ходу выстрелил. Котиль нажал на курок в то же мгновение.

Пуля попала Котилю в грудь, с правой стороны. Он почувствовал толчок, затем боль, словно тело его прижгли огнем. Но боль быстро притупилась, и её вполне можно было переносить. Он опёрся о хирургический стол и подвигал правой рукой, в которой сжимал пистолет. Плечо слегка занемело, но рука послушно двигалась, словно не было ничего из разряда вон выходящего в куске свинца, пробившего грудь, что обычного человека поставило бы на грань жизни и смерти.

— Ещё один! — со злобной насмешкой протянул Котиль. — Тебе тоже я не даю погулять?

— Ты умника из себя не строй! — прорычал Бардаганов из коридора, не показываясь. — Ты всё, что у меня было, угробил! И кишки я тебе выпущу, не сомневайся! И бабу твою…

Голова его вдруг показалась в дверях, у самого пола, глаза сверкнули яростью. Грохнуло два выстрела, но Котиль успел отпрянуть, и пуля лишь оцарапала ему бедро. Отскакивая, он чуть не ушиб Вику, которая сидела на корточках возле приборного стола и боялась пикнуть. В трёх шагах, испуганно обхватив головы, словно это могло чем-то помочь, на полу сидели Андрей Михайлович и доктор Левак.

Вика с перекошенным от страхом лицом стала судорожно отодвигаться от Котиля, как от чумного. Для всех он представлял опасность, всем был неугоден, все отвернулись от него, как от чумного. Проще было выйти к врагам и отдаться им на растерзание. Пусть Бардаганов всадит ему в сердце с десяток пуль, пусть крысы вопьются в его плоть, пусть уголовники отрежут голову, утоляя ненасытную свою жажду мести всему миру, пусть растащат его на тысячу кусочков, производя бесчеловечные опыты! Но для чего-то он ещё сопротивлялся, для чего ещё дышал.

Он чувствовал, что силы его на исходе. Порции кислорода, которые он мимовольно вдыхал, сражаясь с переродившимся псом, ранение в грудь и усилия борьбы делали своё дело. Он давно не ел, не дышал дымом, не пил грязной воды, и сейчас, несмотря на обстановку, лихорадочно выискивал возможность пополнить силы, но пока не находил её. На глаза его порой опускалась пелена, словно лёгкий туман конденсировался в атмосфере лаборатории. Несмотря на это, его решение бороться до конца лишь крепло.

Бардаганов решил не давать врагу передышки, не позволял её и себе. Сгорая от желания побыстрее свершить дело своей мести, он снова показался в дверном проеме, на этот раз уже в полный рост. Не целясь, он выстрелил, промахнулся и снова отступил в коридор. Котиль стрелял в ответ, пытаясь подсчитать, сколько у него осталось патронов, и сколько их может быть у врага.

Чувства Котиля, и так обострённые, взвинтились до максимума, словно он был заводной игрушкой и кто-то в считанные мгновения ещё подкрутил пружину, с риском поломать механизм. Он почувствовал опасность, ещё не зная, откуда она может исходить. Вдруг, непривычным звуком привлекая внимание, раздался звон разбиваемого стекла. Будто в замедленной киносъемке Котиль увидел, как смялись, взлетая до потолка, жалюзи на окнах, как медленно разлетаются в стороны куски оконного стекла, как заострённая граната из гранатомета летит под углом, в направлении потолка. Котиль, забыв о слабости и ранах, взрывным усилием подпрыгнул и бросился на Вику, повалив её на пол и прикрыв собой.

Буря пронеслась по лаборатории, сметая и уничтожая всё на своем пути. Операционный стол швырнуло на Котиля, и это спасло ему жизнь. Металлический тяжелый стол накрыл его, больно ударив по голове и лопаткам, но заслонив от осколков и взрывной волны. Его оглушило, в ушах, охваченных острой болью, зазвенело. Боль быстро притупилась, и он взглянул на Вику. Она лежала, придавленная его телом, свернувшись калачиком, и закрывала уши ладонями. На лице её было страдальческое выражение, и как только Котиль обрёл способность воспринимать звуки, он услышал её крик.

— Что с тобой? — спросил он, хотя и так знал, в чём дело — от сильного звука, от взрывной волны у неё могли повредиться барабанные перепонки. Сдвинув с себя стол, он положил серые ладони поверх её ладоней, закрыл глаза и сосредоточился на руках. Он не знал, сможет ли помочь ей, ведь он уже был не совсем человеком, и сомнения тотчас стали разъедать его дух, словно раковая опухоль здоровый орган. Но он, мгновенно осознавший, что сомнение, этот враг всех добрых начинаний в мире, убьёт его способности и устремления, прогнал его всей силой естества. Волна гнева на самого себя быстро прошла, сменившись светлым потоком, идущим из самого сердца к ладоням.

Вика перестала кричать, растерянно подняла голову и глазами, подернутыми влажной дымкой, посмотрела перед собой. Боль её прошла, страх тоже прошел, и она некоторое время лежала неподвижно, не глядя на Котиля.

Котиль, понимая, что опасность не миновала, а, напротив, всё еще впереди, обернулся и осмотрел поле боя. Кащей, усыпанный штукатуркой, сидел на полу, в состоянии шока, и недоуменно рассматривал то, что осталось от правой руки. Руки не было по локоть, кровь из култышки вытекала равномерными толчками; большая лужа крови на полу увеличивалась, ширясь густой пугающей массой. Андрей Михайлович, белый халат которого был весь залит кровью, сдавленно завывал, катаясь по полу под окном, прямо по осколкам стекла, взявшись ладонями за голову. Голова и лицо его тоже были в крови. Временами он замирал и убирал с головы руки, словно раздумывая над глобальными проблемами, и становилось видно, что во лбу его торчит пробивший череп осколок гранаты. Доктор Левак лежал на спине, и тихо и неподвижно смотрел в потолок. На лице его тоже была кровь, и кисть руки была в крови, а белоснежный халат странным образом оставался таким же белоснежным.

— Ну что? — заорал Бардаганов из коридора. — Ты еще жив? Сейчас мы это проверим!

— Они по всем стреляют! — закричал Котиль. — И то тебе тоже! Они всех нас решили здесь угробить!

На какое-то время в лаборатории повисла пугающая тишина. Бардаганов, снова лежавший на полу коридора, как партизан в засаде, крепко зажмурил глаза и несколько раз с ревом отчаяния ударил лбом о пол.

— Да плевать мне! — заорал он, пылая гневом, способным расплавить айсберг. — Что мне уже терять? Все равно всё — ты, ты, ты!..

Он выстрелил, но Котиль прикрылся столом, и пуля срикошетила от железного листа, войдя в стену, обитую белоснежным пластиком. Снова выстрелили из гранатомета, и по лаборатории снова пронеслась буря, уничтожая, разнося в клочья то, чего не смогла уничтожить и разнести в клочья первая граната. Деревянный шкаф, стоявший у входа, загорелся, выделяя клубы едкого дыма. Бардаганов опять выстрелил, и Котиль стрелял в ответ, пока у него не закончились патроны. Вика снова испуганно кричала, а Кащей уже не рассматривал окровавленную культю руки, а молча лежал в луже крови, как и оба сотрудника института, и халат доктора Левака, так долго хранивший девственную белизну, на этот раз был весь опорочен кровью.