Последний ангел - Константин Брендючков

У меня в этом познания самые дилетантские, но доводы, приведенные в статье, показались мне очень убедительными, исходящими и из обнаруженной радиоактивности, и из характера повала леса, и из отсутствия всяких обломков, что может быть объяснено только тем, что корабль сгорел в пламени атомного взрыва, чего с метеоритом быть не могло.

Все это согласуется с тем, что я узнал в своей второй жизни, когда был Лией, и отчасти с письмом из сейфа, но есть и расхождения. Помните, я говорил о «Разведчике», с которым Лия собиралась посетить Терру? Допустим, что на такой ракете были атомные двигатели, которые и сожгли ее в момент катастрофы, но почему в таком случае уцелел ангел? И почему он только один? И почему он был найден в застеклованном виде?

Приказчик Башкирова в своем письме предположил, что остекленение результат изготовления божка, но ведь совершенно очевидно, что такое тунгусам не под силу, скорее всего, это могло быть покрытие из какой-нибудь смолы, но и тут что-то не сходится. К нам ангел попал без всякой оболочки. Предположим, что Башкиров ее разбил, но ведь материал самого изделия остался несокрушим, пока я не применил твердосплавное сверло, а такого материала тогда не было. Нет, ангел, безусловно, не земного происхождения, он — из космоса, а дальше я ничего не могу понять.

Жалко Лию, в чем-то она, по-видимому, просчиталась, и Терра жестоко наказала ее за ошибку, по каким же проницательным оказался профессор Казанцев, у него ведь ангела не было, он не подозревал и о том, что виделось мне!

Между прочим, дорогой доктор, порекомендуйте мне, пожалуйста, литературу по энцефалографии, начиная от самой популярной до возможно более глубокой. У меня при возне с компьютером зашевелилась одна чумовая идея. Я вспомнил, что Фада, занимаясь со своим Комбинатором, обычно надевала какой-то венец и прихватывала лодыжки браслетами. Это же неспроста, видимо. Комбинатор действовал с обратной связью. Вот мне и думается, не поискать ли способов работы компьютера в зависимости от биотоков. Ничего конкретного у меня пока нет, есть только зуд, по вашему выражению.

Впрочем, я знаю, что область техники для Вас — темный лес, а потому перехожу в заключение от всяких домыслов к моей повседневной жизни. Вы не думайте, что я оторвался от нее и потонул в бездне фантасмагории. Нет, живу весьма деятельно и плодотворно. Просто жалко, что мне раньше не представилось возможности быть хоть каким-то начальничком, сколько пользы принес бы. Нет, я не хвастаюсь, но так уж вышло, что я отлично сработался со своими сослуживцами и у нас есть уже неоспоримые успехи. На днях мы получили за одну разработку золотую медаль на ВДНХ, нами подано уже пять заявок на авторские свидетельства на изобретения, из коих две лично мои, да и вообще почти все работы бюро проходят на уровне изобретений.

Отдел или бюро, как мы его по привычке называем, стал под стать НИИ, в нем почти все работают масштабно, а главное — заинтересованно. Этому в немалой мере способствует компьютер, разгрузивший инженеров от расчетной работы.

Сказывается и моя способность проникновения в чужие мысли и умение навязывать свои. С администрированием это не имеет ничего общего. Я Вам сейчас попробую описать, как это происходит.

Вначале я предпочитал руководить из кабинета, чтобы отучить инженеров от опеки, свойственной моему предшественнику. Потом я стал прогуливаться по отделу и вглядываться в работы, но — молча и отнюдь не тыча пальцем в каждую мелочь.

Поначалу это стесняло конструкторов, потом привыкли и перестали обращать на меня внимание. И тут я стал замечать чертовски интересное явление. Подойду к какому-нибудь кульману, перекинусь с товарищем несколькими словами, иногда даже не относящимися к делу, и замолчу, стоя за его плечом. Он продолжает работу, а я смотрю и, как бы сказать, сопереживаю. И начинает мне тут передаваться ход его мыслей. В общем, стоим, молчим, оба напряженно обдумываем, придирчиво спорим и обязательно находим правильное решение.

Вам, Кузьма Кузьмич, наверняка приходилось читать про «мозговой штурм» — совместное и неограниченное обсуждение задач несколькими компетентными людьми. Так вот, у нас происходит нечто похожее, только бессловесное и более действенное. Поиск решения протекает, по-моему, лавинообразно, будто мы взаимно служим усилителями умственной деятельности, причем это не утомляет, а доставляет даже удовольствие и мне, и моему «сомыслителю».

Вот так постою я молча полчасика, а то и час, и два, конструктор про меня давно забудет, набрасывает, стирает, чертит, а потом «добьет» все затруднения, оторвется от доски и только тут вновь заметит меня рядом.

— Видали, — скажет, — какая поэма получилась!

А то просто улыбнется: «Вы еще здесь, оказывается!» — и пойдет перекурить удачную находку. И оба останемся весьма довольными проведенным временем, а разница между нами только в том, что он и не подозревает о моем участии в его творчестве.

Не думайте, что я тут что-то воображаю, я знаю о самочувствии моих сотрудников, «читаю» их мысли, да и Афина, которой, разумеется, тоже привелось испытать это на себе, подтверждает то же самое, со своей, конечно, окраской:

— При тебе мне и думается радостнее, мой милый; видишь, как благотворно ты на меня действуешь.

Конечно, я не злоупотребляю своими возможностями, никогда не лезу в чужие мысли, не касающиеся работы, но, право же, такие «штурмы» доставляют удовольствие, которое можно сравнить с прочтением хорошей книги, с просмотром спектакля или с шахматной игрой.

Кстати, о шахматах: вот с ними мне последнее время просто не везет. Я не очень сильный игрок, но когда-то легко обыгрывал многих своих сослуживцев. У нас в бюро есть один перворазрядник, но мне случалось выигрывать и у него, а за последнее время с кем ни сяду, непременно продую.

Мне кажется, да и партнеры говорят, что при всем при том я играю и сейчас неплохо, им нравится со мной играть, играю я, по их словам, изобретательно и остро, а всегда оказывается, что они играют еще лучше. Ну ни одной партии не могу выиграть, обидно даже!

И это — несмотря на то, что я сосредоточиваюсь не только на игре, я невольно вижу мысли соперника, знаю его планы, но стоит подстроить ловушку, затеять комбинацию, придумать маневр — партнер меняет ход, который собирался сделать, догадывается о ловушке, раскрывает мой маневр и непременно сажает меня в галошу! Не происходит ли и здесь нечто подобное творческому штурму: ведь самого себя обыграть невозможно!

Ну ничего, шахматные поражения меня не огорчают, они многократно компенсируются тем, что мне удалось сосредоточить в себе весь объем работы отдела, я непрерывно держу в голове все задумки своих инженеров, помню их решения, представляю их чертежи так, как если бы все это запечатлелось в долговременной памяти нашего компьютера. Я даже не подозревал, что у меня такая крепкая и объемная память, а по мере того, как я «вжился» в ход разработок, она, кажется, улучшилась еще больше.