Живые в Эпоху мёртвых. Старик - Александр Иванин

Сидящий за рулем спортивного вида мужчина никак не отреагировал на его слова. Помолчав немного, он вполне спокойно пояснил:

— Правильно говорить — педераст. Это греческое слово. Вполне литературное, и оскорбительного я в нем ничего не вижу. Вон вся Европа за гомосексуалистов горой стоит. Я еще подростком понял, что мне мужское тело нравится. У меня дома весь шкаф был заставлен буклетами из музеев да альбомами со скульптурой и картинами. Я часами мог смотреть на красивые мужские тела. А вот от баб воротило. Для меня сиська бабская — все равно что мешок с соплями. Полное отвращение. — Куля замолчал на время, пока выруливал между часто стоящими зомбаками, потом продолжил: — Талантами меня Бог обделил. Так я спортом заниматься стал. Хотелось такое же красивое тело иметь, как у статуй римских. Я тренером-инструктором работал в элитном фитнес-центре. Любимый человек у меня был Никита. Действительно любимый. Я с ним счастлив был. Да я и папиком мохнатеньким обзавелся для денег. Папик меня по курортам катал, подарки дарил, машины, квартиру купил. А потом краля моя престарелая про мальчика моего узнал. Вот тогда и пришлось по счетам заплатить. Подставил он меня в схему рисковую, директором конторы сделал. Денег он снял немерено, а меня и повязали. Я не такой тупой. Когда жареным запахло, я в Испанию убежал. Так меня в международный розыск объявили. Мартышка моя старая и тогда меня слил. В полицию сдал. Меня после этого на родину этапировали. Когда я уже сидел, меня там папик навестил и все выложил, как меня слил, а Никиту моего блатным на развлечение сплавил. Щедро он им за это заплатил. Что они с Никитой сделали, я даже рассказывать не буду. Мне на зоне сначала нормально было — я же не пассив. К активным глиномесам там спокойно относятся. Еще поставить на зоне себя правильно смог — на воле единоборствами я тоже серьезно занимался. Тогда опять эта сучонка на зону мои фотки в нижнем женском белье переправила. Вот тогда меня в девичий угол и прописали. Когда мне предложили в отряд обиженных вступить, я единственное условие поставил — гада этого шлепнуть. Так мне сразу и позволили. Еще и помогли. Когда в отряд принимают, дают одного человека грохнуть на свой выбор. Выбираешь, на ком тебе душу хочется отвести, и начальству докладываешь, а они тебе с оружием, транспортом, тактикой и аналитикой содействуют. Еще и остальные пацаны из отряда тебе на мокрухе помогать должны. Это нас так всех кровью и круговой порукой повязывали. Многие только ради мести в отряд шли. Выкрал я тогда урода этого — мартышку мою старую. Заперли его на козлодерне и жизнь ему веселую устроили. У нас на базе два кобеля было — доги английские. Натасканные… Две недельки папик мой новой жизни порадовался и умер от перитонита. Кишку ему порвали, заражение случилось. Не уберегли.

Вдруг над головой ударил в несколько очередей пулемет. Кузов машины дробно затрясся от выстрелов. Старик увидел, как впереди на дороге кеглями валятся мертвецы, освобождая проезд. Куля рулил сосредоточенно, сопя носом и периодически злобно матерясь. Машина запрыгала по трупам. Куля, почти не сбавляя газа, проскочил опасный участок.

Машина проехала через примечательное место. Мертвецы колышущейся толпой текли прямо через дорогу. Их было действительно много. Откуда их столько взялось в этом месте? Куда они бредут?

— Куля, ты калганом своим пошеруди малеха! Зачем ты сюда полез. В трупах завязнем, станем на месте — и чего тогда? У меня вся повязка кровью напиталась. Они же в машину лезть будут на запах. Нас мертвяками по самую крышу мигом засыплет.

Куля ничего не сказал, только крепче сжал баранку джипа.

За окном бежала Москва — новая и страшная, одновременно знакомая и незнакомая. Город смердел мертвечиной. Движение на улицах напоминало агонию. Редкие одиночные машины, военная техника, колонны разномастных автомобилей. На улицах уже не было прохожих, точнее, не было живых прохожих. Мертвые бродили, стояли и лежали повсюду. Старик увидел, как механически бредущие манекены просто массой задавили двух бегущих женщин. Те сначала пытались уворачиваться от мертвецов, отталкивали их от себя, даже, можно сказать, вполне успешно. Потом на руке одной из них повис голый ребенок без кожи на лице. Вторая успела пробежать после этого не больше десяти метров. Ее за ногу схватила толстая женщина с объеденными до костей ногами.

Столица умирала в конвульсиях. Старик зажмурился, чтобы не видеть этого кошмара. Он и хотел бы заплакать по уходящей из города жизни, но слез у него не было.

— Дед, а ты зачем портфель с собой взял? — поинтересовался у него Смуглянка.

— Так у меня там все, что от прежней жизни осталось.

Дед молча вытащил тонкую книгу большого формата — глянцевое подарочное издание о городе-курорте Сочи. Меж толстых мелованных страниц лежали три фотографии. На первой старой черно-белой фотографии его за шею обнимали дочка и сноха, а вокруг цвели яблони. Сын стоял рядом и надевал мясо на шампуры. Все улыбались. Жена сына тогда уже беременной была. Все улыбались такими безмятежными, радостными улыбками. На второй большой фотографии из фотосалона он и его ненаглядная Софьюшка держали друг друга за руки. На третьей фотографии была одна Софьюшка, точнее, только ее лицо. Она подпирала обеими руками голову и улыбалась легкой, едва заметной улыбкой. Можно было сказать, что улыбается она только глазами. Он даже не помнил, когда сделали эту фотографию. Старик нашел ее буквально на днях, когда клеил очередной альбом.

Смуглянка посмотрел на фотографии, молча кивая. Потом книга перекочевала обратно в портфель. Дед использовал книгу вместо папки и носил ее с собой в портфеле постоянно.

Проезжая под мостом, Куля свернул в сторону. Мертвяков было удивительно много.

— Какого хрена… — начал было Смуглянка, но осекся, увидев, что пикап подъехал к короткому микроавтобусу, на крыше которого стоял человек с видеокамерой.

Было непонятно, как Куля сумел заметить бедолагу на крыше автомобиля. Ведь его закрывал собой разбитый автобус. Куля практически вплотную притерся к белому микроавтобусу, зажав бортом четверых зомби. Противно затрещали кости. Старик не увидел, но сразу почувствовал, как парень с крыши микроавтобуса спрыгнул в кузов. Джип рванул с места, расталкивая и давя бредущие и стоящие трупы. Опять были глухие удары тел о кенгурятник и борта машины, хруст костей от ударов и хруст под колесами автомобиля. Почти все лобовое стекло было забрызгано кровью. Дворники размазывали грязную жижу по стеклу. Жидкость в бачке омывателя уже закончилась. Сзади большим кораблем плыл КамАЗ. С улицы тянуло трупным смрадом, кровью и смертью.