Живые в Эпоху мёртвых. Старик - Александр Иванин

Блидевский плакал ничуть не скрываясь, громко и взахлеб. Он обнимал мертвого сына. Армянин отвел адвоката в сторону. Спортивный бандит щедро полил соляркой из второй канистры тела сверху. О том, что от такого костра может сгореть весь дом, уже никто не думал. Последние события полностью вытеснили собой вообще все остальное. Говорить никто ничего не стал. В горле у деда стоял комок. Старику казалось, что он постарел еще на семьдесят лет. Постарели они все.

В вестибюле воняло соляркой. Спортивный бандит вытащил фальшфейер из жилетки со множеством карманов и поджег его. Яркое шипящее пламя, сыплющее искрами вокруг, осветило дергающимся светом весь лобби.

— Ну что? Пошли, а то угорим! — сказал спортивный и бросил факел к основанию пирамиды.

Политые соляркой трупы разгорались неспешно, но уверенно.

Старик вышел вслед за главным бандитом. Следом Казарян вывел Блидевского, аккуратно держа того за плечи. Адвокат уже не рыдал, а молча вздрагивал всем телом и захлебываясь вдыхал воздух.

Симпатичный надел мотоциклетный шлем и легко запрыгнул в кузов, расположившись за пулеметом на турели. Черноглазый бандит обернулся к компании старика:

— Слышь, ара?

— Меня Тамик зовут.

— Вот что, Тамик. Сейчас садишься за руль КамАЗа и едешь за нами. Будем ехать быстро. Старайся не отстать. Если дурковать начнешь, это будет последнее, что ты на этом свете сделаешь. Скворец у нас парень меткий до ужаса и быстрый, как детский понос. Скворец, подтверди.

— Ага. Я как, Робин Гуд, в любое яйцо попаду, только из пулемета.

— Молодец, Скворец. Понял, Тамик? Вывезем вас из города. Доедем до накопителя, а там нас уже встречать будут. Дальше сами. Понятно?

— Понял я. Понял. Не волнуйся. Я на КамАЗе быстрее всех гонял.

Деда и хнычущего Блидевского посадили на заднее сиденье пикапа. Хоть пикап и был здоровым, но места сзади было не так уж много. Спортивный усадил раненого черноглазого на пассажирское место, а сам сел за руль. Утробно заурчал двигатель машины. Они тронулись с места. Скворец несколькими очередями расчистил путь от появившихся зомби.

С жалобным звоном лопнули стекла подъезда, в котором старик провел большую часть времени из последних пяти лет. Из разбитых окон повалил густой черный дым и вырвались языки красного пламени. Старик видел в некоторых окнах своего подъезда лица людей, но сделать уже ничего не мог.

— Вадик меня зовите, или Смуглянка. Кому как нравится.

— Ефимыч, — привычно представился старик.

— Олег, — кивнул адвокат.

— Вы, уважаемые, извините, что так получилось. Бабенка и парень ваш. Но, видит бог, я не хотел этого. Честно.

— А зачем вы Валю убили? Неужели вам женщины не нужны? — мрачно спросил его старик.

— Эге. Спору нет, хороша девка. Да только куда нам ее брать прикажешь? К себе в обоз, что ли, или к бабам нашим отправить? Мы же налегке летаем, она нам в багажнике без надобности, только груз лишний. А бабье наше в лагере ее сначала изувечит, а потом все равно на котлеты пустит. Ты что, баб не знаешь? Там ей еще хуже было бы. Намучилась бы перед смертью раз эдак в двадцать больше, чем здесь. Бабы — они же без мозгов, одни эмоции. А убивать мы ее не хотели. Так, попользовать, а потом, может, и отпустили бы. Только видишь, какая оказия получилась. Пацаны у нас злые совсем и на голову больные. Как кровь почувствуют, так им совсем башню сносит. Заигрались немного. Сначала, видать, просто глумиться стали, а как она орать начала, так и конец ей настал. Помучилась, бедняжка, смерть приняла лютую.

— Так вы же казаки. И должны землю родную защищать.

— Да какие мы тебе казаки, дед. Года три назад собрали нас и готовить начали. Черные, те, которые приехали, — это бойцы федеральной службы исполнения наказаний. Вертухаи, короче, но не кумовья, а серьезные какие-то. А мы — так, голытьба, сидельцы обиженные. Есть закон о государственной службе российского казачества. Вот нас и пристроили в казачье воинство великой Московии. Статус типа дали. Только нас фсиновцы пасут, под ними мы ходим.

— Да как это так? Они же вас, наоборот, охранять должны.

— Ну, дед, какой ты любопытный. Сначала охраняли, а потом и к делу приставили. Все мы тут жертвы воровского беспредела. Есть среди нас реально петухи опущенные, но не больше трети, остальные или просто зашкваренные, или вина на них по воровскому закону есть. Ты представить не можешь, сколько таким, как я, по зонам да тюрьмам пережить пришлось. Хоть в петлю лезь. Сам покончить с жизнью хотел, да только умирать страшно стало. Вот и копишь злобу, пока срок мотаешь. А потом на воле и поквитаться с общаком можно. Нас специально таких, кто покрепче, собрали, чтобы власть воровскую мочить. Нам и денег не надо, только поквитаться дай, а тут не только поквитаться, тут еще тебе мразоту общаковскую прямо на блюдечке подадут. Только резать успевай. Хавка нормальная, воевать учат. Денег дают. Чем не жизнь? С уважением к нам относились. Лечили и так далее. Только с башкой у многих совсем беда. У кого макитра сама по себе дырявая, а кого-то и жизнь допекла — зверем стал. У нас контингент совсем разношерстный. А ты думаешь, если из обиженных, так совсем шлак и постоять за себя не можем? Я-то на воле и контрактником повоевать успел, и людей спасал — в МЧС работал. Но видишь как, во внутренних войсках срочником послужить пришлось. Конвойный я, зэков вагонами по этапу возили. На следствии меня в камеру с хозяйственниками заперли, следак добрый пометочку в деле сделал. А вот когда на общий режим попал, да еще на зону не красную, а воровскую, тут участь мою и решили. Там еще один из зэков признал меня. Сколько лет прошло со времени службы армейской — а он меня все время помнил, гад. Так вы не подумайте, не стали мне фанеру ломать, просто форшмачником нераспечатанным проходил до самого освобождения. А я еще с гонором был. Думал, вообще живым не выйду. Только умереть мне не давали, да и жить тоже. Среди нас в основном такие были, которые, как и я, участь свою еще на воле определили: уволенные менты и прокурорские, — адвокатов и просто юристов тоже не любят. Кореш мой адвокатиком на воле был, жил хорошо, смазливый, бабы любили, да в ночном клубе его обдолбанного поймали с коксом на кармане. Пошел по этапу как миленький за кокаин. Следаки да прокуроры адвокатов тоже не особо жалуют. Его еще в следственном изоляторе сокамерники положили — опустили в полный рост. Мы с ним в зону в одно время пришли. А когда меня офоршмачили, с ним на соседней шконке разместили. Черные эти под крыло свое нас с ним тоже вместе взяли. Часть таких, как мы, еще на зоне по прессхатам к делу пристроили, отрицалово ломать. Так на воле им тоже не сахар. Живешь и не знаешь, когда на своего подопечного наткнешься, которого прессовал. Вот такой у нас отряд, дед. Фалю нашего из авторитетов опустили. До суда воровского у него погоняло Фартовый было. Он потом в Оренбуржской области в Орской зоне помогальником главпетуха был. Торпедами петушиными заведовал. За какую провинность из авторитетов рухнул — до сих пор никто из нас не знает. В обиженные не только за проступки попасть можно, но и по беспределу воровскому. Вон Скворец тоже блатным был, еще по воле в жиганах ходил и уважение в той среде имел, а когда на зону попал — приглянулся он Жоре Вяземскому. Его сначала по-тухлому развести пытались, подставить, значит, а потом просто темную устроили. Тоже в полный рост опустили. И так бывает тоже. Вон Куля на воле гомиком был и в зоне тоже гомосятил. Правда, Куля?