По законам Дикого поля - Евгений Бажанов

Эти загрубевшие в работе люди создали и сохранили многие песни на мелодичном древнерусском языке. В прибрежных городах и селениях, в кабаках, где бывали и бурлаки, говорили всяко и разно. За соленой шуткой бурлаки в карман не лезли. Но в работе им помогали только старинные песни. Почему так?

Бурлаки тащили расшиву, красивейшее из волжских парусных судов. Дно у расшивы закругленное, корма сужена, отчего быстроходность велика. Нос приподнят вверх, а палуба к носу и корме расширяется свесами за борт. Мачта расшивы до пятнадцати саженей, составлена из пяти деревьев. На носу расшивы изображение сирены, похожее на русалок из народных сказок. Борта украшены резьбой и расписаны красочными узорами. При попутном ветре на расшиве поднимался огромный парус и даже при малом ветре совершались большие переходы.

Длина райны[103] саженей двадцать. Концы ее уходили за борта расшивы. Когда парус поднимают, то нельзя не залюбоваться расшивой.

Неожиданно с расшивы громко ударила пушка. Хлопнуло ружье. В прогале прибрежного леса увидели троих киргиз-кайсаков. Заряды до них не достали, но испугали. Кочевники убрались. Большой угрозы на сей раз они не представили.

Но как часто бывает в Диком поле, вслед за одной угрозой обнаружилась другая. С верховьев Волги под парусами на попутном ветре и по течению быстро приближались три судна волжских разбойников. Впереди струг и ладья, немного сзади еще одна ладья. На струге рогожный парус, на передней ладье из рыбьих шкур, а на последней виделся парус, сшитый из лосиных шкур. На носу высокоподнятая, вырезанная из дерева конская голова.

Идя в атаку, повольники и казаки в старину покрывали конскую голову медвежьей или волчьей шкурой с оскаленной мордой. Как вызов и объявление намерений.

И сейчас две хищно оскаленных медвежьих пасти и одна волчья появились на трех приближающихся судах. Напряжение нарастало. Починки на всякий случай поворачивали тагарки к прогалу в прибрежном лесу. Попробуй достань там. И бурлаки не выглядели испуганными. На расшиве у них кроме котомки с простой одежонкой ничего нет. Впрочем, и доходов им такая встреча не сулила.

Лишь Вожа оставался спокоен и неподвижен. Он увидел в отдалении два судна с орлами на парусах. Сторожевые военные корабли. Во время ярмарки и в ее ожидании они часто бороздили воды вблизи Самары и других торговых городов.

На последней ладье тоже заметили военные суда, раздался сигнальный выстрел из пистолета:

– Орленые суда.

Струг и ладьи замедлили ход и стали разворачиваться к ближайшей протоке дельты реки Самары. Починки и бурлаки теперь могли их хорошо рассмотреть.

Вперед пошли быстрые ладьи или, как на старинный манер говорили, лодьи. Саженей пять длиной и полторы шириной. Повольники выдалбливали их из огромных деревьев теслами[104]. Борта распаривали, разгибали и поднимали топорными досками во всю длину. Ладьи сплошной палубы не имели и отличались от челнов и будар размерами, поднятыми бортами, высоким носом с резной головой коня или быка, и только на редких носовая часть перекрыта палубой. Ближе к носу древо[105], а за ним на одной ладье шалаш от дождя и комаров, а на другой более изящный навес из луба. Управлялись ладьи двумя потесями[106] в виде длинных шестов с лопатой. Одна на подставке на корме, другая около носа. Переднюю потесь казаки поставили только тогда, когда потребовалось быстро развернуть ладью.

С большим парусом плавали, когда ветер дул с кормы, а при встречном ветре в узком русле реки ходили на гребях. Развернув ладьи, воровские казаки паруса спустили. Райну сложили вдоль древа и вокруг древа смотали парус. Ладьи пошли на гребях-веслах.

Струг по сравнению с ладьями вдвое больше. Струг имел палубу в задней части, над которой небольшая труба от печи. Одно древо и огромный полог-парус. С помощью плетеных кожаных канатов райну с парусом опустили. Полог еще сматывали, а два десятка гребцов уже дружно принялись за работу. Строгали струги из досок; без единого железного гвоздя собирали. Потесь у струга крепилась сзади и приводилась в движение канатами и рулевым колесом.

Даже такое крупное судно повольники всегда быстро переволакивали из реки в реку. Устройство стругов напоминает устройство самых крупных из ушкуев. На протяжении многих лет на таких суднах укрывались от монгольской орды.

Зимой на волоках повольники возле своих обездвиженных ладей и стругов за неделю строили теплые зимовья. Но стоило весной реке распалиться[107], как вольные люди отправлялись в новое плавание. Если необходимо, то ладью строили в несколько дней. Работать с деревом в России всегда умели.

Казаки успели уйти в протоку дельты Самары. Сторожевые суда на незнакомое мелководье не пошли, встали на Волге напротив устья протоки.

Команда расшивы, бурлаки облегченно вздохнули. Бурлаки были рады неожиданной передышке, возможности беззлобно погутарить, подшутить. Они с любопытством разглядывали починков, с уважением посматривали на знаменитого зверолова, увешанного оружием, и его коня-красавца.

– Куда путь держите? – спросил шишка[108].

– В Самару, на ярмарку, хлебушко продать-обменять, – сказал дед Любим.

– К самарским водохлебам и горчичникам, – оценил шишка. – Ухо востро держите.

– А вы чьи же будете? – спросил Любим.

– Мы то? – шишка засмеялся. – Мы мерятники, симбирские. В бане и мерина запарим.

Бурлаки захохотали. Бурлаки из разных мест имели шуточные прозвища, в которых подмечены черты их краев. Астраханцы – чилимники, едят водяной орех чилим. Казанцы – казанские сироты, то есть лукавые попрошайки. Костромичи – тамоки, вместо слова «там» говорили «тамой». Пензенцы – толстоногие, де ноги у них слишком толстые. Самарские – горчичники, на огородах сеяли горчицу, торговали ею.

Много прозвищ. А всех бурлаков, особенно в тех пристанях, где их собиралось много, называли водохлебами. В поисках работы ходили бурлаки по берегу с ложкой, заткнутой за ленту на шляпе, – как знак предложения пойти внаем. Зубоскалы шутили: «Воды вокруг много, а почерпнуть нечего». Опять же чаевничать все бурлаки любили: работа каторжная до седьмого пота, а чайку попил – и полегчало.

Артельный староста купил у починков муки, крупы, лука, постного масла. А рыбы бурлаки и сами наловят: прямо с расшивы на уду.

После этого починки тут же отправились к рыболовецкой ватаге.

Вожа по-прежнему внимательно оглядывал окрестности. Васек и починки не столько на бичевник смотрели и конями правили, а глазели на могучую Волгу, на проходившую на ней жизнь.

Поперек Волги шла рыбацкая лодка. По течению вниз сплавлялся однорядный бревенчатый илот. На нем команда в три человека. Следом плыл большой грузовой плот. Бревна связаны в два ряда. На том плоту не только лес сплавляли, но груз и пассажиров везли. Управлялся плот двумя очень большими веслами. Одно впереди, другое сзади.

На одном конце плота очаг: на бревна насыпали песок и разводили костерок: уху сварить, чай согреть. В середине малого плота шалаш. На грузовом плоту целая изба-казенка построена, а вокруг тюки, сундуки, кони с повозками. На таких плотах многие из починков добирались до Самары и других пристаней, откуда отправлялись в глубь лесостепей.

Плоты обогнали две быстроходные барки. Отличные размером и оснасткой. Волжские плотники мастерили десятки видов судов, способных ходить и по морю, и по мелководью небольших притоков: насады, клади, коломенки, каюки, гусяны, бархоты, паузки, унжаки, косоушки, тихвинки, асламки, реюшки… В названих некоторых судов отражалось место их строительства, откуда пошел такой тип судна. Во многих местностях Поволжья строили на особину.

Но бывало, что и от названия судов прозывались новые земли, в которых они появлялись. На Самарской Луке, где Жигулевские и Сокольи горы запирали Волгу в узкий проход, по дну идет каменная гряда, на которой побилось и затонуло много судов. Пройти камень труднее и опаснее, чем ближайшие песчаные перекаты. Приходилось ветер пережидать, соседа пропускать. Чтобы осадку уменьшить, разгружались в небольшие гребные суда жиганы.

Длина жигана шесть-семь саженей, ширина пять аршин. Жиган – юркий и легкий в управлении дощаник. В северных говорах жиган обозначал мужика пройдоху, пролазу, да еще в острогах опытного, тертого острожника[109]. На Волгу суда жиганы попали с Печоры и Камы. Промысел давний, охраняемый от чужаков-новичков. Старики говорили, что от него и пошло название Жегулевские, Жигулевские горы. Легендарные и живописные места. Могли ли починки не залюбоваться окружающим видом.

Вскоре обоз починков подъехал к тоне напротив острова с ватагой. На берегу временный рыбацкий стан: шалаш и вешала[110] для просушки сетей. Сама ватага[111] находилась на волжском острове. Рыболовы побаивались нападения кочевников и ниже Самары предпочитали ставить ватаги на островах.