Кэрри - Стивен Кинг

В. Мистер Квиллан, может быть, мы перейдем к событиям, произошедшим в пятницу вечером? Около половины одиннадцатого.

О. Я к ним и веду.

В. Очень надеюсь. Продолжайте, пожалуйста.

О. Короче, Плесси запер меня где-то без четверти два в ночь на пятницу, и я тут же завалился спать. Можно сказать, отрубился. Проснулся около четырех на следующий день, проглотил три «Алка-Зельцера» и снова уснул. Есть у меня такая способность — я могу дрыхнуть, пока не пройдет похмелье. Большой Отис всегда говорил, что мне надо бы узнать, как у меня это получается, и запатентовать. Говорил, я могу стать спасителем человечества.

В. Безусловно, мистер Квиллан. Однако когда вы проснулись во второй раз?

О. Уже после десяти вечера в пятницу. Я здорово к тому времени проголодался и решил пойти чего-нибудь перехватить.

В. Вас оставили одного в незапертой камере?

О. Конечно. Мне, когда я трезвый, цены нет. Один раз, помню…

В. Расскажите, пожалуйста, комиссии о том, что случилось, когда вы покинули камеру.

О. Сирена пожарная завыла, вот что. Меня чуть кондрашка не хватила: я этой сирены по ночам не слышал, считай, с тех пор как Вьетнамская война кончилась. Я рванул наверх, а там никого из этих сукиных детей нет. Ну, думаю, Плесси теперь достанется. Там всегда кто-то должен быть: вдруг кто позвонит. В общем, я подошел к окну и выглянул на улицу.

В. Из этого окна видно здание школы?

О. Угу. Там все носились кругами и орали. И тут я увидел Кэрри Уайт.

В. Вы видели ее раньше?

О. Не-е.

В. Тогда откуда вы узнали, что это она?

О. Трудно сказать…

В. Вы ее хорошо видели?

О. Она стояла под лампой у пожарного гидранта на углу Мэн и Спринг.

В. И что произошло?

О. Боже… У него верхняя часть просто взорвалась и разлетелась в разные стороны. Влево, вправо и прямо на небеса.

В. Во сколько произошла эта… м-м-м… поломка?

О. Минут двадцать одиннадцатого. Не позже.

В. А потом?

О. Потом она пошла вниз по улице и выглядела она, я вам скажу, жутко. На ней было вроде как бальное платье — во всяком случае, что от него осталось — но она вся вымокла и перепачкалась в крови. Будто только-только вылезла из опрокинувшейся машины. Но она улыбалась. Я такой жуткой улыбки в жизни не видел. Как череп прямо… Она все время смотрела на свои руки, вытирала их о платье, чтобы стереть кровь, и думала, что никогда не ототрет, но зальет весь город кровью и заставит их заплатить за все. Жуть, в общем.

В. Откуда вам известно, что она думала?

О. Не знаю. Я не могу объяснить.

В. В оставшееся время я прошу вас говорить только о том, что вы видели, мистер Квиллан.

О. О’кей. На углу Грасс-плаза тоже стоял гидрант, и он тоже разлетелся вдребезги. Этот я видел даже лучше, чем первый. Там есть такие большие муфты по бокам — так вот они сами отвинтились. И я видел, как это произошло. А затем гидрант взорвался, как и первый. Кэрри была просто счастлива. Она все время бормотала про себя, мол, будет им дождичек, будет… Виноват. Потом появились пожарные машины, и я потерял ее из вида. Одна из машин подъехала к школе, пожарники бросились к гидранту, но тут же поняли, что воды нет. Шеф Бертон заорал на них, и тут школа взлетела на воздух. Боже милостивый!..

В. Вы вышли из полицейского участка?

О. Угу. Хотел найти Плесси, сказать ему про эту чокнутую деваху и гидранты. Потом я глянул на заправочную станцию Тедди, и у меня внутри все аж похолодело: все шесть насосов работали, а шланги валялись рядом. Сам Тедди Дачемп помер еще в 68-м, упокой, господи, его душу, но его сын, как и раньше, всегда запирал эти насосы на ночь. Но все шесть навесных замков были сбиты, шланги валялись на асфальте, и бензин хлестал прямо на дорогу. Боже, я когда это увидел, чуть не рехнулся. И тут вдруг смотрю, бежит какой-то тип с зажженной сигаретой.

В. И что вы сделали?

О. Я на него заорал. Что-то вроде: «Эй! Куда тебя несет с сигаретой? Там же бензин!» Но он меня так и не услышал. Со всеми этими пожарными сиренами и машинами, что сталкивались на улице, ничего удивительного. Я увидел, что он собирается бросить окурок, и нырнул обратно за дверь.

В. Что было потом?

О. Потом? Потом в Чемберлене начался ад…

Когда упали ведра, она сначала услышала громкий металлический лязг, пробившийся сквозь музыку, а затем ее окатило чем-то холодным и липким. Кэрри инстинктивно закрыла глаза. Рядом раздался короткий вскрик, и какой-то частью сознания, пробудившейся совсем недавно, она почувствовала резкую боль.

(томми)

Музыка пошла вразнобой и стихла. Лишь несколько голосов зависли в воздухе, словно оборванные струны, и в это короткое леденящее мгновение, заполняя пустоту между самим событием и пониманием того, что произошло, отчетливо, будто глас Господа, прозвучали чьи-то слова:

— Боже, это же кровь.

Секунду спустя, как бы подтверждая эту жуткую истину и не оставляя никаких сомнений, послышался громкий истеричный визг.

Кэрри сидела с закрытыми глазами, чувствуя как растет и ширится у нее в душе черная опухоль ужаса. Мама все-таки была права. Они опять разыграли ее, опять подстроили гадость. Весь этот кошмар, казалось бы, должен был тянуться бесконечно и монотонно, но нет, вышло по-другому: ее обманули, вытащили сюда, перед всей школой, а затем повторили ту самую сцену в душевой… только эти слова

(боже, это же кровь)

означали что-то настолько жуткое, что даже думать было страшно. Если она откроет глаза и это правда, что тогда? Что тогда?

Кто-то засмеялся — одинокий, испуганный смех гиены. Кэрри открыла-таки глаза, открыла, чтобы видеть, кто смеется, и поняла, что это правда, что этот кошмар ей не приснился: она вся в крови, с нее течет, капает, ее с ног до головы облили кровью, перед всей школой. Беспомощные, разбегающиеся мысли

(я просто ВСЯ в крови)

вдруг окрасились мертвенно-лиловым цветом отвращения и стыда. Она чувствовала, как от нее пахнет — нет, воняет кровью — мерзкий, мокрый, медный смрад. Калейдоскопом образов нахлынули воспоминания, и она увидела, как течет у нее по ноге кровь, услышала непрекращающийся плеск воды на кафеле душевой, почувствовала мягкие удары тампонов и свернутых гигиенических салфеток по коже. Вспомнила гомон презрительных голосов, скандирующих «ЗА-ТКНИ-ТЕЧЬ» и вновь ощутила горький привкус ужаса. Они-таки устроили ей «душ» — как и хотели.

К смеху присоединился второй голос, третий — звонкое девичье хихиканье, — четвертый, пятый, шестой, десятый, и вскоре смеялись уже все. Смеялся даже Вик Муни — Кэрри отлично его видела — с застывшим, искаженным лицом, но все равно смеялся.